традиционным «бЕндеровским» золотым блюдом за поясом.
Вот его интервью журналу «Культур франсез» на румынской границе:
Прощай, немытая Россия,
Обмылок, блин, себе купи!
Прощай, жестокая скотина,
Пеньки на гроб себе копи!
Правда, закончив интервью «Культур франсез», поэт немного ошибся. Он повернулся и смачно плюнул сначала в лицо румынского пограничника, а потом, уже после извинения, в сторону города Киева, недавно занятого «майдановскими» демократами.
…В Париже поэт-финансист Ананас Рябчиков тут же принялся сочинять восемьдесят две поэмы на тему строительства демократии в России и еще сто сорок шесть посвященных очередным «Прекрасным Незнакомкам».
Но потом произошло что-то непонятное и ужасное… Ананас Рябчиков ушел в глубокий и дикий запой. Ни немецкие психиатры, ни французские невропатологи, ни индийские экстрасенсы не могли понять, что происходит с поэтом. Пьяный Ананас Рябчиков устраивал один публичный дебош за другим.
Вот, например, что писал об Ананасе Буржуиновиче испанский журнал «Либерасьен поэзис»:
«…Разбрасыванием лука зеленого по полу, разбиванием о стену восьми бутылок белого сухого “Айданиля” и пляской с пьяным художником-порнографистом Дж. Смитом – так закончился очередной визит поэта Ананаса Рябчикова в ресторан “Гламур” на прошлой неделе».
А уже через день пьяный поэт попытался разбить кувалдой витрину ювелирного магазина. Его вопли: «Воланд, сволочь, выходи. Все равно убью, консультант!» – слышали даже в соседнем квартале.
Тем же вечером Ананас устроил грандиозную пьяную драку во время премьеры спектакля «Гениальность группового секса» в театре «Метрополь амурик». Сначала он попытался откусить ухо актрисе Нинель Демо, а потом нанес несколько царапин потной пятерней на ее левую (наиболее удачную в творческом отношении) ягодицу.
Ходили упорные слухи, что как раз в это время Ананас Рябчиков работал над своей последней поэмой – «Картошечка»… Так это или нет, не знает никто. Но даже опытнейшие египтологи, исследовавшие эту поэму после того, как ее автор сначала напал на сумасшедший дом, а потом и попал в него, не смогли отыскать в ее строках следов так называемой «человеческой трагедии». Светлому, сексуально-гигиеничному гению Ананаса Рябчикова всегда было чуждо все примитивное, темное и трагическое.
Для того чтобы вы смогли убедиться в этом, мы и публикуем эту поэму:
КАРТОШЕЧКА
Душа огрызком раскорячилась,
Между бровей легла морщинь…
Что там так в сердце иссобачилось
Под мозговую «дринь-дринь-дринь»?
Я помню ночь, рыбалку, звездочки,
Спор о России у костра…
Любашки пальчики тверёзые
И пар ушистого котла.
Ты доставала мне картошечку,
Из угольков… И без причин
Все: «Ха-ха-ха!» —
И доброй кошечкой:
«Поешь!.. Не пей. Ах, ты, кретин!»
И как звучало это ласково:
«Побереги ж себя, дурак!»
А небо звездочными красками
Сияло там – в твоих глазах.
Но мы все жрали, жрали водочку
И говорили о бабле,
Мол, мало нас, таких отчаянных
В похабной, варварской стране.
Мы майки рвали и корячились,
А ты тянула мне ладонь…
Я спьяну хапнул – р-р-раз! – и мячиком
Глотнул картошечный огонь.
Что было после?.. Только надо ли
Мне помнить пьяную фигню?
Я видел только, как ты падала
От кулака…
Что по лицу…
Ах, Люба, Любочка, Любашенька,
Щенок мой добрый,
Где ты, где?!
Какая сила запечатала
Тебя в той варварской стране?
И почему ты не уехала?
Я ж на коленях – блин! – стоял,
И в жизни этой перемешанной
Одну – любил,
Одну – желал!
А ты стояла у окошечка
И тихо ты сказала в пол:
«Хочу печеной я картошечки…
Теперь – уйди».
Я не ушел!
В «психушном» доме окна – в клеточку,
Врачи смеялись во дворе,
Как пек упрямо я картошечку
В мусоросборочном костре.
Политиленом пахло… веником…
И жженой марлечкой чуть-чуть…
Психушка, сволочь, – нет ни веточки —
И чистота повсюду – жуть.
Слеза душила… Злости капельки
Гасили хилый костерок,
И звуком страшным… скрипом вафельным
Крутился крышный флюгерок.
Ну а когда один «психический»
В костер котенком запустил,
Я в драке тошно-истерической
Его едва не задушил.
Меня тащили долго… Волоком.
А ты стояла у окна…
И ватным, темным, душным войлоком
Давила уши тишина.
Разборка – ладно!..
Мне – все по фигу,
Но, Люба, Любочка моя,
Картошку ту… Уже во Франции
Нашел в кармане пиджака —
Непропеченную и сохлую…
С одним ростком… И думал я:
«Ведь неживая же и дохлая,
Смотри ж!.. А все-тки проросла».
Как жгла!..
Как жгла!..
Как жгла и мучила
Игла ростка мою ладонь
И жизни этой передрюченой
Разнокалиберная вонь.
Ах, Люба, Любочка, Любашенька,
Щеночек добрый,
Где ты, где?!
Какая сила запечатала
Тебя в той варварской стране?
Я помню всё: глаза… ладошечки…
Твой вскрик – «Не бей!» – там, у костра…
Прожгла нутро мое картошечка,
Она ж – сквозь сердце проросла.
…Душа огрызком раскорячилась,
Между бровей легла морщинь,
И тени мне давно мерещатся
Веревки, мыла и осин…
Александр САВЕЛЬЕВ. Озеро Долгое
А кругом роса жемчужная
Отливала блестки алые,
И над озером серебряным
Камыши, склонясь, шепталися.
Сергей Есенин
«Лебедушка»
Погожим летним утром отряд юных путешественников вышел в поход из пионерского лагеря «Дружба». Лагерь находился в живописном местечке Дмитровского района Московской области, расположившись на возвышенности лесной зоны между деревнями Каменка, Удино и Гульнево, недалеко от протекающей в низине, с восточной стороны, речки Волгуша. Участники похода – около трех десятков тринадцати-четырнадцатилетних мальчишек и девчонок с несколькими вожатыми – шагали парами-тройками, растянувшись длинной цепочкой по обочине Рогачевского шоссе. Обвешанные, как верблюды, различными тюками с одеялами, палатками, котелками, мисками-ложками, кружками, продуктами и другими принадлежностями походного быта, ребята двигались к озеру под названием Долгое, которое раскинулось на удалении около 12–15 км от лагеря, вблизи поселения Озерецкое.
Дорога заняла более двух часов. Поначалу все шли легко и непринужденно, весело переговариваясь между собой. Прошли деревню Удино, где лет за шесть до описываемых событий ее окрестные «холмистые, с перелесками и открывающимися далями исконно русские пейзажи»* снимались в знаменитом фильме «Гусарская баллада». А местная полуразрушенная церковь была превращена художниками и киносъемочными мастерами камуфляжной реставрации в очаровательную, изящную, утопающую в роще вековых лип, усадьбу майора Азарова (поместного дворянина, дяди героини фильма).
Далее отряд успешно миновал Дмитровку, но на подходе к Озерецкому пыл туристов уже заметно поубавился и темп постепенно замедлился. Все более давала знать о себе усталость, особенно среди их женской половины, в которой была и она, девочка с русыми волосами до плеч и большими голубыми глазами, – нравившаяся мальчишке того же отряда, идущему вместе со своими юными товарищами навстречу нескольким дням походной романтической жизни.
В конце пути походники свернули с шоссе на проселочную дорогу; затем, войдя в лес, перебрались на тропинку и по ее узкой стежке гуськом добрались до озера, где и остановились на опушке недалеко от пологого берега, в известном, традиционном месте. От кромки воды их отделяло около сотни метров. Обосновались, поставили палатки, сложили костер…
В ту пору это было тихое заповедное место с изумительной природой, чистой водой в озере, зеркало которого, окаймленное тростниковыми зарослями, вытянулось продолговатым долгим овалом в окружении лесного массива, богатого разнообразной живностью, грибами и ягодами. На берегу, недалеко от их пристанища, приткнулся у воды рыбачий домик с мостками и несколькими привязанными к ним лодками. Данное пространство, а также узенькая короткая полоска на противоположной стороне были едва ли не единственными участками, свободными от прибрежной болотной растительности. По словам хозяина домика, рыбака-смотрителя, в озере водилась разнообразная рыба, обстоятельно им тогда перечисленная: плотва, окунь, щука, карась с линем, а также язь, ерш, пескарь, лещ, налим и даже угорь, если не изменяет память.
После обеда наступило время отдыха, которое каждый был волен проводить, как ему хотелось, без соблюдения тихого часа, и участники похода разбрелись по окрестностям стоянки. Некоторые девчонки пошли мыть посуду к мосткам на берегу. К ним присоединилась и небольшая группа ребят, включая мальчишку, которому нравилась та девочка с русыми волосами до плеч и большими голубыми глазами.
У воды, глядя на расстилающуюся широкую гладь, ребята начали спорить, прикидывать, сможет ли кто-то из них переплыть озеро в данном месте. Расстояние до противоположного берега было, на их взгляд, внушительное. К обсуждению присоединились и девицы. В ходе шумного препирательства никто из ребят не выказывал особого желания и стремления доказать возможность осуществления данного заплыва личным примером. Скорее всего, спор так ничем бы и не закончился, если бы упомянутый мальчишка не встретился взглядом с теми большими голубыми глазами…