– Да ты именно кто, чтоб наводить возле стройки тень на березовый плетень?! Знать не ведаю указчика с подковырками, которые с боку припека и напрочь бесполезные. Не было и нет в нашенском леспромхозе дремучих дедков, что забавы ради готовы без передыху моргать, неустанно хмыкать, выказывая молодым лесорубам всесветную неодобрительность.
Моргун стянул с белой головы картуз с чернокрапчатым берестяным околышем, привстал и поклонился, будто кого древнее себя заприметил:
– Здравствуй, мастер способного топора! Пришел к плотнику я не по принуждению, не по скудоумной беспричинности. У тутошней густеги, да будет известно, воля собственная, и коль в роще грибки, ягодки, стройные ростки знают и почитают меня как истинно своего, то можешь звать гостя, хоть Берендеем, хоть Березаем. Ты главное сообрази, что не из елового пня он вышел – из рощи сильно изреженной. Трудно ей живется из-за разгула бензиново быстрых пил, и вольная воля всем рощным обитателям озвучить вопрос, чтоб на слух и на погляд усердному деревенскому проживателю: нисколько не лишний ты здесь иль причинно, до изрядной страсти, бесполезный человек?
Огневу – длинно объяснительные речения диковинны.
Ан было, как ни суди, пророчество Балана. Тогда… что ж… под угор лети колесиком либо сиволапым пешим ходом повдоль вожско-прибрежного бугра продвигайся на предмет возведения мощного фундамента – для домостроителя объявится невезуха всё равно. И в обязательности подобьет она ловкие клинья под мечтательное предприятие.
Всё же вальщик задачу свою не желает посчитать незадачей. Инструмент не откладывает в стороннюю сторонку, поскольку не усматривает покамест неподъемных обременений. Допустим, прикупил кипу досок с переплатой. Ну, и что, кручиниться по этакому поводу? Беды, если разобраться, большой не видно. Пережить затруднительность в один прием не удалось, а ты яви неуступчивый настрой. Когда один заход, второй, третий – вот и нашелся продавец, и объявился у лодочного посетителя нужный материал. Если на лесозаводе упрямо артачились, то и пусть себе: застройщику, что прибыл по Воже-Воженьке, больше никуда плавать-то не нужно, верно? Сам себе Павлуха усмешливо промысливает: «Нынче сплавным походам – достославное до свиданьице! Следует пришлым дедкам под руку мне поменьше кашлять, хмыкать, неутешно моргать да рощные вопросики вставлять».
Какого громадного разора – гляди, не гляди – высмотреть по сию пору невозможно, и потому Павлуха имеет свободу посмеиваться на того, кто расположился поверх кипы досок в нежданности для хозяина. Свертывать стукотню спешки нет, вполне можно возвышать ране возвышаемое, чтоб скорее свершить постройку. Картузному деду тем временем уже не сидится: берется похаживать вкруг да около. Чувствует себя на усадьбе лесоруба не чужестранником, а – ничуть не лишней особой, что издавна причислена к зеленой гривке возле поселения. Проворность его в доподлинной явности не утишается. Юркие ноги переставляются в непрестанном труде: то подскочит он сюда, то напротив туда подбежит. Имеет немалую охоту и языком прищелкивать, и в очевидности подпоясочку лыковую подтягивать.
Если на минуту-другую отвлечься, то как раз ему невмочь: созидательно, вишь, ладит свое занятие молодой плотник. Однако и помощь ему пригодится. Дедок-моргунок ни с того ни с сего взял себе в голову: есть нужда кое-об-чём немедля строителю доложить. По этакой причине подбежал к неошкуренному балану, ловко ногтем отколупнул кусок пробочно-коричневой коры, прислоненно понюхал и согласно закивал: ничего бревно! крепок смоляной дух! подобающая древесина, не убавит она здоровья новой домине!
– Можно признать обнародованно. Даже за цельный век не сгнить срубу. Возмечталось тебе, вальщик, избяной срок продлить? Тогда не будет препонов, когда про нужды нашенские не возьмешься позабывать. К примеру, подплясать застройщику не воспрещается нам, коль рощную задумчивость не отвергнешь.
Дедок готов показать свой коренной характер. Разоблачается пиджачно, то бишь скидывает верхнюю одежку лихо и как раз на кучу досок, после чего пускается откалывать коленца, не отказывая себе в удовольствии неуёмно ухать и крякать. Сапоги у него невысоки и разбиты всмятку на кочкарных лесных тропинках, при всем том они топают отменно – ровно при упористых железных подковках, не поддающихся износу.
Плечи плясуна приподнимаются, опускаются, играют: не сидится им понизу бедовой головушки, поскольку имеется желание виться на стороне в парении, свободном и нескрываемо веселом. Коленца легких ног выкидываются опять-таки сами по себе. С той затейливостью, когда выказывается всезабвенность на пару с неугомонностью. А уж руки… они летают, куда им хочется, и хлопают ладони то по смятой в гармошку обувке, то по груди и белому затылку деда, то по досочной горке, то по сырой земле. Балаганная штука вырисовывается. Самого себя перепляс! Будто рощные грибки, ягодки, тонкие ростки, поднимающиеся на месте порубок, всякие там моргунки – то ли вылезшие из старых еловых пней, то ли еще откуда – позволяют себе от души попраздновать. Павлуха в естественности дивится, но считает, что должным порядком позаботиться о шустром собеседнике не помешает.
Поднимает сочувствующий зритель облачение деда, чья пляска хоть кого тронет за живую струнку, починает отряхивать от щепочных соринок и при сём что наблюдает значительного? Моторист лодочный, как известно, Вожу-Воженьку проведал досконально, и поразить его хоть корягами, хоть баланами уже трудно: недавний водно-путешествующий странник, вологжанин старательно способный, успел кое-что примечательное в ум взять. Когда же случается день, чтоб любопытству парня есть возможность разгуляться, то вот получай в руки одежку бойкого моргунка и чеши потылицу в изумлении! Выходит именно то: пиджачок сверху донизу легкий и как есть разительно ветхий, из дерюжки смастаченный. Материал, почитай, с незапамятности здесь употреблен. В согласии с давними временами явственно поистерся, даже кое-где пополз вдоль швов, и поперек, и наискосяк, и теперь находится он весь в разнообразной послабленности.
Парень от неожиданности готов обронить пиджачок. При всей готовности не роняет, бодрится, внушает себе в сердитости объявившихся чувств: не стой тут истуканом! глянь-ка туда, где березовые листочки заплатками! пожалуй что крепки они, их не отодрать в секунду! Задорно продолжает подпрыгивать дед, и надо бы изыскательному наблюдателю вслух высказаться вразумительно, ан язык будто занемел – в беззвучности воздвигается Огнев возле своих досок, смотрит во все глаза на танцевательного искусника. У того зреет понимание: не воспрещается и дале до без конца откалывать зашибительные коленца перед молодым лесорубом. У плясуна, кажется, было намерение продлить веселья час, всё же заневолилось перевести дух. Не успел Павлуха оглянуться, пришлый гость уже сидит – и красный, и распаренный, и притихше перестаюший ухать. Картуз где? При деле, то бишь дозволено ему нынче обмахивать лицо моргунка в обязательности приятного проветривания.
Если гомонить, шумливо крякать не к спеху, то почему бы в отдохновительную минуту не проздравить молодца? Имеется причина для похвального слова:
– Молчишь, плотник-строитель? Думаю, ведома тебе собственная правота. Что ж, неплохое место выбрал для нынешней поделки. Аккурат возле нового дома таится выкрутасная водожилина. Я проверил. В точности вызнал. И теперь ставлю тебя в счастливую известность.
Был бы Огнев не бензопильный удалец, тогда имел бы надежду потрудиться в каком землеустроительном пособлении северным деревням и тогда в непременности знатоки просветили бы работника много ране. Как раз насчет извилистой влаги, что имела обыкновение струиться не в одних лишь ручьях – тако же в земле, под сосняками и березовыми рощами. Сегодня всё ж таки может быть и благодарным: выпал подходящий час, чтоб о невидимо чистых и сильных водожилинах, без которых дрёмным селам жизнь не в жизнь, зашел согласный разговор у беседчиков.
По мере удачливости у вальщика идет верная полоса: кажись, танцевательно крякающий искусник сейчас в том настроении, чтоб на заведомую одобрительность не поскупиться. Безо всякого Якова учуял, мол, парень с лесосеки доподлинно правильную выгоду. Похвала куда как приятна: застройщик не промахнулся. Сие можно держать простому лесорубу в заслугах, пускай о подобном исходе голову не ломал. А то ведь поди сообрази, об чём толкует моргунок из березовой рощи, где все ростки и все ягодки не дураки касательно подпочвенных глубин.
– У меня, значит, возле дома кроется клад? Вровень с речкой Вожей? – Случилось то, что Павлуха не утерпел, возник вполне вопросительно. Позабыв о своей горделивости и приведя глаза в ненасытное изумление.
После чего проявил вежливую скромность, в озабоченной заинтересованности подал деду пиджачок, осыпанный заплатами, всеми этими листочками, хоть поувядшими, ан удержимо прочными.
– О речке, столь деревенскими проживателями любимой, разговора не веду, – заявил тот. – Должен ты понимать. Не взыщешь особливость взыскивать, потому как водяная жила имеет завсегда медленный подземный ход. И ничего до невозможности своевольного в ней нет. Копнешь? Ну, так возьмет и побежит, забурчит споднизу ручеек. Ставь колодец да черпай при нужде чистую прохладную водичку.
Вот уж не первый раз дивится Огнев на гостя. Оно так не может не выйти, если нипочем не отказываются борзо спориться дедовы ничуть не пустые странности. Честь по чести готов парень признаться: полезно их послушать, и пусть бы в очередность нашлось им любопытное продолжение, всем этим – что называется – укладистым чудесам в решете. Поди заслушаешься, когда только бы оборваться подобным известиям, ан следом преподносится новая диковинка. Ведь что дошло до плотника-строителя? Шустрый рощный моргунок подпрыгивал тут, возле усадебного тына, не зазря. Не то, чтоб от неча делать. Он по доброте душевной порешил сапогами своими, что сильно всмятку, проведать здешнюю землицу, вызнать подпочвенную водяную струю и приободрить усердного хозяина. Ладно тебе, танцевательно картузны