– Тебе, забористо гладкому, до скорого свиданьица!
– Ты, не к месту рыхло почерневший, отправляйся подале, в сторонке можешь погулять!
Дедок если и покашливает, на сей момент являет одобрительность подмигивающую. Вага ему старую кровь бодрит, разгонно спроваживает какие ни есть застои, хоть в руках, хоть в ногах. Оттого по сердцу моргунку проговаривать складушки по ходу веселого дела. Иной раз признается:
– Зелена сосна да бел березняк вам не пустяк. Даром никто из них не гордится, оно деревням во все месяцы сгодится.
В другой раз выдаст новое:
– Высок дом ставить? Дайте срок, будет прок!
А за Огневским тыном, за околицей поселения, в зримой отдалённости волнуется лесная грива. То взбурлит, качнется потопно, то вдруг пойдут по ней шумные листвяные волны. Чудится парню, будто доносятся от потаённых логов, от густеги, взбирающейся по речным крутоярам, многозначные воздыхания. Кажись, пристало дрёму глянуть на местный народ и пожалеть неразумных древорубов, оставшихся без леспромхоза в одночасье. Неуж есть у здешних зарослей такое намерение, чтобы дать теперь какой совет людям вологодчины?
Послушать – хоть лесосечному вальщику, хоть прочим деревенским проживателям – не возбраняется. Многие в поселении сбочь могутного дрёма готовы посочувствовать Беломору Юрьевичу. Который не ждал, не гадал, ан очутился теперь в печальной конторе, как говорится, на бобах. У Павлухи стоит во лбу неотступная дума: «Неплохо бы и даже очень пользительно распознать, о чём по нынешней поре силятся прошуметь березовые рощи на пару с хвойными борами». Не ошибешься, когда промыслишь – на отличку силен холодный сиверок! Упористо лохматит он кроны близких деревьев. Качаются, ровно заведенные, гибкие ветки. Мнится плотнику-строителю, что к новому дому тянутся неспроста они – дюже хочется дать подсказку: ты, мол, не уставай слушать, парень! поусердней всё ж таки внимай! постарайся понять нашенское желание! Если Огневу сегодня вдариться в какую возразительность, то ведь нет никакого спора. Конечно, примериться надобно, и потому целит он ухо в ту сторону, откуда ветра напор не в пример мощней и громче.
Пусть не чужой Павлуха вологодским березам – земляки! уж не отнять! – всё ж лепет тонких листочков у тех сарафанистых красавиц, что присоседились к усадебному тыну, нет… не разобрать ему. Вот кажется: через минуту сумеет ухватить рощное речение, однако в растерянности лишь потылицу чешет. Догони тут желанный смысл! Мелькнет догадка печной искоркой да сразу и потухнет. Пеплом-пылинкой уносётся в небо. Комариный звон единственно различается в голове. Здесь потеряешься, коль у тебя мокро вспотевшие виски и подваливает через нежданную музыку навязчиво странное видение: будто бы летят, наседают от листвяной густеги привязчивые насекомые, и видны все они хорошо – до трепыхания жилистых крылышек и пошевеливания крохотных тонких ножек. Подпевают нежданной мелодии те настойчивые посвистывания сиверка, которому нет препона. Знай себе перепархивает через гранитные камни веретья, пристрастно расчесывает зеленые косы рощной гривы.
Дедок – прозванием не то Берендей, не то Березай – помалкивает. Пускай, мол, парень слушает летучий шум, а по мне если, то вспомоществование окажу напарнику стуком топора, скрипом послушной длинномерной жердины. Молодой строитель и сам не просит подмоги в боровом неумолчном просвещении, в понимании порывистых листвяных воздыханий.
«Лесные словеса, доносимые ветром, в лад гудят, – соображает он. – Жаль, не сразу возьмешь их в толк. А времени стоять в задумчивости нет у меня. Под рукой ведь работа подрастить дом».
Моргунок видит – сызнова у настороженного молодца наблюдать можно прилежность. Согласно покашливает: правильно утруждаешься! надобно, чтоб рубаха твоя взопрела нынче безо всякого увиливания! мы с тобой потом по душам поговорим еще! покамест пусть высказывается наша стройка!
– И-эх! – разоряется бойкая вага. – Даём спех!
– Ух! Ах! – по степени умения откликается выразительный топор. – Даём сильный мах! Рубим в точку! Бьем не впотьмах!
Долго ли, коротко ли, однако новина срубная встала вознесенно, приподнялась уже совсем не мухомористо, именно – по чёткому желанию застройщика. И теперь, когда подходящие бревна уложены, опять нисколько нет отдохновению. Приспел час в несколько приемов затащить наверх толстенную балку. Чтоб покоилась там по насущной мере огромности. Как раз в силу необходимой избяной устойчивости.
Самый что ни есть недостаток тот, когда нет потолочной балки, прозываемой обязательно матицей. Без нее, на особицу твердой заступницы, достославному жилью перекосяк. Сие не понять невозможно. Как на справной женщине семья денно и нощно хранится, так весь домовой верх держится на балке, на матице несгибаемой: и в просторности гладкий потолок, и даже чердачное – шалашиком – помещение. Плотники завсегда шибко довольны, что имеется в явном присутствии таковская вековечно крупнотелая, бревенчатая неодолимость. То и замечательно, и очень распрекрасно в смысле упористого мастерства! Станет отныне дом во все погоды любезно крепким, до страсти нужным убежищем. Будет у хозяина правота уважать его, хранить добрые стены и поддерживать чистоту не абы как, а вот так – в непременности без глупой лености, с почтением ничуть не сомневающимся.
– Коль пристало крепить ладную постройку, – просительно Павлуха обращается к рощному деду. – Давай, расторопный гость! Подбегай с пеньковым канатом к той балке, что мной загодя приготовлена. Пора нам тут постараться в удвоенности. Иль время тебе отказаться, уйти?
Тот слушать не хочет, своим порядком хмыкает:
– Восвояси идти никогда не поздно мне!
На пару вмиг приподняли они тесаный край здоровенной балки. Подзадоривая друг друга, провозглашая дружные уханья, поднатужившись, повели ее на предназначенное место. Только что стоял рощный помощник здесь, а смотрит Огнев – трудолюбивый гость в азартной ретивости уже там, где установочному ходу быть рассчитано. Что есть у подельщика, то есть: подстегнуто быстрый, на диво ловкий он. Ты мигнул – пиджачок с березовыми заплатками еще рядом; ты нос почесал – резвый плясун уже много дале. Не успел повернуться – чернокрапчатый картуз мелькнул в пробежке по бревну, взмахнул на матицу. Будто легкая здесь белка, которой в обычность посиживать на вершине сосны, богатой шишками. Форсит или не форсит дедок, но тебе, лесосечный вальщик, остается лишь крякнуть: не словчить ведь таковским разительным образом. Ни в коем разе, коль не привык по деревьям скакать. Ну, ин ладно! Когда тут лесной житель, ему это запросто – иметь подобную моду, чтоб гонять наперегонки с какими ласками либо куницами, хоть в удовольствие, хоть в показную птичью летучесть.
Подельщик наверху гнездится, сидит помахивает острым топором, Павлуху досужим разговором пытает. Стукнет обухом по бревну, вроде как деловитую поправку дает, при всем том шлет допросительный вопрос:
– Гляжу, у вас лихо ездят повдоль деревни. Что за шофер удалой?
Пока парень туда-сюда крутит головой, ему готова уже безотвязно докучная задачка:
– Эй, споро надо соображать! Кто на машине-то?
Вдругорядь стук тяжелого топора. Не утишается вопросительность дотошно пришлого деда, третий заход у него:
– Курей, смотрю, он разогнал от всего сердца. Знаком тебе?
Вальщик не прочь вглядеться туда, где ревет грузовик мотором. Понимает: помощник тут непростой, в доподлинности ждет гость добросовестного ответа. Кто ж гоняет столь безбашенно по улице? Трет Огнев потылицу, но беседчик не отстает, у него четверик понесся:
– Машина всех собак переполошила. Вот же случай! Не боись, коли там начальство, и говори как есть.
Речения у подельщика куда какие серьезные, не отмахнешься от них за милу душу. Неудобственно всё ж таки лесосечному работнику, не шибко больших годов, выкладывать свои подозрения касательно безостановочно рычащего автомобиля. В леспромхозе порой приключаются незадачи, так что же взять нынче и перед пришлым моргунком принизить здешнюю древорубскую авторитетность? Лучше подняться повыше на постройку, чтобы там сказать: не будем торопиться, погодим корить нашенских быстрых шоферов! Когда встал рядом с посетителем рощным, понял что и здесь допекает неловкость: странность валит за странностью, пребывать несподручно как понизу, так и много выше. Ведь это Беломор Юрьевич, управляя могутным лесовозом, крутит баранку, безнадежной песней пропащую песню догоняет. Пришла беда, но ручьем слезы лить административному руководителю теперь невмочь, оттого лихость выказывает, глотку дерет в отпетой отчаянности, допрежь от него никогда не виданной. У грузовика рессоры хорошие, досточтимо исправные, а кочек на дороге хватает, и ничего чрезвычайно изумительного не усмотришь, когда в машинной кабине очки у директора скачут на макушку без передыху. Бензинистый транспорт, напрягаясь мотором, шпарит по лужам. С одного бока переваливается на другой, гремит всеми железками. Грязь взлетает из-под широких колес именно так, что попробуй кто встать неподалеку, на обочине, – уж доведется тогда хлебнуть глинистого лиха. И если увидеть кой-чего завлекательного, то придется утруждать свою утиралочку в долгой бесперечности.
Вслушиваться дедку в песенную неукротимость не к спеху, он свою мелодию ладит. Опять принимается покашливать, охота ему тако же на Павлуху оборачиваться да вопросительно помаргивать:
– Куда же он, шофер неуступчивый, докатится при столь громком разе?
Молодой подельщик поспешил вскинуть голову. Концы деревенской улицы обсмотрел, степенно помикитил и в подробностях доложил:
– Где приметно стоит на веретье гранитный край, туда не может не добраться. Но дальше, как известно, нет никакой дороги. А когда в рощу бесшабашно катить, там сквозь поднявшиеся ивовые кусты, через тесно сплетенную густегу, в свой черед не продерешься, верно?
Воспрепятствовать суждению наблюдательного парня заведомой нужды нет, и по такой поре последовало ему замечание: