Решительный и уверенный в себе человек ищет препятствий, находит и преодолевает их. Человек без уверенности в себе, хотя бы и очень одарённый, хотя бы и трудоспособный, ждёт случая. В этом была ахиллесова пята Фёдора. Он ждал случая. И тогда, конечно, его охватила бы радостным вихрем необыкновенная энергия. А пока он обильно мечтал и строил планы.
И всё же его нельзя было назвать праздным мечтателем. Покружившись воображением над фантастическими путешествиями и над маловероятно исполнимыми планами, он начал вырабатывать стройный, реальный и осуществимый план, основанный на случае, который закономерно и неизбежно подходил к нему. То была воинская повинность. Тогда служили в армии четыре года и во флоте семь лет. Фёдор решил проситься во флот. Волжан (с воды) охотно определяли во флот, в особенности таких, как брат, среднего роста, коробастых, ловких и сильных.
– А там сейчас же попрошусь в кругосветное плавание! – с блестящими глазами говорил Фёдор.
Значит, случай и план был наготове. Сам закономерный случай предоставлял великолепную возможность преодолевать трудности, изучая морское дело, испытать тысячу приключений, тропическую жару, арктический мороз, увидеть моря, океаны, необыкновенные страны. С волнением и жаром Фёдор об этом говорил, а ещё больше и жарче думал. Не раз видел я, как он, ковыряя кочедыком петлю для тяжа или подшивая и переворачивая жёлтый башлык, победоносно блестел голубыми глазами, неслышно шептал что-то, шевелил плечами, как бы распираемый внутренней силой, а иногда, отложив работу, потирал в немом восторге руки. Ясно было, что он переживал близкое кругосветное плавание.
Как сбылись эти мечты и планы, упомяну в дальнейшем.
(продолжение следует)
Татьяна ЛИВАНОВА. Грани круга
Автобиографическое повествование из серии «Деревенская проза»
…Я уезжаю, так судьба решила,
От вас, рабы вещей и денег, прочь…
Валерий Мутин «Навстречу дню»
Книгу посвящаю: моим далёким предкам, о которых,
к сожалению, не знаю ничего; любимым бабушке
с дедушкой – М.А. и М.А. Паршиным, дочери
Марии, внукам Михаилу и Владиславу Ливановым
От автора
Два года много разных заглавий подбирала я к повести, уклонённой к деревне, природе – истокам всего сущего. Надолго останавливалась на таких: Деревенские грани. Подъёмы на крыло. За гранью – грань. Другая грань… Но проходили дни и месяцы, один вариант названия сменял другой, и… снова шёл поиск. Хотелось заглавием выразить множественную суть повествования, охватившего более чем столетие из жизни шести поколений нашей семьи: конец XIX века и весь ХХ век, с захватом XXI-го – почти по 2020 год. То есть жизнь отдельно взятой обычной семьи и в царской России, затем – в СССР и в постсоветское непростое время, вернувшее страну к капитализму… Название «Грань за гранью» показалось мне наиболее приемлемым. Но, радуясь находке, я решила проверить в интернете, нет ли литературного произведения с таким же названием. Оказалось, есть, с 2016 года. Опять надо отправляться в поиск.
И вскоре осенило, 23 мая 2017-го: ГРАНИ КРУГА. То что надо! Новое. Звучное. Необычное и противоречивое, как сама жизнь. Разве у круга есть грани? Тогда это не круг, а многогранник. Но жизнь-то, сама жизнь, и есть круг, а в ней, в круге жизни – сколько кружков и кружочков, и спиральных витков! И на протяжении всей этой круговерти – ооо-ё-ёй сколько граней: прозрачных, светлых, тёмных, чёрных, горбатых, острых, хитро заточенных, выворачивающих, пронизывающих и – даже! – оздоровительных, исцеляющих… А ещё, в любой момент, в любой точке круга, память зубцами молний соединяет в нём мгновенья и, ограняя их, пронзительно режет хордой, диаметром, радиусом, высвечивает ранние и поздние грани, несбывшиеся и желанные, осуществлённые, пока жив, противоположные и противоречивые, пульсирующие и успокаивающие.
Вот так и остановилась на этом коротком заглавии книги. Хотя посещала мысль – разъяснением продлить вот так: ГРАНИ КРУГА, или Ускорение свободного падения…
Вступление: люблю!
Люблю… сосны с берёзами. Особенно бескрайний золотисто-янтарный, чистый до прозрачности сосновый лес. Снега-снега. Травы, былинки, цветы… Ранней весной – лютики, называемые маленькими и взрослыми в моём детстве подснежниками, на первых проталинках, ещё согбенные под не совсем растаявшим снегом. Чуть позднее – белая пена первоцвета. Потом душистые – до умопомрачения – упругие ландыши. Летом – скромные на песчаных взгорочках сосняка жестковатые гвоздики: о пяти зубчатых лепесточках ало-бордовые, душой раскрытые яркие цветы на тонких, как из «геометрических отрезков» скомпонованных, устойчивых стебельках. А розовая смолка, многоцветные иван-да-марьи, лилово-синие фиалки и совсем синяя вероника дубравная, колокольчики нескольких видов – голубые, иссиня-фиолетовые и чистейше фиолетовые! А гармоничные ромашки – от крупно-лепесткового «поповника» («любит – не любит») до меленькой разлапистой «аптечной», жёлтенький львиный зев, белая звездчатка, герани разные… Цветы неброские пестрят ковром – луговые и лесные.
Люблю дали необъятные, перекатные с горочки на горочку, с холма на холм… Рощи – корабельные сосновые, дубовые да берёзовые; осинники с трепещущими даже в штиль листиками, приречные кудрявые валы кустарника. И так – до дебрей Берендеева царства… Люблю, люблю! Люблю весь живой мир! Шепчу по утрам:
– Здравствуй, солнышко!
Вечерами:
– До свидания, светилушко!
Льётся, льётся бесконечное кружение, вьётся круг мой… Детство – с его радужными звонкими гранями восприятия огромного мира и себя в нём. Сверстники – это свои люди, равновеликие многими гранями, с тобой «на уровне». Но вот взрослые тебя воспринимают пока через мамку с папкой, дедушку с бабушкой: какова им честь, таково и тебе, сосунку, воздаётся. Прозрачная грань! А то – есть такое в круге – сближаются, до смыкания сближаются грани тяжёлые, неровные, острые, режут и колют по живому, и кружат, кружат так всю дорогу, то отдаляясь, то вплотную… Они стерегут, подстерегают во всём твоём круге… Да ведь и сам ты весь кружишься в возрастном полёте: вот уж сменились грани малышовые на подростковые, не успел оглянуться – ан и грани юности, свежей молодости засверкали, закружили в вихре. А вскоре опять новое: дети закружили тебя и ты – в них. И вот уже призмы граней на тебя и через тебя – сквозь широко раскрытые в мир глазёнки копий твоих. Взросление – вместе!.. Летит время, и едва ли заметишь новый поворот грани, с какой люди на тебя станут смотреть через чадушек твоих, по ним, «копеечкам» и – уже по их делам, и встанут дети, всё ещё манюсечки для тебя, рядом с тобой своей значимостью, нужностью.
Грани, грани… Грани круга – в кружении, в бесконечном кружении…
Глава 1
Юная моя бабушка
Картинка из жизни
– Нно-о-о, Варвара, скотина безрогая! – передёргивая вожжи, нет-нет да покрикивал дед-возница каждый раз на неспешную гнедую, когда возил молоденькую учительницу деревенской малокомплектной школы в посёлок стекольного завода за несколько вёрст. Антип Василич служил не только школьным сторожем, истопником и конюхом при справной, но своенравной лошадке местной породы, или вовсе «бепехе», то есть беспородной, но при этом тем более мудрой и себе на уме. Этот уже много поживший человек стал добровольным опекуном молоденькой вологжанки, «учительши», совершенно не приспособленной к деревенской жизни. Она, Маша, Манечка, Маруся, Мара, Марочка, Мария, всю жизнь оставалась благодарной за поистине семейную заботу о себе со стороны пришкольных деда и бабуси, тепло рассказывала мне о них. Особенно впечатляла и смешила меня дедова расхожая фраза-понукание, обращаемая к школьной гнедухе, и я частенько прокручиваю её в уме, хотя никогда ею не воспользовалась.
Картинка лениво бредущей в оглоблях сытой любимицы старика, оттого и не отвечающей на посыл, что – любимица, со скучающей от медленного передвижения пылкой молодой особой в небогатом экипаже и с пронизанным всеми ветрами и морозами Вологодчины седеньким дедком на кучерском месте неизменно встаёт перед глазами с тех самых пор, когда в далёком детстве я, затаив дыхание, слушала да и слушала бы непревзойдённую рассказчицу – свою бабушку. Слушала… И теперь, сквозь годы, слышу, как она бает (по-вологодски это означает: говорит, рассказывает) своим спокойным, неторопливым, но оживлённым, правильно поставленным голосом.
В путь – с начала века
Она, Мария Александровна Паршина (до замужества – Ёжкина), родилась в городе Вологде в 1900 году 27 марта. Была третьим ребёнком в семье приказчика Александра Ивановича Ёжкина и белошвейки Варвары Львовны (до замужества Осиповой). Корни родителей новорождённой Марии были крестьянско-рабочие, из северо-восточной европейской части великой России. Семья, хоть и не маленькая, жила не бедствуя. Мастерство белошвеек всегда высоко ценили и хорошо оплачивали. Заказчики у Варвары Львовны были не из бедных – господа, так их тогда называли. И в магазине, где приказчиком работал Александр Иванович, торговля шла бойко, а значит, был и заработок. Сыновья, подрастая, помогали отцу. Дочери тоже не сидели сложа руки: Лиза осваивала шитьё, а Марочка, любившая красиво выглядеть, зарабатывала на свои наряды репетиторством, подтягивая неуспевающих в учёбе девочек из богатых семей. Благо, сама она успевала в постижении наук превосходно.
Все шестеро кареглазых детей семьи Ёжкиных учились в гимназиях. Старшая из сестёр Елизавета, средняя Мария и младшая Александра – в женской, старший брат Виктор, средний (погодок с Марией) Николай и младший Валентин – в мужской. Учёба дала молодым людям прекрасную выправку и глубокие знания. Достаточно сказать, что братья впоследствии стали военными, а младшенькая, Александра Александровна Ёжкина (в замужестве Попова) – актрисой знаменитых в Ленинграде «Александринки» (Большого драматического театра), а затем ТЮЗа у не менее знаменитого режиссёра Александра Александ