Если раньше решение каких-то межличностных вопросов откладывалось на более подходящее время, а затем, ввиду мелочности большинства из них, конфликтная ситуация разрешалась вроде бы сама собой, отступая перед необходимостью решать конкретные повседневные задачи, то переизбыток свободного времени лишает человека этой благостной способности забвения мелочных неурядиц. Казалось бы, вот оно время, когда можно уделить больше внимания детям, своей второй половинке, пожилым родителям, а может, и близким друзьям, соседям, – всем, кто всегда нуждался в том, чтобы у вас было больше свободного времени, чтобы вы свободнее им распоряжались. А его нет… Дискомфорт и внутреннее напряжение от необычности ситуации направляет высвободившийся потенциал человеческой души в противоположное русло: на нагнетание напряжения, в тупик непрекращающихся ссор и безосновательных обид, в лабиринты взаимного непонимания.
Хотел бы обратить внимание, что в спортивных практиках выработалось разрешение такой ситуации посредством постановки конкретной, доступной для организма физической задачи. Негатив можно выплеснуть в физических упражнениях. Любые физические нагрузки непосредственно связаны с преодолением сопротивления организма, с преодолением его природной лени. Регулярные тренировки дисциплинируют, учат преодолевать негатив и ориентироваться душой и телом на достижение позитивных целей. Так физическая культура гармонизует духовное и телесное в человеке, учит преодолевать дискомфорт и оставлять далеко за спиной, в прошлом, мелочные обиды как несущественные ссадины.
Физкультура и спорт в рассмотренном ключе предстают действенным инструментом экологии человека. Экология собственного духа, забота о себе от гармонизации силы духа и физической силы ведёт к гармонизации межличностных отношений, к пониманию, что не досаждать друг другу надо, а вместе преодолевать досады и невзгоды, объединяться вокруг конкретных посильных задач и совместно находить их решения. То, что в одиночку кажется непреодолимым препятствием, оказывается легко устранимой помехой, если приложить совместные усилия.
Второй вопрос связан, с одной стороны, с первым, словно вырастает из него, а с другой – касается внеисторической олимпийской идеи.
В Древней Греции, как известно, на время проведения Олимпийских игр прекращались все войны и распри. Здесь спортивное состязание выступает альтернативой разрешения конфликта силой. Подчеркну: игра-состязание по правилам вместо бойни без правил!
Война сеет смерть и страдания. И торжество победителя омрачается несчастьем поверженного врага.
Олимпийский же принцип в ином. Торжество олимпийского победителя более полно, гораздо значительнее. Оно сопровождается признанием спортивных достижений лучшего среди равных всеми без исключения. Победа-достижение – это результат самосовершенствования, а не грязной конкурентной борьбы за звание победителя. Олимпиец побеждает прежде всего себя. Тогда его победа становится достижением всего человечества. Она демонстрирует, что совершенству нет предела, и вдохновляет на подобный подвиг, на достижение новых высот самосовершенствования каждого из разделивших радость победы олимпийского героя. Только в этом ключе олимпийский герой достигает Олимпа – высшей ступени признания!
Для древних греков идея посредством игры достигнуть Олимпа, недоступных обыкновенному человеку божественных высот не была метафорой. Путь через преодоление себя к величию олимпийского героя понимался как пример, эталон гармонии тела и духа, как открытая дверь для всех, как практика, которой можно и должно следовать. В этом смысле каждая олимпийская победа – это достижение всего человечества, достижение человеческого духа над немощью или ограниченностью тела.
И вновь мы приходим к констатации факта, что спорт может пониматься как инструмент экологии человека.
Конечно, спорт высоких достижений – это площадка спортивных подвигов далеко не для всех желающих. Для больших достижений нужны и природные данные, и особые условия их развития. И нужно понимать, что путь к олимпийским высотам сопряжен с каждодневным духовным подвигом, который не был бы возможен без теплой поддержки близких людей, которым ради успеха спортсмена приходится чем-то жертвовать.
А что же может дать взамен герой-спортсмен?
Только высоконравственную позицию, понимание, что пройденный им путь – это не только его личное достижение.
Выходя на международный уровень спортивных свершений, спортсмен должен осознавать, что за его плечами стоит не только его тренер, но и народы, затаив дыхание, взирающие на цели, которые он ставит, на высоты, которых достигает. В конечном итоге ведь не кубки и медали определяют результат, а богатство их символического содержания. Чем выше нравственный подвиг в бою за награду, тем она ценнее. Не золото определяет ценность награды, а уровень духовного единения народов, вложенное в этот символ признания.
Так что физическая культура и спорт – это инструменты не только межличностной экологии человека, но и международной. Олимпийская идея и основанная на ней идеология спорта высоких достижений – путь к гармонии человечества со своим маленьким домом, с прекрасным космическим телом по имени Земля!
Александр ПОХИЛЬКО. Опыт диалогической этики
Наш круглый стол предполагает диалог. И тема «Опыт диалогической этики» тоже вполне уместна. Опыт – это фрагмент практики или часть практики. Опыт всегда проба, рискованная попытка что-то сделать и что-то изменить. В данном случае диалогическая этика выступает в тесной связи с диалогической философией как особого рода мыслительной практикой. Этику в истории философии как раз чаще всего и понимали как прикладную философию, практическую философию. Практика здесь понимается как духовная практика, то есть активная работа сознания, направленного на свой особый предмет. В данном случае таким предметом выступают не столько мысли, как в философии, не столько рациональные структуры, понятия, суждения и так далее, а нравственные ценности как смысловые универсалии в многообразии поступков аутентичных личностей.
Под диалогической этикой в отрицательном смысле я понимаю этику, которая направлена на смягчение и в идеале – на преодоление жесткого монологизма и нормативности. В положительном смысле – это этика персональной ответственности, исходящая из личностной автономии и творческой индивидуальности. С одной стороны, как будто такая этика ситуативна и релятивна, направлена на уникальные ситуации и смыслы, которые возникают перед человеком в этом мире. С другой же стороны, и это главное, диалогическая этика сопрягает относительную и абсолютную модальности нравственных ценностей. Она утверждает якобы утерянную ценность добродетели, делает это за счет того, что она становится жизненно-конкретной, релевантной текучей социокультурной практике. Я бы привел здесь аналогию с тем, какую задачу ставит себе Гегель, обращаясь к формальной логике и основанной на ней рассудочной философии. Для логики понятия, говорил Гегель, имеется вполне готовый и застывший, можно сказать, окостеневший материал, и задача состоит в том, чтобы сделать его текучим и вновь возжечь живое понятие в таком мертвом материале [1: 525–772, 527].
Действительно, надо, во-первых, вернуться к таким формам философии и этики, в которых они не находятся в окостеневшей и мертвой форме, еще живы и здоровы. Такой была философия и этика Сократа, Абеляра, русского философа Ивана Ильина. Однако вернуться хотелось бы на новой, более высокой основе, с учетом трудов Германа Когена, Мартина Бубера, Эммануэля Левинаса, М. М. Бахтина, В. А. Библера и др. Илья Дворкин считает, что основоположником современной формы диалогической этики был Коген [2: 17–21].
Герман Коген, опираясь на вторую кантовскую Критику, объясняет, что истинным не-Я является не объективная реальность мира, которая выражается в понятии Оно (Es), а Ты (Du) другого человека [3: 234–235]. Примечательно, что свою работу Коген называет «Ethik des reinen Willens», что в переводе с немецкого («Критика чистой воли») звучит как альтернатива критики чистого разума. В своих отношениях с Оно человек может обрести индивидуальность, а в своих отношениях с Ты он обретает личностность. «Я становится личностью только в своих отношениях с Ты». Коген идет дальше и провозглашает, что только в своих отношениях с другим человеком как Ты человек из физического индивида становится человеком.
Этика Когена, опирающаяся на кантовские идеи, радикально отличается от кантовской этики. Вопрос этики не в поиске универсального закона, а в реализации свободы в человеческом поступке. Поэтому для Когена настоящая этика – это нравственность, которая реализуется в религии. У Когена этика тесно связана с политикой, так как реализация человека осуществляется, согласно его учению, в человеческом коллективе. Отсюда значимой является связь философии Когена с марксизмом. Однако, по Когену, коллективное никоим образом не снимает индивидуальное. Ключом отношения того и другого является межличностный диалог. Отношение «Я–Ты» и «Я–Оно» формирует отношения «Я–Мы».
Франц Розенцвейг подробно разворачивает логику диалога, рассматривая грамматику как органон настоящего времени. С его точки зрения, язык не сводится к знаковой или символической системе. В отличие от логики мышления, которая позволяет понимать только то, что уже есть, язык позволяет менять мир и тем самым воздействовать на весь временной процесс. Если в логике основными операторами являются «праслова» «Да», «Нет», «И», то в грамматике действуют «корневые слова» – «Хорошо», «Я», «Ты», «Мы». Таким образом, диалог не является аксиологически нейтральной сферой, как обмен информацией, а выступает в качестве ценностного взаимодействия личностей. Таким образом, диалог является настоящей сферой этического, но выходит за пределы этики в ее традиционном понимании [4: 58, 63, 97, 161–170].
Наиболее фундаментальная идея Бахтина состоит в отличии познанного «отвлеченно-теоретического самозаконного мира» от «живой единственной историчности» [5: 12]. Это противопоставление очень близко розенцвейговской оппозиции находящегося в длящемся прошлом мира элементов и происходящего в настоящем процессуального события встречи. Как и Розенцвейг, Бахтин считает, что происходящее сейчас событие включает в себя завершенное прошлое, но не сводится к нему.