По мнению Ильи Дворкина [6; 7; 8], диалогическая этика возникла раньше диалогической философии. Рождение диалогической философии из этики происходило на протяжении более ста лет у Когена, Розенцвейга и Бахтина, необходимо вернуться назад и тщательно изучить ее происхождение. Только диалогическая этика может стать основой решения коллизий в отношениях этики и физики, этики и лингвистики, этики и истории. В наше время, когда религия возвращается в культуру и тотальное единение умов начинает преобладать над их свободными взаимоотношениями, только диалогическая этика дает нам надежду на такое решение религиозных коллизий нашего времени, которое не вернет нас в Средневековье.
Что касается моего личного опыта, то он тоже есть – это тридцатилетний опыт общения со студентами и аспирантами школы культурной антропологии. Я пошел по пути создания своего, педагогического варианта диалогической этики. Из какой искры возгорелось это пламя диалога в скромном провинциальном городишке Армавире? Эту искру занес к нам замечательный сторонник диалогической этики Леонид Леонидович Челидзе, который в 1990-х годах волею судеб попал в наш город. Этот искренний человек как бы упал с неба, точнее приехал к нам из Тбилиси, в котором тогда гремели артиллерийские залпы. Приехал после внезапной смерти своего друга и многолетнего собеседника неортодоксального философа советских времен Мераба Константиновича Мамардашвили. Из этой искры возгорелось пламя – опыт диалогической этики. И это пламя очищало мою философскую совесть, которая долго была под гнетом догматической идеологии марксизма-ленинизма, где, по словам В. И. Ленина, нет ни грана этики.
В заключение скажу, что сейчас этот опыт диалогической этики надо соединить с опытом практической философии критического, или творческого, мышления. Прав был Паскаль, когда сказал: давайте хорошо мыслить! В этом источник нашей нравственности.
Спасибо за внимание.
Источники:
1. Гегель Г.В.Ф. Наука логики. СПБ.: Наука, 1997. 800с.
2. Диалогическая этика: Мат. III Междунар. науч.-практ. конф. (г. Армавир, 26-27 сентября 2017 г.) / науч. ред. Ю. П. Ветров ; отв. ред. А. Д. Похилько. Армавир: РИО АГПУ, 2017. 308 с.
3. Cohen H. Ethik des reinen Willens. Berlin, 1904. Berlin, 1904. XVIII, 641 S.
4. Франц Розенцвейг – Звезда избавления / ред. и сост. И. Дворкин; пер. с нем. яз. Е. Яндугановой. М.: Мосты культуры; Гешарим, 2017. 544 с.
5. Бахтин М. М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 1. Философская эстетика 1920-х годов. М., 2003. 960 с.
6. Дворкин И. С. На пути к философии диалога // Толерантність та діалог в сучасному світі // Зб. наук. праць. Філософські діалогни’2013. Киев, 2013. С. 112–171.
7. Дворкин И. С. Аналитическое введение в философию диалога // Метафизика. 2016. № 4. С. 8–27.
8. Дворкин И. С. Астролябия. Путеводитель по философии «Звезды избавления» Франца Розенцвейга // Розенцвейг Ф. Звезда избавления. Иерусалим–Москва, 2017. С. 469–512.
Сотворение легенды
Евгений ЧУРИКОВ. Фамильное проклятие. Боль минувшего. Очерки
Фамильное проклятие
Нынешний год 75-летия Победы показал, как мало среди нас осталось не только самих ветеранов Великой Отечественной войны, но и вообще тех, кто не понаслышке знает о том страшном периоде. Тем большую ценность представляет для нас каждое свидетельство прошлого, каждая деталь и штрих того, что, по историческим меркам, было еще сравнительно недавно.
На днях в разговоре с одним таким человеком, «захватившим» войну, я вдруг услышал от него признание, что он был… помощником Гитлера. Первой моей мыслью было, признаюсь, что надо мною зло шутят, и я хотел уже положить телефонную трубку, чтобы прекратить ненужный разговор. Но тут незнакомец на том конце провода, словно догадавшись о моем желании, сказал:
– Это я вам серьезно. Да – я из помощников Гитлера, Адольфа Гитлера, – добавил он. И далее: – В свое время в газетах много писалось о Гитлере, и порой неверно, а точнее сказать – лживо. И мне, пусть и спустя десятилетия, хотелось бы внести определенную ясность в кое-какие моменты, попытаться все-таки сказать правду.
Мне было предложено встретиться и выслушать рассказ в какой-то мере исповедальный. Почему исповедальный? А потому, что, по мнению моего нового знакомого, это ему следовало сделать гораздо раньше.
…Толя Белев в войну трудился на большой овощной плантации возле станции Ростоши. Главным на плантации, принадлежавшей потребкооперации, был его отец Андрей Константинович. Он не делал сыну никаких поблажек. Мальчик, которому тогда, когда большая беда пришла на нашу землю с запада, исполнилось только двенадцать, вкалывал в полях наравне со взрослыми. А еще он участвовал в заготовке кормов: косил и возил на верблюдах сено… Правда, после одного случая, опасного для жизни, с верблюдами пришлось расстаться.
Во время работы животное, тащившее косилку, ужалил овод, и оно, как безумное, понеслось по лугу. Толю, управлявшего косилкой, так кидало из стороны в сторону, что он просто чудом не рухнул на ножевой аппарат. С того дня он стал работать только с овощеводами. Кстати, среди них немало было из раскулаченных, свезенных сюда, на западноказахстанскую землю, из разных регионов страны. Ох и жадный, в своей основной массе, был до работы этот народ! Никогда не приходилось понукать, принуждать к тому, что им и так хорошо было знакомо и привычно с младых ногтей.
Во время войны значительно возросла потребность в выращиваемом на ростошинских плантациях. Ведь рядом располагался Уральск, а в нем – масса госпиталей, где проходили лечение раненные на фронте красноармейцы, здесь же дислоцировались воинские части и несколько военных учебных заведений, эвакуированных из западных районов страны. И все это требовалось регулярно и своевременно обеспечивать свежими овощами и зеленью.
К тому времени Анатолий, прибавив себе год, был занят уже на поливе плантаций. Дело он имел с мощными насосными установками, работавшими на сырой нефти. И именовали теперь его солидно – машинист.
Однажды в Ростоши прибыла рота бойцов трудовой армии. В ней были и немцы, и болгары, и финны, и венгры, словом, представители тех национальностей, чьи страны воевали с Советским Союзом на стороне фашистской Германии. До этого они трудились на строительстве нефтеперерабатывающего завода в соседнем Гурьеве. И по завершении работ их перебросили в наши края.
Двоих трудармейцев поставили на полив, а подросток стал у них помощником. Одного из мужчин, финна по национальности, звали Виктором Шнейдером. Он был родом из Ленинграда. А у другого прозвание было – Адольф Гитлер. До войны он жил в Поволжской республике немцев, в местах недалеко от Сталинграда. Ничего общего с главным злодеем рода человеческого у него не было, если только не считать фамилии и имени. Это был молчаливый, с каким-то подавленным видом человек, которому, судя по всему, много довелось натерпеться из-за своей злополучной фамилии. Товарищей по подразделению он просил называть его Анатолием, но вот на построениях, когда регулярно происходила перекличка, ему всякий раз мучительно приходилось выслушивать свою фамилию.
Он даже куда-то наверх обращался с просьбами о том, чтобы ему разрешили сменить фамилию, даже писал в Государственный комитет обороны, но получил оттуда ответ: мол, в Уставе Вооруженных Сил не предусмотрено ничего подобного.
К своим служебным обязанностям, впрочем, Гитлер относился ответственно и добросовестно, так что претензий по этой части к нему со стороны офицеров НКВД, да и гражданского начальства, не было никаких. С Толей Белевым у него были прекрасные партнерско-деловые отношения, оба понимали важность своей работы для фронта и тыла.
Осенью трудармейскую роту перевели в Уральск. Однако подросток по-прежнему продолжал поддерживать связь со своим старшим товарищем. В роте он подружился с Михаилом Соломкой, который был моложе Гитлера. До войны Михаил работал мастером-декоратором в Большом театре в Москве, и трудно сказать, чего бы он не умел делать, что было неподвластно его золотым рукам. Ему из Гурьева, например, доставляли жесть, и парень из нее делал различные вещи – воздухоотводы для систем вентиляции, бидоны. Последние у него такими расписными получались – хоть на выставку. А ведь с инструментами было совсем не ахти – деревянный молоток да оправка, простейшее устройство на верстаке, с помощью которого он гнул и выпрямлял металл. Приходя в казарму к Соломке, Анатолий виделся и с Гитлером.
Не раз он встречался с Адольфом и в первые послевоенные годы, когда тот уже был слесарем на кожевенном заводе. Мужчина просил, чтобы ему разрешили уехать к себе домой в Поволжье, но получал отказ за отказом. В его родных местах шли кровопролитные бои, земля буквально напичкана смертоносным металлом, в ней много оставалось неразорвавшихся мин и снарядов. И поэтому условий для нормальной жизни пока не было.
Лишь через пять лет, после того как отгремят победные залпы, Гитлеру наконец-то разрешат отбыть на малую родину.
…Мы сидим с Анатолием Андреевичем Белевым в его скромной городской квартире и беседуем уже так долго, что и не заметили, как за окном сгустились летние сумерки.
– Я и сам потом работал на кожевенном заводе, – сказал он. – Тяжелые, вредные для здоровья условия труда… Но это было уже после того, как Адольф уехал. Память он о себе оставил в коллективе добрую, ходил все время в передовиках. Обзавелся семьей, взял в жены кого-то из местных. Да, теперь о публикациях, упомянутых мною… – спохватился ветеран, – не смог их, к сожалению, разыскать перед вашим приходом в своем домашнем архиве. Долго я болел и сейчас еще не полностью оправился… Но действительно, – заметил он с печальной улыбкой, – местные журналисты в свое время всякое о нем понаписали, диву просто даешься. Так, в одном из газетных материалов говорилось, как в передовой колхоз приехал работник райкома партии. Повод для его визита был негативный: из-за плохих погодных условий срывалось выполнение задания. Собирается срочно актив, и тут высокопоставленный представитель с огромным изумлением узнает, что среди здешних передовиков… Адольф Гитлер. Он возмущается, хозяйство срывает план, а тут еще Гитлеров каких-то развели, вот, мол, я вас всех вызову на бюро райкома… И все в таком духе. Какой колхоз, он у нас ни в одном из них не работал! Да ладно теперь уж об этом, – махнул вдруг рукой Анатолий Андреевич. – Много времени с той поры прошло и мало кто теперь помнит о тех дешевых, поверхностных публикациях.