Щеки у нарисованного молодца были красно-кирпичного колера. Оно и понятно: закраснеешься тут, когда цельный день располагаешься на свежем воздухе. Скуластенький, видно сразу, не отказывался пахать на лесосеке с утра до вечера самым нерушимым образом, как и сам Огнев. Ежели об чем еще сказать чуток поподробней, то на сию пору, зарабатывая звонкую монету, не дозволил себе пособник Беломора Юрьевича обронить в тартарары шиферно-завершительную стройку. Всё время держал в уме надобную заметочку, и чтоб вымолвить про то напраслину привередливую, так ведь язык не повернется, даже будь он хожало-неумолчный донельзя. Каждый из деревенских, имеющий навостренно соседские глаза, в обязательности видел: молодой застройщик на крыше теперь обитает усидчиво, ровно по какому расписанию. Тому же спорить нет нужды, поскольку дождался конца беготне повдоль прибрежных кустовищей, заимел роздых насчет поисков старушки сметливой по имени Ивашка. Ныне и час, и два – тебе, вальщик, не лишняя возможность постучать молотком, благовестно дробным и немимолетно толковым.
При ясном сегодняшнем небе можно вполне успешно приколачивать асбестово-цементные листы, коль обзавелся толикой свободных минут и килограммом шиферных гвоздей – с теми шляпками, что все, как один, достоверного свинцово-кровельного образца. Селянам, многие из которых знают толк в деревянном зодчестве, известно: не потюкаешь молотком, заливисто дробным, не погремишь им на погляд народу и стопорно-сталистый штырь не вобьешь, тогда берегись – вспорхнет шиферный лист, вольно полетит, лишь разгуляется, наберет силу урывистый сиверок. Ищи потом его, уемисто парусного и в отчаянности непослушного, вдоль по всей Воже-Воженьке. Пошли дни, затем уж новая история: беда иль не беда – приметно занятное приключилось с Огневской стройкой. Заневолилось бойкой старой старушке выступать из кустовищей ивняка и подниматься на крышу, где укрупнялось ничуть не гвоздевое бодрое выдергиванье, а как раз гвоздевое шустрое вколачиванье. Таковскому гостеванью воспрепятствовать как? Никак, потому что благодарному вальщику на показ невежливым быть неудобно сверх меры. И давно бы покончил Павлуха с крепежом шиферным по всему развороту просторной крыши, да вот какая штука – не отступает, отвлекает его хитрыми загадками разговорчиво способная Ивашка.
Происходят беседа за беседой. Заберется, глядишь, молодой застройщик наверх, откушав поутру чайку, хлебушка, варенья брусничного за одним столом с матушкой и соседской Еленочкой. Возле стропил выкладывает горкой острые в очевидности, длинные шиферные гвозди, превзошедшие самих себя умными свинцовыми шляпками. Починает справлять звучную кровельную музыку. Не успеет обернуться, ан бабушка, прибывшая из сырых прибрежных урманов, – уже тут как тут. Сидит, значит, недалеко и неблизко, ровно в полную разговорчивую ладность. Когда здесь один помахивает молотком, другая тоже не без дела – вся из себя принарядившаяся: в шляпке тонкого ивового плетения и по беседистому случаю в китайском шелковом халате. Невредно будет малость точнее доложить, и тогда подсказка такая последует, что располагается бабушка на местечке высоком, на коньке. При всем том нога у нее вольно полеживает на другой ноге, и в голосе – непреклонная в особливости бойкость. Что касается несмолкаемого языка старушки, то ей как раз вмочь непрестанно им чесать без передыху. Оттого и чешет он, то бишь трудится, ровно соседка Еленочка по утру в доме прибирается, пол рьяно метет. Чтоб выходило и споро, и весьма подробно.
Приходили гости послушать, деревенскому интересу честь отдать. Но всё ж таки о чем она там, наверху, рассуждает, леспромхозовским с земли-то слышно было не очень. Полагали они: разговоры шли скорее о застарело мировых, малоизвестных, покамест нерешенных делах. Уж слишком задумчивым бывал по будням молодой застройщик. С непривычки запросто входить в политесные проблемы, видать, нелегко. Потому приходилось Павлухе в усиленности постигать, озабочиваться по мере той кучи – древне исторической, объемисто дипломатической. В конторе тако же пустились в размышления? Именно что не остались в стороне. Беломор Юрьевич – поскольку примечательно неравнодушный руководитель – наслушавшись интересных предположений, подступился к молодому лесорубу. Может, в мировой политике что-нибудь новенькое намечается? Коли ведомо тебе, вальщик дотошно восприимчивый, то и нам желательно получше просветиться, поточнее прознать: знакомица твоя, бабка Ивашка, она советы дает? на предмет всеобщего миропорядка, где правомочно станет утихомириться всяким не в меру горячим воителям?
Тогда пусть Огнев не таится, толковал Беломор Юрьевич, пусть расправит отяжелелые от солидных дум плечи и что-нибудь молодецки подскажет главному администратору насущно важного предприятия. У директора леспромхоза, небось, в наличии не одна лишь электронная вычислительная машинка, есть и старая, пишущая, которая тоже работоспособная. Хотя бы для обнародования почтовых сообщений вышерасположенному начальству. Вот на проверенно пишущем «Ундервуде» и можно побыстрей отшлепать неотложную бумагу.
– В областную столицу?
– Бери много выше. Имеется у меня адресок.
– Куда ж нам выше? И зачем вдруг письменные оказии устраивать? – Павлуха в свою очередность недоумевает, однако у беседчика иная готовность наблюдается.
Нечего, мол, становиться в позу, нет нужды задаваться вопросом, по какому в несокрушительности поводу припоминается «Ундервуд». Надобно без лишних разговоров сразу взять в разумение: для того и стоит в годах долгих та Организация Объединенных Наций. Она ведь призвана утвердить всепланетную рассудительность. В конце концов, дружелюбность, она штука до высокой приличности необходимая, и потому не зря осмысленную подпись на людских договорах ставят, а также и трезвую печать.
Добросовестно внимая искусительному слову, вальщик позволял себе хоть лоб морщить, хоть макушку почесывать. Что здесь ответствовать перед увещевателем, когда тот не против подсуетиться, подмогу оказать увлекающе заманчивым договоренностям? Само собой, Павлуха как есть честный работник местной лесной промышленности и желает усердного мира на пару с несомнительным дружбанством. Пусть даже в размерах всенепременной галактики, чье прозвание любому школьному «хорошисту» известно под именем Путь Млечный. Спорить нет смысла: людям всех краев лучше пребывать без глупой вражды, которая лишь завсегда разъединяет и горные стороны, и долинные. Разве имел Огнев ране особо угрюмую спесь, чтобы на звезды не посматривать, а только глаза утыкать в одно родное Веретье? Ладно, директорский непростой адресок можно поприветствовать, неясно другое – как быть с Вожей-Воженькой, коль день ото дня становится всё меньше по берегам ивняка благодетельного. Ой, видно уже явственно, что снова назревают трудные времена для дроворубов! Именно об этом талдычит бабка Ивашка, приподнимаясь туда, к местечку любимому, к высокому коньку.
Если она кое-что выспрашивает, сие только и хочется гостье знать, о чем сегодня размышляет начальство лесосечное, какое дальнейшее действо намечается конторой хозяйства.
– Мне самому непонятно, Беломор Юрьевич. Ведь что нынче происходит? Старушка, принарядившись, посиживает на крыше, ровно у нее тут, на верхотуре, до внятности почетное кресло. Мне шифер приколачивать надобно, а ей в охотку намеки сыпать: советовала, дескать, административному главе шевелить поспособней мозгами! пора бы ему сообразить, как враз и навсегда избегнуть череды затруднений с рощными заготовительными делами! Ивашка сегодня очень разговорчивая, нет-нет, да и подкинет что-нибудь из обильных вопросительностей.
– Тогда нельзя ли точней, поподробней руководству хозяйства прознать об ее интересе?
– Это пожалуйста. Она того стала опасаться, что вскоре покатимся мы все под горку. Шибко сократятся доходы от старательства повдоль речного прибрежья. По причине порубок неумеренных.
Подобная, сильно размашистая неумеренность директору скорее всего не в новинку, потому как принимается тот согласно кивать и в отчетливости вздыхать.
– Исчезают потихоньку кустовища с их роскошной густегой? То и для нашей конторы становится тоскливо заметным событием. Когда изредится шикарная прибрежность Вожи-Воженьки, сказать с разбегу всё ж таки затруднительно. Об сём надобно спрашивать не у пишущей машинки по прозванию «Ундервуд». Напротив у той, которая в очевидности новая, электронно-вычислительная и себя уже зарекомендовала прежде нынешнего часа.
– В таковском разе и мне догадливо теперь думается. Беломор Юрьевич, а что не продвинулись бы конторские в том направлении? Не поинтересовались бы дотошливо, коли времечко подходит до невозможности беспокойное?
– Ничуть не нужно тут жданки устраивать. Могу и самолично поспрашивать.
Проникся руководящий собеседователь нескрываемым волнением, завышагивал, не разбирая дождевых луж, к своему кабинету.
В конторе входной равнодушной дверью хлопнув, он храбрым соколом подлетел к своему креслу, что было в явности от дубового стола отодвинуто и поджидало хозяина. Усевшись поплотней, заерзал: где тут включительная кнопка для ответственно подробного учета и всяческих подсчетов? Как только искомое нашел, сразу потрошки вычислительного устройства обеспокоились, побежали юркие электроны куда кому полагалось. Им в отказ зачем вдаряться? Они враз принялись обсчитывать дотошные разнокалиберные циферки, чтобы распознать недостачу ивовых заготовительных площадок вверх, а тако же вниз по Воже-реке. О неподкупно счетной математике, по правде сказать, главный администратор позабывать себе позволил в последнее время. Доходы в радости возрастания валили валом, по такой поре с чего ему суетиться, оглашенно вникать в электронную вычислительность? На сей час иной подступает процесс, ровно такой, когда кое-что намеревается обозначиться, обкрутить вокруг пальца заслуженного руководителя, и потому здесь надобно ускоряться. Вот он в спешности за насущным вопросом задает следующий, не менее вынужденный. То касательно растительных возможностях ивняков, то касательно теперешней производительности бравых рубщиков.