– Здравствуйте вам, цеховой начальник Огнев! – сказала та, улыбаясь на его сильную прыгучесть. – Поел, отдохнул. Можно дело теперь обсудить. Располагайся рядышком. Посидим в тишине, побеседуем. Небось, про жизнь свою поведуешь кое-что.
– Ага, – облегченно кашлянул Павлуха и в подступившей удовлетворенности радостно доложил. – Для чего тебя искал? Как раз для этого самого.
Еляночка с пониманием кивнула, на последующие речения не постеснялась пойти: смелый, дескать, парень обозначился подле осины; грозы не убоялся, в заполошности не возвернулся в деревню; не спрятался там в мебельном цеху либо дома под прочной шиферной крышей, которой нынче не страшны огненные молнии. Приятственно прозвучали все новые слова здешней молодой хозяюшки, и мастеру поделок ивовых, на отличку художественно-искусных, как было не засмущаться? Когда лицо зарумянилось, поскорей отвернулся – похвалы счел в явственности завышенными. Да уж, скромности бывшему вальщику, мебельщику нынешнему, известно, хватало с малых лет. К тому же не возжелалось показывать внезапно вспыхнувший к девушке интерес. Он еще и не видывал никогда таковской привлекательности. Глаза ведь у нее смотрят истинно что по-милому благосклонно. И прекрасно большие они, и сильно по сердцу их цвет – будто пушистые пред тобой, недавно распустившиеся побеги замечательно юных елочек. И голос у нее как есть необыкновенный, ровно тут разливается, журчит нежно поющий лесной ручеек. И солнечно-утреннее платье на хозяйке тутошней хвойной куртины было такое… ну, прямо глаз не отвести. По-лепному ладной гляделась в нем Еляночка, и даже очень.
Будто горячим на отличку светом плеснуло на мастера мебельных поделок. Сердце у него забилось с могутно сильным усердием: надо же, какое счастье выпало здесь гостю! не каждому вологодцу, небось, готова показаться в лесу безупречно-изумрудная эта прелестница!
– Не торопись высказываться. Догадываюсь, о чем тебе вызнать желательно, – девушка стояла перед Павлухой в милой безмятежности, нисколько не спешила исчезнуть, оставив беседчику лишь приятно удовольствующий голос, как прежде бывало в ельничках.
Тот не отрываясь, словно завороженный, смотрел в ее прзрачно глубокие, небесно-синие очи. В зовущем блеске их заприметилась ему нисколько не грозовая облачность, но как раз по-утреннему ласковая теплота дрёма, солнечная легкость воздуха, задумчиво уплывающего вверх, в ту даль, где только что исчезли ночные звезды. А еще Огнев увидел всю какую ни есть красоту ближних мест: и волнистые струи Вожи-Воженьки, и мягкие травы прибрежной елани, и тихие лесные ручьи.
То без исключения, что имеется на русских северах и к чему тянется душа, – должен был распознать подельщик затейливых этажерок, а также любезных качалок. Теперь, когда обнаружилось художническое понимание у парня, приключилось оно: прям-таки взыграла жажда побыстрей наладить работу нелишнего в леспромхозе цеха. От полноты чувств воскликнул восторженно:
– Эх!
– Ладно. Скажи, что хочешь. Раз наружу слова рвутся! – засмеялась чаровница.
И настолько восхитительно ее хорошее теперешнее отношение он расценил, что неожиданно побежали соображения в разные стороны. Возникли невесть откуда взявшиеся надежды. Особые до явственной исключительности и в желательности – до невозможности высказать! – личные. Мастеровито искусный мебельщик вздохнул, безгласно покорный. Замотал головой и влево, и вправо, будто насквозь простоватый, шибко бессловесный телок.
Огнев не прочь был в достойной говорливости помчаться вперед да обнародовать разрумянившуюся мысль, однако побоялся обнаружить свою настроенность, обожательно послушную и скорее всего до неприличия воодушевленную, внезапно жарко-преданную. Что здесь ни говори, а всё-таки пойдет разве лесная красуля замуж? Лично за него? За простого проживальщика веретьевского, тайн чародейства не ведаюшего, а только вдруг посмевшего возлелеять неравнодушную мечту? Кинешься когда в чарующий омут с головой, обнаружишь перед лесной кудесницей свою хвалу, восхищенную до крайности, ан и случится, что вновь отпраздновал недалекость – точно таким образом, как вышло с давешним вороньим глазом.
– Язык нынче глотать ни к чему, – сказала девушка. – Молчит он в сомнениях! Пусть и так, однако не секрет для меня, что можно всё ж таки поднять леспромхоз. Пожалуй, наперед твоих смущенных взоров назревшее соображение выскажу. Только вот заминка имеется. Надобно тебе, добрый молодец, поймать Еляночку-то. Или как?
Не сминая высоких трав, помчалась она – ровно полетела повдоль редколесья. Платье изумрудным вихрем среди елочек вилось, скрадывало быстрое ловкое продвижение среди молодой гущины. Вскинулся тогда Павлуха, в неуклонности понесся туда, где вершилось чаровницы мельканье заманчивое. Сердце грел явственный образ приключившейся беседчицы, а душу тешило что в дополнительности? Леспромхоз, на сегодняшнее времечко работно прерывающийся до поразительности постоянно, мастеру ивовых поделок спасать положено как есть одушевленно, никак не иначе: Беломор Юрьевич вон свой белый халат сызнова порубил в лоскуточки. У музыкантов приезжих тако же неспроста пропала исполнительная стройность скрипок и балалаек. Когда не поймает радетель веретьевский Еляночку, и прелестную в дрёмной расчудесности, и лукавую по-девичьи, тогда в скончательности занемогут лесопромышленные занятия по Воже-реке. Оттого на сей момент утруждается Огнев поперек и вдоль нежно пушистого ельника с настроенностью досточтимо серьезной и даже, можно сказать, отчаянно тревожной. Короче говоря, ломит парень напрямки. Что ваш упрямо сноровистый лось – только валежник хрустом исходит, бессильно уступая перемалыванию от сапожных твердых каблуков справного бегуна.
Но всё ж таки не очень-то успешно догоняется Павлухе. Оглядывается большеглазая, поскольку имеется у сей дрёмной красы желание сокровенное: в ретивости нисколько не улетать, а распознать настроение парня. Что-то слишком медленно сокращается расстояние между ней и мастером ивовым. Словно бы нынче опешили у него споро крепкие ноги, почали заплетаться. Не иначе, в разлюбезности прохватило волнительной немочью сердце веретьевского молодца. Ну, в таком разе возможно бег и поутишить. Вот, значит, принимает девушка меры, что ей по душе, но тут и сапоги у догоняльщика пошли становиться непослушными. То ли от радости безмерной, то ли от чувств, которым и названий вряд ли отыщешь по причине восхищенности невыразимой. Нет, скорее всего этот Павлуха чересчур хитрый. Ишь, понравилось ему пребывать средь брусничников да треск валежный по-прежнему порядку разводить! Остановилась дотошная прелестница.
– Хватит здесь непонятно чем заниматься. Берешь ты меня в жены или нет?
Огнев закраснелся пуще всех алостей, сообразил, споткнувшись: вот незадача, обнаружил неравнодушную мечту! Кепку теперь в сильно сжатых пальцах мнет и – была не была! – в открытую бухает:
– Стану всю жизнь тебя носить на руках. И дом у меня как раз не старый, прочный, под новым шифером.
– На подобные заявления, на смелую твою дотошность, – объявила великолепница, – нет у меня возразительного слова. Получаешь, разумеется, полное согласие. А лесопромышленное установление по речке, по здешней милой Воже, обнадеженным быть может, потому как не позволим ему захиреть.
Опосля догонялок и сговора в нежных елочках другой день случился, и пришел с утра пораньше воодушевленный Огнев к музыкально малоустроенным лесорубам. Сидят они тихие, все на погляд недужные и запечалившиеся донельзя. Так как имелись у них приспособленные скрипки с балалайками, а на сей час враз инструменты негодно лишними стали.
Вздыхают друг перед дружкой: было у нас доходное работанье, однако ныне имеем лишь непроизводительное отдохновенье! маемся от безделья, и оттого сердечному настрою очень трудно! думы даже к музыке нисколько не притяжательны! Павлуха взирает на обнаружившуюся плачевность дроворубных сидельцев, проникается несомнительной догадкой. На каковский предмет? Когда гостям сальским починять инструменты, приводить их в согласную стройность, то руки – гляди! – у всех тут опускаются. Прямо берут и падают стремглав. Оттого некуда здешним бездеятелям податься. Потерянно располагаются они средь гитарных, донельзя обвисших, струн и средь скукоженных балалаечных грифов: ни одному нынче резвому исполнителю не приходит в голову складывать мелодичные детальки в прежнюю праздничную песенность.
«Здесь у них упадок всяческих бодрых сил, – доходит до смекалистого парня. – Пожалуй, я вовремя объявился, в самую нужную минуту».
Конечно, все глядят на Огнева: с чем пришел, отставной козы барабанщик? желаешь разделить с нами горе гореванное? что ж, милости просим, усаживайся рядышком! хватает, небось, места у нас!
Один – который помладше прочих и в терпеже имеющий нехватку – позволил себе укоризненный выкрик. Радость какую принес, тогда выкладывай и поскорей! А тот, что много старше и поосновательней, рассудительность выказал. Кланяемся, дескать, в пояс и ждём просветленного словца; только не очень верим, будто найдется сегодня для нас что приятственное; все довольности у дроворубов завершились, когда в работе заминка вышла как есть окончательная.
– Рано вы развесили носы по квинтам, – сказал Павлуха, просвещенный Еляночкой насчет нового интересного занятия. – Ступайте к сырым полянам, в дальнее дрёмное понизовье. Да возьмите в оборот ельни те, которые долгомошные, издревле солидные. Да черничные с краю хвойных местечковых подростов, да брусничные сбочь овражин!
Если в дотошности слушать парня, то никто для пущих возражений особенно-то не урывается, однако и мастеровитые резоны у сомневающихся не уходят прочь. Какой, мол, в одиноких многовозрастных стволах толк? Кому они будут потребны, когда не вот вам обильно богатая, по-щедрому строевая древесина?
Огнев, на сей час пришло упористый объявитель, всяким хмыкающим замечаниям не поддается, толкует свое:
– Нет, вы погодите! В тамошних местах имеются хвойные особы разной спелости. Удалось мне в точности вызнать нелишнее. Для скрипок и балалаек необходима по-мудрому выдержанная, как есть резонансная, в солидных годах ель. Такая, чтоб звонко пелось любому, прилично мелодичному, завлекательно музыкальному инструменту. Как раз там, в низинно дрёмной отдаленности, найдете вне всякой сомнительности потребу, без которой профессионально громким оркестрам жизнь не в жизнь.