– Война, да? – тихо и трагически спрашивает она.
– Нет, не война… – я встаю, подхожу к окну и не спеша закуриваю вторую сигарету. – Ты слишком упрощенно думаешь о моем сюжете. Пойми, родная, я хочу написать рассказ о любви. О большой любви… Возможно даже, о вечной любви…
На подоконнике спит кот Джеймс. Его будит мой театрально громкий голос. Кот поднимает голову и с явным подозрением смотрит на меня.
– Миром движет только любовь, – продолжаю я. – Именно любовь и исключительно любовь. Но что такое любовь? Кто знает, откуда и почему она приходит?..
Кстати замечу, что я могу говорить о любви очень долго и с помощью очень длинных мыслей. Философически, так сказать… Однажды моя теща сказала, что я могу убить этими философствованиями о любви не только своего ближнего, но вообще совершенно невинного человека на очень большом расстоянии.
Я глажу кота. Еще сонный Джеймс неохотно принимает ласку. Кот буквально просачивается под моей ладонью и прыгает на пол.
– Нет, любовь – это не сон, – продолжаю я. – Она даже не покой и не вдохновение…
Через пару минут я оглядываюсь и вижу пустой диван. Наташку и Джеймса я нахожу на кухне. Жена моет посуду. Джеймс сидит рядом и рассматривает толстый холодильник. Не сомневаюсь, что наш домашний хищник и явный проходимец продумывает его очередной взлом.
– Любовь это… – снова начинаю я.
– Есть хочешь? – быстро перебивает меня Наташка.
– А что?
Уже через минуту я ем картофельное пюре с двумя котлетами. Это мое самое любимое блюдо – «одна картошка и две котлеты». Впрочем, пюре можно поменьше, а котлет побольше.
Наташка сидит напротив и задумчиво, с таинственной улыбкой рассматривает мое лицо.
– Я думаю о той самой каске, – говорит она.
Это хорошо! Правда, я – автор будущего текста – уже забыл о ней. Писатель имеет право на отдых.
Наташка продолжает:
– Знаешь, а по-моему, это очень хорошая идея.
Еще бы!.. Для того чтобы найти эту идею, я заменил в названии фильма «маску» на «каску». Этот ловкий ход может сделать только очень опытный профессионал.
– Тут все дело в реакции девушки, – Наташка принимается раскатывать по столу крошку хлеба. – Именно в ней, понимаешь?
Я жую и киваю.
– Спрашивается, почему офицер-жених мог прийти к невесте в каске? – продолжает Наташка. – Это же нелепый и даже идиотский поступок!
Я снова безропотно соглашаюсь. Увы, но в данный момент я могу думать только о котлете.
Наташка рассуждает дальше:
– …А причина в том, что жених не верил своей девушке. Ему была интересна ее реакция на его вызывающую глупость. Но когда девушка увидела каску, она просто рассмеялась. Она приняла шутку и не усомнилась в психическом здоровье своего жениха. Эта идея тебе понятна, надеюсь?
– Угу…
– …Но этого мало для рассказа. Тут нужно еще вот что: жених принес с собой вторую каску – для невесты. И предложил ей прогуляться по улице.
– Прогуляться по улице в касках?! – громко удивляюсь я.
– Да, – твердо говорит жена. – Именно в касках. Есть такие слова «быть вместе и в горе, и в радости». Я бы добавила к ним еще: «в нелепости бытия». Человек говорит, что он любит?.. Тогда он не будет бояться нелепых и даже вызывающих поступков того, кого он любит.
Идея начинает мне нравиться. Наташка – просто молодец.
– Дальше, пожалуйста, – прошу я.
– Кстати, а ты бы пошел со мной на улицу в каске? – вдруг с подозрительной ноткой спрашивает жена.
Ничего себе!.. Да что я, последний идио…
Я обрываю мысль и быстро говорю вслух:
– Конечно, пошел бы. А теперь продолжай, ради Бога, продолжай!..
– Дальше – совсем просто. Эти двое идут на улицу. Девушка улыбается и поправляет на голове огромную каску, а под каской буквально светится от счастья симпатичное личико. Девушка безоблачно влюблена и ее совсем не волнует, что подумают о ней другие люди. А когда эти двое выходят из подъезда, на них вдруг рушится с карниза большая-пребольшая глыба смерзшего снега…
– Это зачем? – снова удивляюсь я.
– А затем, писателишка ты несчастный, – улыбается Наташка, – чтобы читатель понял, что какой бы нелепой не казалась любовь, она все-таки спасает человека. А если это не так, то тогда зачем она?.. Кстати, запомни, что счастье – это когда истина в человеке сильнее его боли.
Я заканчиваю жевать очередной кусок и спрашиваю:
– О какой боли ты говоришь? И что есть истина?
Мой второй вопрос об истине кажется мне знакомым, но я никак не могу вспомнить, где и когда его слышал. Кажется, это было совсем недавно… Позавчера, что ли?
Наташка отмахивается:
– Потом поймешь. А теперь вернемся к рассказу. Короче говоря, наши влюбленные очнулись в больнице и их койки были рядом. Они протянули друг другу руки и эти руки встретились… А еще над нашими влюбленными смеялись врачи и медсестры. Мол, что это за нелепость такая? Ребята надели каски и тут же так «удачно» попали под глыбу тяжеленого снега. Но смех врачей был удивительно добрым…
– Красиво, – соглашаюсь я.
– Дело не во внешней красоте, – снова улыбается Наташка. – Ведь, в сущности, эти литературные размышления не очень-то сложны, а вот то, что происходит внутри космического пространства человека, и достойно понимания как истина его собственного бытия…
– Не говори так! – тут же возмущаюсь я. – Что значит «литературные размышления не очень сложны»?! Мой писательский труд суров, как борьба за жизнь в заснеженной тундре. Написать рассказ труднее, чем убить мамонта. Кто меня понимает, кто оценит?!
– Я, конечно же, и оценю, – улыбка жены светлеет. – Именно я, ласковый и талантливый ты мой.
Ужин окончен. Я встаю и невольно думаю о диване и телевизоре. Кстати, изучая программу, я нашел-таки парочку интересных политических передач. А завтра я начну работу над своим рассказом «Человек в железной каске». Я уверен, что у меня получится очень хороший, добрый и смешной рассказ…
Но, вообще-то, я хотел бы написать роман об огромной любви, который начинался со слов: «Фьючерсные котировки падали третий день, а переговоры финансового директора банка “Биг Мани Корпорейтед” Элеоноры Флинт с правительством Италии по госдолгу шли довольно неблагополучно…»
Это очень актуально звучит в нашей стране, очень многие граждане которой буквально помешаны на политике и деньгах. Но у меня пока ничего не получается. Поэтому я пишу забавные и смешные рассказы о любви.
И последнее. Нужно все-таки расспросить жену, что она понимает под странным выражением «нелепость бытия». Ведь ей явно повезло с мужем и, на мой взгляд, такие необычные вопросы не должны ее тревожить.
Надежда КУСКОВА. Кладоискатели
Рассказ
Пахло водорослями, тростником, свежей рыбой и ещё чем-то необъяснимо волнующим, чем одаряет большая река в конце лета. В эту симфонию ароматов добавляли свою низкую, смолистую ноту сосны с оранжевыми на неярком солнце стволами, подступающие тесной толпой прямо к деревенской улице.
Евдокия Ипполитовна, немолодая, лёгкая на ногу дачница, шагая по песчаной, тёплой дороге призналась своей спутнице – рыжей Таисье:
– Дышу и не могу надышаться. Разве в городе может быть такой праздник лета? – Она вздохнула. – Только и этот праздник нужно испортить! Ваш новый барин хочет забрать у деревни пять гектаров леса, вот этих, – она кивнула головой на близкие сосны. – А вы и не мукаете. Согласны, что ли, всё отдать: и грибы, и ягоды, и родники?..
Таисья предостерегающе повела рыжим глазом в сторону открытых окон бывшей колхозной конторы, где проходил деревенский сход и откуда они только что вышли, подхватила под руку соседку:
– Пошли быстрей, корову пора доить!
А отойдя по дороге на приличное расстояние, уже не торопясь, присела на тёплый гранитный валун в форме диванчика, приткнувшийся у дороги, оставила место Евдокии Ипполитовне:
– Как не молчать? С тех пор как колхоз растащили по кускам – самый большой председателю и его семье – Серёжа у нас единственный даёт работу. Не барин он, но картошку, мясо и мёд покупает у людей. Туристы в его музей под открытым небом валом валят. И избы со старой утварью, и ветряные мельницы и языческие почитаемые валуны – не всё. Главная приманка для гостей – томлёная картошка из русской печки да медовуха по дедовским рецептам. А поспорь с Сергеем – ничего у тебя и не купит, ничего не закажет.
Евдокия Ипполитовна быстро глянула на Таисью:
– И что же мы такие бедные-несчастные? Всегда от кого-нибудь зависим! По дешёвке своё молоко-мясо продаете, да ещё и довольны. Отдайте на сорок девять лет в аренду ещё и лес, как он запрашивает…
И она снова с негодованием представила Сергея Александровича, лысого, с резкими, набрякшими продольными морщинами на лице, с полуприкрытыми глазами, бесстрастно излагающего перед деревенским собранием перспективы развития местного экологического туризма: чтобы люди из столицы захотели развлекаться в их глухомани, нужно выделить рекреационную зону в лесу. А уж он-то, Сергей Александрович, лавочник от туризма, постарается, вычистит этот участок от мусора, покроет срубами родники. Ну и других добрых дел наделает. Плата за все благодеяния – отказ деревни от участка бывшего колхозного леса, самого близкого и самого ухоженного – местным туда ни ногой будет нельзя ступить.
– Серёжа – страшный человек, – не вдруг ответила Таисья. – Его боятся многие.
Старшая собеседница с горячей досадой махнула рукой:
– Что тут огород городить! Так и скажи – продались с потрохами за чечевичную похлёбку!
Таисья обиженно поджала пухлые губы и про себя подумала, что если бы соседка прожила в Крестецове подольше, то, может, стала бы говорить и думать по-другому, осторожней. А сейчас судит обо всём с городским размахом – год в деревне ничему её не научил. Тут несогласным, случалось, и красного петуха подпускали… Да и Серёжа, по слухам, одинокой соседке, не желающей освободить родовой дом для музейной деревни, то же самое пообещал: не уедешь – сгоришь! Та и уехала в однокомнатную квартиру в районный центр. Он, «благодетель» Змеев, выхлопотал. Взамен избу-пятистенку с резными наличниками и пилястрами, как и хотел, заполучил.