В общении время пролетело незаметно. Они еще несколько раз пополняли кружки. Вечерело, жара понемногу спадала. Пора было идти к автобусной остановке, чтобы с последним рейсом вернуться в скучный (спальный) Нурабад. По дороге от пивного ларька конструктор с Хранителем шли немного впереди, о чем-то переговариваясь. Наладчик чуть замешкался при покупке пачки сигарет и следовал сзади, в двух десятках метров от них; затем приостановился, чтобы дать закурить каким-то проходившим мимо ребятам… И тут вдруг после нескольких произнесенных слов парень, стоящий спереди, неожиданно ударил его в лицо. Наладчик отшатнулся от полученного удара и упал навзничь на землю. Конструктор что-то громко закричал и, махая руками, мгновенно ринулся к месту происшествия, не успев даже еще сообразить, что сможет предпринять в данной ситуации. Но нападавшие, увидев вдруг бегущего на помощь и орущего человека, сразу же бросились врассыпную (видимо, не ожидая, что их жертва окажется не в одиночестве).
Подбежав, он приподнял голову лежащему товарищу, который несколько секунд находился без сознания, но затем открыл глаза и зашевелился. Подоспевший Хранитель помог усадить его на ближайшую скамейку. Держась за покрасневший глаз, наладчик медленно приходил в себя. Хранитель взял у него носовой платок, сбегал, намочил холодной водой в ларьке, после чего приложил к ушибленному месту подобие компресса. Расспросы пострадавшего о причине неожиданного нападения так ничего и не прояснили: скорее всего – хулиганство… а может быть, попытка ограбления…
Хранитель сочувственно переживал неприятный эпизод вместе с новыми знакомыми и заверял их, что не знает этих шакалов; искренне возмущаясь, он называл нападавших сыновьями Иблиса**. Из-за этого происшествия было потеряно время, и гуляки опоздали на последний автобус. Быстро смеркалось… Они вышли на пустынную дорогу, безрезультатно пытаясь поймать попутку.
И здесь Хранитель, не покинувший чужестранцев, проявил гостеприимство, напомнив о своем родовом предназначении. Парни галантно отказывались, выражая боязнь стеснить хозяина с его родственниками и надеясь поймать подходящий попутный транспорт, но тот настаивал, объясняя, что скоро наступит непроглядная тьма, и здесь – на дороге – долго оставаться нельзя; что тревожить кого-либо им не придется: в настоящее время в его караван-сарае никого нет, он совершенно пуст и свободен. И после недолгих колебаний (учтя состояние «подбитого» товарища, а также чувствуя усталость и глядя на стремительно сгущавшиеся сумерки) приятели поддались уговорам и последовали за проводником по дорожке в сторону обширного скопления приплюснутых друг к другу одноэтажных мазанок с плоскими крышами, расположенными за шоссе, по другую сторону от пивного ларька.
Дорожка постепенно сменилась тропинкой, стиснутой с обеих сторон сплошными глинобитными стенами. Виляя между ними, узкая стежка уводила троицу все дальше и дальше от цивилизации и одинокого, тускло маячившего у шоссе фонаря. Путники долго шли за Хранителем, потеряв в лабиринте поворотов ориентировку в направлении, а также ощущение пройденного расстояния; в головы их начинали лезть разные неприятные мысли. Несмотря на мириады искрящихся звезд, рассыпавшихся по черному покрывалу восточного неба, плотная темень почти полностью окутала все окружающее пространство, и идущим приходилось пробираться практически на ощупь в повисшей тишине, нарушаемой, а точнее – сопровождаемой, лишь нескончаемым стрекотанием цикад и сверчков. Изредка со стороны неожиданно врывался испуганный лай потревоженных собак.
Наконец они дошли до места и остановились около проступающего из мрака стены прямоугольника. Хранитель подсветил себе зажженной спичкой, колеблющийся огонек которой выхватил из темноты пятно деревянной дощатой поверхности, оказавшейся дверью; поднял засов на ней, толкнул низенькую створку и, пригнувшись, ступил внутрь. Повозившись в сенях, он повторно чиркнул спичкой и через мгновение уже держал, приподняв вверх, разгорающуюся керосиновую лампу с подкопченными стеклами. «Аладдин, елки-палки», – мелькнуло в голове конструктора. Запахло керосином, и стало понятно, что электричеством там, напротив, как раз и «не пахнет». Открыв вторую дверь, они прошли в комнату, предварительно оставив обувь – по примеру хозяина – при входе. Комнатка размером где-то три на три метра была совершенно пуста. Как и обещал Хранитель, караван-сарай был «пуст и свободен»: голые побеленные стены, небольшое окно, и лишь на полу – по всей площади – лежала тонкая циновка, прямо на которой и разместились хозяин и его гости; немного поговорили о чем-то, расспрашивая хозяина, затем погасили лампу и уснули.
Рано утром конструктор проснулся от крика петуха, орущего где-то по соседству. Сквозь окошко на пол падал лучистый сноп света, четким квадратом выделяя и очерчивая в экзотический портрет темноволосую голову наладчика, лежащую на полинялой зеленоватой циновке с обращенным вверх бледным лицом и синюшно-фиолетовым пятном под левым глазом, вписавшимся точно по центру этой красочной композиции.
В комнате находились только они вдвоем. Хранителя не было. Но у двери на подносе стоял глиняный кувшин с компотом, две лепешки и емкая чашка с урюком. Когда сей волшебник-Аладдин успел организовать для своих путников этот трогательный завтрак и куда подевался сам – так и осталось загадкой. Наладчик тоже проснулся и привстал. Морщась, он ощупывал синяк и примерял купленные накануне очки, пытаясь разглядеть свое отражение в стекле запыленного окна; затем, полуобернувшись, спросил: «Ну как, Сань?». Конструктор тягостно вздохнул и, молча приподняв руку вперед, обнадеживающе отогнул вверх большой палец.
Позавтракав и не дождавшись Хранителя, они оставили ему на прощание записку с благодарностью, написанную на развернутой обертке сигаретной пачки, подсунув ее под край опустевшего кувшина. После этого путники покинули приютивший их караван-сарай, преодолели лабиринт прохода между колоритными старинными мазанками, которые при свете дня выглядели вовсе не так пугающе мрачно, как накануне в темноте; прошли еще немножко и выбрались на дорогу к остановке. Подруливший вскоре, как по заказу, автобус доставил их в Нурабад, где искатели приключений быстро привели себя в порядок, собрались, рассчитались за жилье и отбыли в Ташкент.
В Ташкенте путешественники оставили вещи в камере хранения аэропорта и проехали поближе к центральной части города. Времени было в достатке, и они решили еще раз воспользоваться представившейся им возможностью просто побродить по улицам, бесцельно фланируя и созерцая окружающий их необычный и полусказочный мир. Молодые люди неторопливо шагали по тротуару, минуя разные старые здания, большие и малые площади, оживленные перекрестки и тихие переулки. Прогуливаясь по зеленым аллеям парков и скверов, они подолгу останавливались у многочисленных чудесных фонтанов, которые (подобно дальнобойным аппаратам) мощно выбрасывали ввысь тугие, искрящиеся в солнечных лучах водяные струи, стремясь соединить их прозрачность с голубизной небес восточного неба…
Как-то в другой раз, оказавшись в командировке на этой ГРЭС в одиночестве, конструктор перед отлетом домой тоже долго бродил по городу. В конце прогулки он заглянул на Алайский базар и купил серую торпеду чудесной дыни с восхитительным запахом, прихватив вместе с замечательной сумкой, сплетенной из тростника и до сих пор сохраняемой где-то у него на даче. По прибытии командированного в Москву крайней спелости плод они с супругой хранили подвешенным (от пролежня) в сетке до возвращения из пионерского лагеря их дочери. Провисев дня два и наполняя тонким ароматом детскую комнату, дыня вдруг за день до ее приезда отвратительно запахла, испортившись и совсем чуть-чуть не дотянув до момента дочерней дегустации…
Наладчик вяло ступал по тротуару и все больше молчал. Вид у парня был скучноватый, вся эта окружающая красота не очень-то его радовала: настроение было подпорчено наличием порядочного фингала под глазом, скрываемого темными стеклами очков.
Чтобы отвлечь товарища от грустных мыслей и чуть развеять его хандру, конструктор предложил зайти перекусить в какое-нибудь кафе, тем более что условное время обеда уже миновало и чувство голода напоминало о себе все заметнее. Выбрали небольшое заведение, где из репродуктора негромко звучала восточная музыка, а столы располагались прямо на открытой террасе под навесом, в обрамлении буйной зелени. Посетителей было мало, и они заняли свободный столик, что гостеприимно поджидал их с краю, у раскидистого куста шиповника, сплошь усеянного необычайно крупными и чуть узорчатыми, пурпурно-красными с желтой серединкой, блямбами цветков.
Сразу появился официант средних лет монголоидного типа внешности. По желанию и выбору наладчика заказали лагман. И еще… конструктор доверительно приблизил голову к угодливо изогнувшемуся служителю чревоугодия, заговорщицки понизил голос и, состроив (как ему казалось) глубокомысленно-убедительное лицо, настоятельно попросил выполнить по тем временам невозможное: подать им к обеду… водки! Удивленно вскинув брови, служитель внимательно посмотрел на русских клиентов, опасливо оглянулся по сторонам и, сделав без того хитрые глаза еще хитрее, еле заметно утвердительно кивнул головой и удалился, не вымолвив ни слова.
Через некоторое время восточный хитрец принес на подносе две большущие порции дымящегося, посыпанного зеленью лагмана в огромных кассах (глубоких узбекских керамических мисках), салаты из зеленой редьки, лепешки, заварочный фарфоровый чайник внушительных размеров и две пиалы. Грациозно расставив все это на столе, ресторанный умелец ловко подхватил чайник и, наполнив пиалы по половинке прозрачной жидкостью, уважительно поклонился и исчез. Они уже слышали рассказы о таком лукавстве, применяемом тогда для конспирации в азиатских заведениях общепита, чтобы маскировать реализацию и употребление алкоголя под процедуру традиционного чаепития…
Выпив (из непривычной посудины) русского напитка, приятели принялись за горячий лагман, приготовленный безукоризненно вкусно и аппетитно. Даже конструктора данное блюдо не оставило равнодушным, хотя лапша и вермишель в супах не являлись его любимыми составляющими (за единственным исключением – супов грибной лапши или грибного вермишелевого, приготовленных – как в детстве, его бабушкой – только из сушеных грибов).