Во многом знании –
Много печали,
Я полку книжную
Сегодня перенёс,
Пристроив над огнём камина.
Усталость. Разочарование. Но не мудростью. А знанием. Знанием того, что не всем доступно. Не всем понятно. А ты не знаешь, как объяснить и нужно ли. И тяжело тебе. Книги. Огонь. Размышления. Лишь «пристроил» книжную полку «над огнём камина». Не совершил того, что невозможно. И не совершит… В танка Костерина покой, беспокойный покой, желание их продолжать мысленно, облекать в историю, прожитую историю, или намерение.
Я работаю в театре. Театр – не простой организм. Живой, изменяющийся противоречивый, многоликий. Было бы интересно узнать мнение В. Костерина о современном театре. Отношение к театру, с театром вообще. Что более по сердцу – классический репертуар, современное прочтение классики, современная драматургия?
Василий Костерин:
– Во время учёбы во Владимирском пединституте по вечерам я работал монтировщиком сцены, то есть мы ставили декорации, меняли их по ходу спектакля, а потом убирали. Это был бесценный опыт. Пришлось увидеть театр изнутри, поработать у него «на кухне». И я полюбил театр, у меня появилось много друзей среди актёров, главный художник стал одним из лучших друзей, а муж нашего декана, кстати, считался в то время самым заметным актёром театра. Как только он появлялся на сцене, его встречали аплодисментами, не дав ему раскрыть рта. Опыт, который я вынес оттуда: а) театр держится на классике, б) современная драматургия должна обязательно присутствовать, в) самый опасный компонент – современное прочтение классики. Режиссёр нередко становится не деликатным истолкователем драматурга, писателя, а его соперником, иногда даже убийцей. От классической драмы ничего не остаётся, зритель видит лишь режиссёра и его произвольную интерпретацию классического текста, сюжета, действия. При этом ссылаются на своё Я: я так вижу эту драму, я так чувствую, режиссёр – свободная творческая личность, я имею право на своё понимание классики, у меня своя точка (кочка?) зрения. Драматург же задвинут в угол, и у него нет никаких прав. От Чехова, Островского или Гоголя мало что остаётся, и ответить режиссёру они не могут. Я называю это не новым прочтением, а постмодернистским – эгоистическим и самовлюблённым – паразитированием на теле классики. Хочется кричать: уберите с афиши имя Чехова, замените его именем режиссёра. Но ведь тогда никто не пойдёт на спектакль. В таком режиссёрском подходе присутствует жажда популярности ценой скандала, ради которого на это идут бездарные самозваные режиссёры. Невольно вспоминается Пастернак: «Позорно, ничего не знача, / Быть притчей на устах у всех». Идеал же, конечно, в гармоничном сочетании трёх компонентов.
Анна Сергеевна Платунова, г. Пенза, библиотекарь Пензенской областной библиотеки для детей и юношества:
– Василий Костерин любит использовать формы японской поэзии для выражения чувств. Признаюсь честно, так как чтение таких стихов требует определённого душевного напряжения (ведь в каждом небольшом стихотворении, состоящем из трёх или пяти строк, спрятан сложный образ и глубокий смысл), я не могу читать их много, но мне всегда казалось, что японская поэзия и не рассчитана на то, чтобы читать её запоем, она, скорее, настраивает на медитацию. Поэтому, открыв стихотворения Василия Костерина, выбрала несколько из них, которые показались созвучными моей душе.
*
Творенье Божие так просто
И так сложно.
В руке моей – тысячелистник.
*
Я отставил клавиатуру
И пишу пером по бумаге,
Странная ностальгия.
*
Ты удаляешься, уходишь,
Но мне ты
Всё ближе, ближе.
Василий Костерин:
– Уж что невозможно читать запоем, так это поэзию. Вы правы, Анна Сергеевна. Поэтому раньше, когда не экономили бумагу, каждое стихотворение печатали на отдельной странице, даже если это было трёхстишие. Поэзия просит читателя, чтобы её читали медленно, перечитывали, возвращались к одному и тому же стихотворению. И, конечно, на странице оно должно быть одно, что настраивает читателя на особый лад: перед ним короткое, но вполне завершённое произведение. Хочешь или не хочешь, но запоем его не прочитаешь.
Юлия Сергеевна Большакова, г. Санкт-Петербург, заведующая сектором Отдела индивидуального обслуживания Санкт-Петербургской государственной специальной центральной библиотеки для слепых и слабовидящих:
– «Попытки танка» Василия Костерина. Поэт словно говорит с нами, проникает в наши мысли, душу. Читаешь и удивляешься, как верны слова, образы. Как в пять строк вместились такие разные чувства. С его стихами отдыхаешь. Сейчас мне хочется выделить эти три танка.
*
Во многом знании —
Много печали,
Я полку книжную
Сегодня перенёс,
Пристроив над огнём камина.
*
Мой друг меня не видит
И не слышит,
Не понимает,
Лишь улыбается рассеянно,
Совсем недавно овдовел.
*
Так хочется на волю,
Решётки нет,
Но всё ж – нельзя.
Так в школе на уроке
В окно смотрел я.
Василий Костерин:
Спасибо за слово «отдыхаешь», Юлия Сергеевна. Поэзия есть отдохновение души.
Ирина Геннадьевна Батракова,г.Братск Иркутской обл., библиотекарь:
– Трёхстишия Василия Костерина впечатляют своей философичностью. В них и любование природой, сожаление о быстротечности жизни. Это всегда сложно выразить – большое в малом, что присуще классической японской поэзии. Миниатюрные зарисовки этого автора скорее похожи на трёхстишия, чем на классические хокку. Даже если не привязываться к количеству слогов в хокку (5–7–5), в его миниатюрах есть некоторая избыточность. Например:
Вот опять разбили ту же вазу,
Вместе склеили осколки,
Но расставанье неизбежно…
Насколько лаконичнее было бы:
Разбили вазу,
Склеили осколки,
Но расставанье неизбежно.
Смысл не изменился. Всё понятно. Это и есть отличительная черта хокку.
– Вопрос: что Вас вдохновляет? Есть ли поэты, которые на Вас повлияли?
Василий Костерин:
– Браво! Ведь задавали уже вопрос: какие у меня представления об идеальном читателе? Вот перед нами идеальный читатель! К этому хочу добавить, что это Ваше, Ирина Геннадьевна, произведение, только Ваше. Я тут ни при чём.
В детстве дед мне читал Некрасова и Пушкина. Это первая встреча с истинной поэзией. Потом пришло подростковое увлечение ранним Маяковским, за ним юношеское преклонение перед Есениным. «Анну Снегину» учил наизусть, но не хватило терпения. В армии произошла случайная встреча с Пастернаком. Помню первый раз в жизни открыл Пастернака, такой маленький коричневый томик (это был примерно 1965 год), прочитал первое стихотворение – «Февраль… Достать чернил и плакать…» Я был в шоке: вот она настоящая современная поэзия! Это удивительное стихотворение мне запомнилось с первого прочтения и до последней строчки. С тех пор я не расставался с Пастернаком. После армии в институте (конец 60-х) кто-то подарил Цветаеву, тоже томик малого формата, кажется, издания 1961 года. Прочитал. Побежал к своему научному руководителю: смотрите, вот настоящая поэзия, а нас чем пичкают?! Почему их не издают массовыми тиражами? Риторический вопрос, как известно, не требует ответа. Не знаю, насколько это чувствуется в моих стихах, но знаю точно, что повлияли на меня Пушкин, Лермонтов (мама купила четырёхтомник поэта, кажется, приложение к газете «Правда», мне же было лет 14–15, и я его проглотил), Маяковский, Есенин, Цветаева, Пастернак. Позже пришли Тютчев, Баратынский, Ахматова, Клюев.
Вера Геннадьевна Ветрова:
– Стихотворные произведения Василия Костерина источают удивительную искренность, доходящую до исповедальности. Краткость формы (столь ценимая классиками) сочетается с глубиной и полисемантичными образами-деталями. Строки, зачастую характеризуемые художественной безыскусностью, полны глубокого чувства, идущего от сердца; они рождают сопереживание и остаются в памяти, преодолевая время и смерть…
Поэзия Василия Костерина наполнена бликами ускользающей любви, теплоты, светлой грусти… В его строках – штрихи чувств, впечатлений, любований, печали… Созидательность автора приводит его к философским наблюдениям и многосмысловым образам: что в строках хайку «Всё прекрасно в тебе…»? Восхищение безыскусной простотой или уже увядающей красотой спутницы (ведь часто в узел собирают волосы в старости)? Любовь вопреки обидам отвернувшейся женщины?..
Удивительно хайку «В зеркало смотрю на себя…». Первая строка, казалось бы, отсылает к герою из стихотворения В. Ходасевича «Перед зеркалом»… Но вдруг вместо «жёлто-серого, полуседого / И всезнающего, как змея», – просветлевшее лицо! Взгляд автора обращен не внутрь себя, он обращен к миру, к своему продолжению в нём – к внукам, – чистым и светлым… И этот свет очищает душу самого автора, даря радость и умиротворение…
В заглавии потерянной рукописи И.С. Тургенева «Тургенев. Жизнь для искусства» исследователи видят выражение его жизненного и творческого кредо. А какое слово рождается у Вас в бытийно-определяющем словосочетании «жизнь для…»?
Василий Костерин:
– Спасибо, Вера Геннадьевна, что заметили «исповедальность». Что же касается вопроса: сказал бы «жизнь для любви». Для любви к Богу, к миру, Им сотворённому, к матери, сестре, возлюбленной, к друзьям, к детям, внукам и правнукам, к нашей России-Руси и, наконец, к отечественной словесности. Всё и во всём любовь. Как говаривал Августин Блаженный, люби – и делай всё, что хочешь. Настоящий гимн любви пропел апостол Павел (1 Кор. 1–13) и сформулировал так: «…Любовь есть совокупность совершенства»; апостолом любви называют Иоанна Богослова: «Бог есть любовь… Любовь от Бога, и всякий любящий рождён от Бога…» (1 Ин. 4:7–8). Неужели мы ведём свой род от обезьяны и совсем не хотим родиться от Бога?! А ведь так просто родиться от Бога: надо только любить.