– всё это общеизвестно для тех, кто знаком с духовной литературой.
Теперь перейдем к словесности, к теме смерти и скорбей, к тому, «сколь тяжелой тоски исполнено расставание души с телом».
«Русская поэзия родилась на кладбище». Так убеждает известный философ и поэт Владимир Соловьев, имея в виду замечательное стихотворение Василия Жуковского «Сельское кладбище».
Четьи Минеи, жития святых – образцовые, недооцененные и с литературной стороны произведения. Каждый такой рассказ, а точнее бы сказать, повесть – начинается с рождения святого и заканчивается описанием его мучений и гибели. Вот у меня под рукой – открываю Четьи Минеи на славянском: «Во второй день октября житие и страдание святаго священномученика Киприана и святыя мученицы Иустины девицы». Эта «византийская повесть», как её еще называют исследователи, с ранней молодости вызывает у меня восхищение своей таинственностью, пластичностью образов и языка. А таких повестей – сотни! Смерть – венец жизни. «Нам диким пугалом грозит / Успенья гений белокрылый…», – замечательно сказал П. А. Вяземский, тот самый, что написал хрестоматийное стихотворение о русской зиме: «Здравствуй, в белом сарафане»…
Почему же нельзя взять автору в образец византийские, русские жития? А народные сказки о мертвецах? Они проверены на прочность тысячами лет…
Не отсюда ли идет и Гоголь в «Мёртвых душах», рассуждая о смерти и жизни:
«… Как пустота и бессильная праздность жизни сменяются мутною, ничего не говорящей смертью. Как это страшное событие совершается бессмысленно. Не трогаются. Смерть поражает нетрогающий мир. Еще сильнее между тем должна представиться читателю мертвая бесчувственность жизни. Проходит страшная мгла жизни, и еще глубокая сокрыта в том тайна. Не ужасное ли это явление? Жизнь бунтующая, праздная – не страшно ли великое она явленье… жизнь!» В рукописи три слова не прочтены. Мертвые души. Том второй. Стр. 471. Собр. Соч. т. 5. М., «Русская книга» 1994.
Но хватит цитат! О жизни и смерти, об отцах церкви и Гоголе. С меня же спрашивают ответа не о них, а о моих сочинениях. Женскому мнению, даже простой реплике, я вообще доверяю более, чем мужскому, потому что у женщин природное чувство красоты. (Они же и музы, и хариты). Почти всякое их замечание – искренне, а значит, и справедливо. И жена моя с замечаниями подобного рода согласна. Нет, не хочу быть «писателем Смертяшкиным»! Может, сказывается однообразие темы, а то и самоповторение, а то и просто – слабовато! Об этом надо подумать. Признаюсь:
Поэт пред Музами безмолвен…
Потом богиням отвечал,
Что светлокудрый Феб виновен,
Коль малую способность дал…
– как признавался мужественно секретарь и зять Суворова, участник штурма Измаила, поэт, граф Д.И. Хвостов.
Вера Геннадьевна Ветрова:
– Д.С. Лихачев, говоря о трех делениях времени, так определял каждое из них: «самое ответственное – настоящее, самое манящее – будущее, самое богатое – прошлое». А каково Ваше восприятие каждого из этих отрезков времени? Какое для Вас важнее, дороже?
Николай Смирнов:
– Вера Геннадьевна, к сожалению, я не упомню, по какому поводу Д.С. Лихачев сделал эти определения. Относится ли это к искусству или к человеческой жизни? Но определения яркие, убеждающие. Я бы только добавил, что в молодости нам дороже всего – будущее, как бы теряющееся в какой-то земной вечности, в дымке… А в старости мы богаты прошлым, если, конечно, сумели сделать нематериальный запас этого богатства; а если нет, то прошлое часто помрачается рожденными совестью призраками ошибок, сожалений, упущенных возможностей. Для меня время теперь развернулось, и прошлое как бы становится моим будущим.
Татьяна Васильевна Даньшина, г. Орел, п. Змиевка, Орловская обл., библиотекарь:
– Николай Васильевич, как Вы считаете, какие современные авторы могут быть в изучении отечественной литературы в школьной программе?
Николай Смирнов:
– Современные авторы – сегодня они современные, а завтра – на смену им приходят уже новые современные… Если под этим понятием подразумевать хотя бы тех, кто родился примерно в 1980 году или чуть раньше-позже, то – не могу назвать. Думаю, лучше бы изучать новейших писателей как-то факультативно, или на вкус, на выбор, или общим обзором. Так было, когда я учился в школе. Нужна ли вообще в большом количестве эта изменчивая современность в школе, большей частью «торговая литература», как называли её в пушкинскую эпоху? Может, лучше и глубже изучить классические произведения, чтобы сформировать вкус, чтобы выпускник смог уже самостоятельно ориентироваться в разной книжной продукции.
Наталья Александровна Зырянова, г. Каменск-Уральский Свердловской обл., библиотекарь:
– Скажите, пожалуйста, какое Ваше творческое кредо?
Николай Смирнов:
– Я уже отвечал на подобный вопрос вкратце. Но для Вас, Наталья Александровна, как для представителя самой уважаемой для меня профессии, с удовольствием отвечу еще раз и, может, более удачно, чем в первой вариации. На днях я читал Ефрема Сирина и выписал оттуда: «Василий поистине, иже погрузи сам себе во глубину книжную и изнесе великий бисер». В пересказе на современный язык: Святитель Василий Великий погрузился, как водолаз, во глубину книжную, как на дно великого океана, и нашел там большие жемчужины, символ мудрости. Быть «во глубине книжной» – читать и писать книги, веря, что можно отыскать жемчуг мудрости. Вот мое «Верую». Хорошо бы и на библиотеках вместо того, чтобы закрывать их, написать это древнее изречение.
Валентина Геннадьевна Ингольд, г. Новокузнецк, Кемеровская обл., Литературно-мемориальный музей Ф.М. Достоевского, старший научный сотрудник:
– Я знаю, что Николай Васильевич Смирнов работал научным сотрудником в музее Н.А. Некрасова в Карабихе. В рассказе «Воры и малина» звучит почти некрасовский вопрос: «У кого слез больше?..» Мне бы хотелось спросить Николая Васильевича о том, как повлияло на него как на писателя творчество Н.А. Некрасова.
Николай Смирнов:
– Когда я учился в шестом классе, я удивился, обнаружив, что «Ой, полным-полна коробушка…» – только начало, а за ним целая поэма таких же ярких певучих стихов. Всю поэму «Коробейники» переписал себе в общую тетрадку и почти заучил наизусть. Такая могла родиться только на Ярославской земле, где и в названии уцелел отзвук имени солнечного Ярилы.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
«Рожь, хранящая тайну» уцелела на берестяной грамоте двенадцатого века: о том в известной книге ученого А. Зализняка. Женское письмо: «Приходи вечером ко ржи или весть подай!». Такая перекличка через многие столетия – не случайна. Мне очень нравится поэма «Мороз Красный нос». И «Кому на Руси жить хорошо». В них я находил свои грани и обдумывал их в связи с творчеством практически забытых ныне поэтов, тоже использовавших фольклор. Один из них, Алексей Тимофеев, еще в 1838 году в журнале «Библиотека для чтения», например, опубликовал стихотворение «Посиделки». В нём есть такие строки: «Только в улицах дозором / Бродит дедушка Мороз, / Где пристукнет мимоходом, / Где проедет как обоз». На Некрасове наряду с другими классиками я воспитывал свой литературный вкус.
Анастасия Сергеевна Ковалевская, г. Иркутск, преподаватель:
– За каким писателем (в общих чертах) стоит будущее литературы?
Николай Смирнов:
– Анастасия Сергеевна, гадать можно много, но, думаю, всё это будет впустую, поскольку «…и мглою бед неотвратимых грядущий день заволокло». Всё равно не угадать… А вдруг в будущем и вообще писателей в нашем смысле слова не будет, а назначат чиновников, по плану сверху спускающих вниз некие конструкции вместо сочинений в стихах и прозе?
Лариса Михайловна Носачевская, Центральная городская библиотека г. Братска, библиотекарь:
– Что побудило Вас писать о репрессиях – трагических страницах в истории нашей страны?
Николай Смирнов:
– Слово «репрессии» настолько всеобщее, что оно ничего не говорит, а, скорее, затушевывает злодеяния. Это слово – из лексикона законоведцев. Я если и писал, то лишь создавал образы того, что сам видел, или о чем от людей слышал… Вот поле почти открыто лежащих костей, «заключенное кладбище». Вот стрелок убил из автомата вольного, хромца, за то, что он поторопился перейти дорогу перед колонной, которую гнали в лагерь. Вот, слышу, рассказывают: у нас на «Юбилейном» в 1937 году покойники лежали штабелем всю зиму: некому было хоронить (факт теперь общеизвестный). Портянку наворачиваешь и ногу ставишь на покойника – еще один припух… и т.д. Случаи наравне с другими подобными случаями, как Вы сказали: из трагической истории нашей страны. А что побудило написать, то есть подтолкнуло, так? Всё та же жизнь и побудила. Ведь слово – «самопознающаяся жизнь».
Ольга Геннадьевна Нетешева, с. Турочак, библиотекарь:
– Стали бы еще раз писать «Вертячку»?
Николай Смирнов:
– Не совсем понятно. Если Вы имеете в виду: стал бы писать о современной вирусомании, то отвечу: не стал бы. Мне нужно время, чтобы осознать явление.
Кристина Владимировна Еремеева, г. Санкт-Петербург, Библиотечный центр «Охта», библиотекарь:
– Вопрос к рассказам «Красавы», «Стрекоза» и другим, навеянный Вашим предисловием: для написания рассказа какую литературу о смерти Вы изучали? Что могли бы посоветовать прочесть для более полного их понимания? Спасибо.
Николай Смирнов:
– Уважаемая Кристина Владимировна, никакой литературы о смерти я не изучал. И Вам – не советую. Увы, это изучение нам приходится делать на своем опыте. Просто записал факты и оправил их в ту оправу, которую душе дает изучение русского языка и вообще литературы, не обязательно о смерти, а и о любви. А для полного понимания можно прочитать что-нибудь более серьезное и объемное из моих сочинений, простите за нескромность!