— Рассказ «Дядя Север» тронул меня до глубины души. После его прочтения у меня произошла переоценка ценностей, и я поняла, почему мне нравятся рассказы\стихи\романы о природе. Потому что мы живем в большом городе, и мне этого очень не хватает. Так же хочется отметить то, что в рассказе говорится об отношениях между старшим и младшим поколением — только старший человек знает, как найти контакт с молодежью. Меня так же очень растрогала тема взаимоотношений родных людей. Если в некоторых современных рассказах можно увидеть натянутые и даже отвратительные отношения, то этот рассказ заставил задуматься о моих отношениях с близкими. О том, что надо относиться терпимее к каким-то недостаткам, ведь если мы их любим, то любим абсолютно.
Дмитрий Лагутин:
— Большое спасибо за добрый отзыв. Вы подняли и «вскрыли» очень глубокую тему — отчасти ответив на вопрос, которым я сам подспудно задавался. Почему городскому жителю порой так близки тексты о природе? Да, быть может, именно потому, что нам в городе природы и не хватает — как внешнего, так и внутреннего, глубинного, ее переживания. Получается, мы ищем не то, что нам близко и понятно, а то, чего нам не хватает. Очень мудро.
Диана Атай, МГИК, 5 курс, «Литературное творчество»,
— Здравствуйте, Дмитрий! Насколько в Ваших рассказах силен автобиографический элемент?
Дмитрий Лагутин:
— Очень силён — вероятно, ввиду выбранного жанра. По-моему, реализм интересен в первую очередь «интимностью» подхода, интересом к порой невеликим, но уникальным событиям. Фантастика заставляет удивляться, детектив — скрипеть извилинами, реализм — воспринимать жизнь в ее многообразии. А в разговоре о многообразии жизни нет резона гнаться за вымыслом — жизнь глубже, сложнее, а порой — причудливее любого сценария.
Маргарита Полуянова, МГИК, 5 курс, «Литературное творчество»:
— Как относятся более взрослые авторы к молодым? Есть ли «возрастной» творческий конфликт?
Дмитрий Лагутин:
— Совру, если скажу, что нет — но лично я (возможно, ввиду удаленности от столичной «тусовки») с подобным сталкивался редко, а если и сталкивался, то обходилось «без травм». Да, регулярно приходится наблюдать… даже не творческий возрастной конфликт, а просто возрастной — и его легко можно представить в любых, самых далеких от творчества, декорациях. Человеку с опытом кажется, что он — через призму своего опыта — может направить «племя младое» по верному пути, а племя как раз занимается формированием собственной призмы, которая в итоге может оказаться более удачной геометрически — и через которую оно, повзрослев, будет учить следующее поколение. Надо прислушиваться друг к другу, помнить, что «все старые были молодыми, все молодые будут старыми», но при этом доверять своей интуиции.
Ольга Давыдова, МГИК, 5 курс, «Литературное творчество»:
— Дмитрий Александрович, если верить доступной о Вас информации, Ваш путь к литературе был тернист и не быстр (любовь к чтению то пропадала, то вновь появлялась), а в ней — неоднороден и крайне разносторонен, поскольку в Вашем творчестве имеют место и фантастика, и детская проза, и научные статьи, и даже стихи. Скажите, оглядываясь на свои юные годы, не жалеете ли Вы, что не прониклись миром литературы в целом чуть раньше? И как бы Вы ответили ребёнку (или даже подростку) на вопрос «Для чего вообще нужна литература»?
Дмитрий Лагутин:
— Спасибо за вопрос. Как показывает практика — и блокноты, исписанные угловатым подростковым почерком, — нелюбовь к чтению не мешает любви к сочинительству. А в результате соприкосновения этих двух элементов в ясное брянское небо бьют гейзеры наивных, косолапых, а порой и прямо глупых текстов — охота за которыми ведется по закоулкам флэшек и жестких дисков до сих пор. Поэтому — нет, я ни о чем не жалею: проникнись я миром литературы (сейчас имею в виду сознательное написание художественных текстов) раньше, для отлова дурацких напыщенных виршей приходилось бы снаряжать полноценные отряды — а так я и один справляюсь. Если же говорить о неосознанной тяге к творчеству — без самокоронаций и бейджиков с сакральным «писатель» — то мне повезло понемногу писать практически во все периоды своего взросления, отвлекаясь то на одно, то на другое, и, как следствие, не насыщая процесс излишней помпезностью. И да, мне посчастливилось так глубоко нырнуть в чтение в детстве, что никакие последующие всплески глупого бунта и равнодушия не смогли, слава Богу, пересилить воздействие былого опыта. Неоднородность же творчества вообще мне видится плюсом — это позволяет не зацикливаться, дает — за счет «переключения» — ощущение разнообразия деятельности. Если же говорить о том, для чего вообще нужна литература… Сперва я хотел процитировать Достоевского, сказавшего, что «перестать читать книги — значит, перестать мыслить», но ребенка — и тем более подростка — такой формулой, конечно, не замотивируешь, а потому придется скрипеть извилинами. Поскрипев, робко предлагаю два ответа:
— Дорогой ребенок, чтение книги — пропущенное через мысли, эмоции и воображение — создаст нечто только твое, лично твое, чего нет ни у кого другого. В то время, как мультики, например, все смотрят более или менее одинаково.
И:
— Дорогой подросток, пока ты не укатился на своем скейтборде, скажу тебе, что люди, которые читают книги, всегда будут управлять людьми, которые смотрят телевизор. Или Ютуб. Или Тикток. Йо.
Но, конечно, какими-то универсальными ответами столь сложный вопрос не закрыть.
Андрей Владимирович Шурыгин, г. Йошкар-Ола, Национальный музей Республики Марий Эл им. Т. Евсеева, филолог, редактор, экскурсовод, старший научный сотрудник:
— Рассказ молодого писателя Д. Лагутина «Спица» произвёл первое впечатление как рассказ с ярко выраженной лирической направленностью. На первый взгляд кажется, что сюжет довольно романтический — коллективное рисование пейзажа «Осенняя дорога» студентами-художниками под руководством преподавателя, «высокой и тонкой нашей Галины Игоревны по прозвищу Спица» на лоне самой природы представлен просто, непосредственно, как-то даже незатейливо. Но очевидно, что в этом кроется какая-то особенная лирическая глубина. При этом примечателен художественный приём писателя: диалоги лирических героев перемежаются красивыми описаниями зарисовок природы, а образы этих героев, в первую очередь главной героини — Спицы, на мгновение словно сливаются с самой природой, люди становятся частью природы, которую будут сами запечатлевать на холсте. Понравился образ главной героини, в него даже невозможно не влюбиться, она словно учит своих подопечных в самом некрасивом и не выдающемся на вид пейзаже видеть что-то особенное, незаметное глазу обывателя и изображать это на холсте. Велика её заслуга в эстетическом воспитании своих подопечных, что отмечает и сам герой, от лица которого ведётся повествование: «Спица все это знала, она вела нас по пути собственных впечатлений. Раньше я считал, что лучшие ее картины висят в музеях. Теперь мне кажется, что свои лучшие картины она написала внутри нас». Автором даже выведена особая философия одного из цветов: «Серый оказался цветом, выходящим за рамки привычного спектра. В серой дали были тишина и ожидание, в ней были будничность и грусть, в ней были неудовлетворенность и неустроенность, отсылавшие к чаяниям и надеждам». На мой взгляд, красиво и лирично изображён и сам процесс рисования молодыми художниками, хотя в литературном плане во всём тексте автор не скупится на использование различных изобразительно-выразительных приёмов. Здесь есть и красивые развёрнутые метафоры с элементами гипербол («мы сгруппировались и многоруким, многоголовым чудовищем вывалились из парковой калитки», «небо и земля смотрели друг в друга молча и пристально, лицом к лицу, образуя шатёр или грот», «редкие березки, скинувшие уже листву и сиротливо жавшиеся друг к другу» и др.), сравнения («серое, с перекатами, небо — широкое и похожее на озерную гладь», «призрак фонтана» и др.), эпитеты («золотое царство», «унылый серый пейзаж», «серое, будто заштукатуренное небо»). Ключевым моментом в рассказе, передающим его идейность и настроение, мне кажется, является следующее предложение: «Непостижимым образом тихий серый пейзаж вошел в нас и затаился, он жил где-то в глубине сердца, в памяти, в творчестве — незаметный, но и незаменимый. В какой-то мере этот пейзаж влиял на наш внутренний мир, храня в нем тихий, спокойный уголок, в который ничему постороннему не было входа».
2. В рассказе «Дядя Север» писатель Д. Лагутин проявляет себя как мастер жизненных историй, в которых подмечаются мельчайшие психологические детали, ведущие к определённым размышлениям и выводам о характерах героев. Прочитав одно из интервью писателя, узнаёшь, что для автора этот рассказ является «одним из самых любимых» им написанных рассказов. Представление разыгравшейся семейной драмы поначалу кажется фатальным — отец главного героя к своему брату относится с прохладцей, порой несерьёзно и даже бестактно! При этом при прочтении даже и не сразу поймёшь причины такого отношения между двумя родными людьми, на этот вопрос автор не даёт однозначного ответа. Впечатлила сцена похорон отца героя: образ отца как будто оттенён, даже несколько мифичен, всё внимание читателя должно быть сконцентрировано на дяде Игоре, что и ощущаешь при первом прочтении: «На похоронах дядя был молчалив и угрюм. На бледное, сухое лицо отца смотрел с каким-то недоумением, растерянно. Подошел к гробу, постоял молча, коснулся холодной руки, что-то пробормотал из-за седой бороды. Отошел, ссутулившись». Впечатляет и сам начальный образ дяди Севера: «густая черная борода, косматые брови, огромные руки и зычный бас». Не менее интересен и сам образ севера в рассказе, кажущийся загадочным, мифическим, особенным: «Север — чудный, далекий — казался нам удивительным, небывалым, фантастическим краем. Там жили приключения и загадки, туда отправлялись самые смелые, самые мужественные, самые ловкие, они создавали там свое, особое государство, живущее по своим, особым законам, о которых здесь знают только из книг». Этот образ как своеобразный лейтмотив встречается по всему ходу повествования («а я грезил севером», «хвойные леса, заснеженные поля, фантастические виды неба, собаки, несущие за собой упряжку» — со страниц «буквально веяло холодом» и др.). И заметно, что образ севера становится философским, нарицательным, а главный герой связан с ним нераздельно («север жил в нём»).