Являются ли образы Спицы и дяди Севера в Ваших одноимённых рассказах прототипами реальных людей?
Дмитрий Лагутин:
— Большое спасибо за такой развернутый отзыв. Прообразом Спицы стал руководитель изостудии, которую я посещал в детстве — Галина Ивановна Добренькова, очень сильно повлиявшая на всех воспитанников студии, заложившая серьезный эстетический и культурологический фундамент. От воспоминаний о ней я оттолкнулся, садясь за написание рассказа — но только оттолкнулся, потому что в итоге Спица стала более или менее самостоятельным персонажем, пусть и построенным на некоторых собирательных чертах «идеального» (лично для меня, конечно) преподавателя (совсем недавно, перечитывая любимые книги детства, с удивлением осознал, что наделил Спицу чертами Мэри Поппинс, истории о которой произвели на маленького Диму огромное впечатление). Что же касается Дяди Севера, то это персонаж сугубо вымышленный — и, как и Спица, в каком-то смысле для меня «идеальный». Я писал рассказ на конкурс о севере — но так как на севере не был и сказать о нем мне, по сути, нечего, то и решил вместо того, чтобы в тексте «ехать» на север, «привезти» север к себе — в виде персонажа, который воплощал бы чудесный край лично для меня и с которым — это я понял по ходу написания — я бы сам хотел быть знаком в детстве.
Ильнара Ирековна Канеева, Пензенский колледж искусств, преподаватель русского языка и литературы:
— Прочитала рассказы молодого талантливого писателя Дмитрия Лагутина. Хочу отметить, что сюжеты рассказов просты, хороший стиль изложения, читается легко. Я бы хотела выделить два рассказа, которые меня затронули: «Дядя Север» и «Спица». Это душевные, яркие и жизненные рассказы. А каждый рассказ — это история.
Я немного познакомилась с биографией Дмитрия Лагутина. Узнала, что он, как и я, родился в 1990 году. Окончил факультет юриспруденции. В настоящее время работает юрисконсультом в сфере строительства. И я бы задала ему следующие вопросы: что побудило Вас начать писать? Во сколько лет начали писать?
Дмитрий Лагутин:
— Спасибо за отзыв. Писать я начал годам к одиннадцати-двенадцати — во всяком случае, в этом возрасте написан самый ранний из осевших в ящике стола текстов. Что же побудило… Мне импонирует подход Гилберта Честертона, сообщившего в «Автобиографии», что во время самых ранних детских игр он «писал детективы прежде, чем научился грамоте». Я же в играх провел все свое душистое, одноэтажное детство — и кто знает, может быть, многочасовые забеги «Казаков-разбойников» и детальные планы захвата соседней улицы могут считаться первыми литературными опытами.
Оксана Евгеньевна Головизнина, г. Иваново, преподаватель:
— Прочитала рассказ Дмитрия Лагутина «Дядя Север». Впечатление благостное. Больше всего порадовала речь, или, точнее, наречие. Произведение начинается с детского восторга и удерживает его на протяжении всего повествования. У меня маленькая дочь, и все сказки я для нее начинаю со слова «Однажды…». В рассказе «Дядя Север», в знакомой для меня по жизненной ситуации манере, автор интригует словами «Как-то раз…». Для меня это прозвучало как кодовое слово, которое удержало внимание, затянуло, и рассказ был «съеден с большим аппетитом». Спасибо автору, и самые искренние пожелания творческих успехов!!!
Дмитрий, кого из русских классиков Вы обожаете, кем зачитываетесь с упоением, но не считаете своим «учителем»?
Дмитрий Лагутин:
— Спасибо за добрые слова. Любимые классические авторы — если говорить о русской классике «первого эшелона», о «первопроходцах» — это Чехов и Шмелев. Хочется верить, я смог чему-то у них поучиться — и учусь до сих пор. Зачитываюсь, но учителями не считаю… Если говорить об ученичестве сугубо литературном — а не как таковом — то я, вероятно, назову Достоевского. При осознании грандиозного, недосягаемого величия «православного Данте», чисто в литературном плане, в плане подхода к пространству художественного текста, мне методы и подходы Федора Михайловича не близки (звучит, вероятно, весьма дерзко, но на деле ситуация прямо обратная — читая Чехова или Шмелева, я загораюсь желанием писать так, как писали они, а при чтении Достоевского — даже при невозможности оторваться от книги под угрозой страшного недосыпа, опоздания на работу и последующего увольнения — такого не происходит.
Галина Васильевна Епифанова, г. Пенза, Пензенская областная библиотека для детей и юношества, библиотекарь группы комплектования фондов:
— После прочтения рассказа Дмитрия Лагутина «Дядя Север» остались очень спокойные приятные ощущения. Немного грустно за «дядю Севера» на протяжении всего повествования. Мне он показался очень одиноким человеком. Увлеченным своим делом — Севером, но очень одиноким. В конце повествования грусть становится светлой: маленькая фотокарточка всегда будет напоминать о старшем брате, о его братской любви, несмотря на то, что его уже нет в живых.
Дмитрий Лагутин:
— Большое спасибо за отзыв.
Ольга Владимировна Заславская:
— «Сердцем помню только детство — все иное не мое…»
Когда читаешь рассказы Дмитрия Лагутина, невольно вспоминаешь эти бунинские строки. Они вполне могли быть здесь эпиграфом. Странно, правда, что по-настоящему каждую минуту детства человек обычно начинает ценить только в зрелости, чтоб не сказать, в старости. Лагутину далеко еще до этих горизонтов. Он безоговорочно молод. И все же ощущение детства то ли не успело его покинуть, то ли просто даровано ему навсегда. И всякий, кто хоть раз прислонялся к теплому боку русской печи, тоже чувствует себя в «гнезде».
Так и называется один из рассказов, «Гнездо». Это место на печи, где любят сидеть или лежать мальчишки. Это их заветное гнездо, которое они честно делят с дедом. Для того и вовсе печь составляет едва ли не главную ценность жизни. Не случайно с этой фразы и начинается рассказ: «Дед стоял за печь горой. «Не позволю» — стучал он кулаком по столу и грозил длинным крючковатым пальцем»… Нехитрый конфликт между дедом и отцом автора — тот хочет убрать печь на том основании, что уже ни у кого таких нет. Но это противостояние дает возможность погрузиться в атмосферу деревенского дома — вплоть до проделок кота, крепкого чая для родственных диалогов, бормотания старого приемника — и прочих неспешных подробностей. Их узнаешь или вспоминаешь с чувством благодарности, как напоминание о собственном детстве. И хотя обреченность печи понятна с самого начала, сочувствуешь и ей, как центру домашней вселенной, и деду с его печной травмой: «…дед, слезая с печи, оступился и упал с лесенки. Сломал руку». Мальчишескими слезами омыто гнездо и дедова печаль. Хотя он же еще их и утешает. «Дед здоровой рукой гладил нас по головам и бормотал что-то ободряющее».
Любовь к внукам сильнее всех прочих резонов. И это вообще становится темой другого рассказа — «Деда» — так он называется и так называет деда маленькая внучка. Собственно, весь рассказ — это их общение. А между строк читается беспокойство старика: не быть бы в тягость! От этого вся его программа, если можно так сказать. Лошадка-подарок. «Теневой театр», зверушки на стене, рисование «коти» — все это подтверждение возможностей — «я еще не то могу». Нет в тексте самого слова «беспокойство», но оно ощутимо, и мама малышки его чувствует и понимает, когда говорит ему: «Художник. Не хандри. Идем на кухню чай пить». Как-то успокаиваешься оттого, что он не отвергнут, что он входит в этот теплый семейный круг.
В общем, эти небольшие события заставляют однако ж читателя сопереживать героям. В этом, наверное, состоит особенность таланта Лагутина — в нём есть душа. Он не просто бытописатель, каковым, в принципе, и можно бы его назвать. Но быт одухотворён любовью, которую неизменно разделяет и читатель. Я говорю в первую очередь о себе. Думаю, что талант — это и есть душа.
Моё особое внимание обратил на себя рассказ Дмитрия Лагутина «Дядя Север». История в нём повествуется о жизни дяди рассказчика — дяде Игоре. Каждому человеку хочется найти своё место в мире и для дяди Игоря такое место — северные края. Не всякий человек смог бы долго там находиться, жить в вагончике, каждый день борясь с холодом, снегом и голодными дикими животными. Но для дяди Севера, как его назвал отец рассказчика, это было не испытанием, а наслаждением. «Душа его скиталась где-то там, далеко, среди сосен и сугробов». Его любовь к Северу была искренняя, именно поэтому он смог так увлечь многих детей и самого рассказчика этими краями, некоторые их которых даже отправились туда жить и работать по пришествии лет. Даже в глубокой старости, пожив какое-то время в московской квартире, дядя Игорь возвращается на Север. Этот рассказ хорошо показал, как важно человеку найти своё место в мире, в котором он бы чувствовал себя отлично в любом возрасте и ситуации и о котором бы скучал.
Какое произведение современных авторов Вы порекомендовали бы прочитать и включить в программу для изучения на уроках литературы?
Дмитрий Лагутин:
— Большое спасибо за отзыв. Сложный вопрос. Самым выдающимся современным автором я считаю Алексея Иванова, и разумно было бы в первую очередь заговорить о нем, но его тексты рассчитаны на более взрослую аудиторию. За пределами же Алексея Иванова… Думаю, современная литература — если говорить о ее интеграции в школьную программу — еще должна настояться. Со временем (хотя современной она быть и перестанет) что-то выкристаллизуется, что-то обозначится более четко, в чем-то назреет прямая необходимость — и программа будет насыщаться не по велению тенденций, а органически, вбирая в себя то важное и нужное, что может помочь молодым людям ориентироваться в жизни (хотя зная нашу систему образования — не растерять бы то, что в программе есть важного на данный момент). Спасибо за теплый и проникновенный отзыв.
Екатерина Сергеевна Кирель, г. Москва, ГБУК «Московское кино», сотрудник: