Дмитрий Лагутин:
— И Вам спасибо!
Юлия Николаевна Вешнякова, г. Москва, кинотеатр, администратор.
— Рассказы Д.А.Лагутина сюжетно незамысловатые, наполненные больше внутренними переживаниями, чем событиями, очаровывают каким-то необъяснимым, ощущением, припоминанием.
«Спица» — удивительный рассказ-воспоминание, необыкновенно поэтичное, волнующее, прустовское произведение, не имеющие явной коллизии или интриги, забирает внимание читателя, делит с ним свою неуверенность и печаль о произошедших, не до конца понятных событиях, в которые хочется всматриваться бесконечно, словно в старую поблекшую фотографию, которая быть может, откроет однажды свои молчаливые секреты.
Дмитрий Лагутин:
— Спасибо Вам большое.
Марина Александровна Пряникова, г. Балахна, Нижегородская область, библиотекарь:
— Прочитала рассказ Дмитрия Лагутина «Дядя Север». Прежде всего, я отметила, каким красивым языком написан рассказ — он изобилует красочными эпитетами: «суровые зимы», «бездонное небо», «необозримые пестрые дали», «усталые великаны-горы». Настолько ярко представляешь себе все это, что кажется, будто видишь красоты Севера своими глазами. При прочтении рассказа будто находишься рядом с героями — то сидишь в домике и наблюдаешь за полыхающим закатом; то, сбившись в кучку с другими детьми, слушаешь небывалые рассказы о Севере. Чувствовалось даже легкое дуновение холодного ветра и хруст снега под ногами…
Создалось впечатление, что Север — это не место, а состояние души. И олицетворение этого душевного состояния — дядя Игорь. Он тоскует, часто грустит, «молчалив и сумрачен». Думается, это из-за того, что между братьями прохладные отношения.
В рассказе мне не хватило деталей — почему между братьями холод, что означает взгляд маленького Игоря с фотографии…Осталось чувство недосказанности.
Но в целом — рассказ мне понравился. Интересно и легко читается.
Дмитрий Лагутин:
— Большое спасибо.
Наталья Сергеевна Бибикова, г. Кемерово, библиотекарь:
— Есть ли прототипы у ваших героев, или они написаны из собирательных образов?
Дмитрий Лагутин:
— По-разному. Некоторые герои пишутся с оглядкой на прообраз, который берется как бы за точку отсчета для возникновения самостоятельного персонажа. Некоторые прямо срисовываются с реальных людей — если это оправдано в сюжетном смысле. Встречаются настолько яркие люди, что к их образу возвращаешься раз за разом. Но иные персонажи — да, лепятся по принципу «собирательности». Иногда из этого выходит что-то неожиданное, и выходит по понятной причине: «собирая» персонажа, автор наделяет его особо интересными для себя чертами, которые в итоге приковывают его внимание и в рамках изображаемого характера действуют самостоятельно.
Гульнара Османовна Фатехова, Чембилеевская сельская библиотека, библиотекарь:
— В чем, по вашему мнению, плюсы и минусы современного писателя?
Дмитрий Лагутин:
— Интересный вопрос. Из минусов я назвал бы — если говорить об окружающем писателя «фоне» — десакрализацию литературы как таковой: книжный рынок стонет под завалами, скажем прямо, третьесортных текстов, которые, однако, покупаются и продаются, и в целом ряд акцентов относительно восприятия литературного процесса куда-то серьезно сместился. Литература сейчас во многом понимается как нечто сугубо развлекательное, помогающее убить время — и это задает тон литературному процессу. (С другой стороны десакрализация может в иных случаях играть роль плюса, да). Также, по-моему, отсутствует (или хромает) институт преемственности — от опытных литераторов к неопытным. Еще (и тут минусы посыпались как из прохудившегося мешка): толстые литературные журналы, сохранив свою функцию «винтовой лестницы», по которой может двигаться молодой автор, утеряли, выражаясь метафорически, свой вес, свое значение в читательском сообществе. В итоге многие авторы годами наворачивают по упомянутой лестнице круги, стирают подошвы и раскачивают икры до твердости камня, но внешне как будто никуда особенно не продвигаются — или продвигаются очень медленно. Конечно, это лучше, чем вообще не двигаться, но — но… Пожалуй, достаточно о минусах, скажу свое видение плюсов. И первый из них — конечно же, интернет. Теперь провинциальному литератору нет нужды совершать пешее путешествие в столицу — процесс перемещения текстов по стране (в журналы, в издательства, в приемные комиссии премий) значительно облегчился. Опять же — благодаря интернету писателям легче сбиваться в стаи, собираться в клубы по интересам и просто вести живое (более или менее) общение друг с другом. Далее: прерванность традиции (и многообразие традиций вообще), отсутствие той же преемственности дает авторам своего рода творческую свободу — молодой автор ищет, сомневается, шарит на ощупь не по указке, а по велению души, не катится по проторенной дороге, а прокладывает свою (пусть, изобретая, зачастую, велосипед), и все это наводит на мысль о том, что молодая литература, в чем-то висящая в воздухе и самостоятельно ищущая опору, может родить что-то новое, что-то органически важное, что труднее было бы выразить в рамках «школ». Вообще о плюсах и минусах можно, конечно, говорить бесконечно — спасибо вам за вопрос.
Иван МАРКОВСКИЙ. «Моя настоящая, невыдуманная земная жизнь…». Ответы на вопросы читателей
Оксана Евгеньевна Головизнина, г. Иваново, преподаватель:
Очень интересная личность — Иван Марковский. Когда читала «Достоевский в моей жизни и творчестве», все время возвращала себя к мысли: я читаю не литературное произведение с вымышленным героем — это реальная жизнь, реального человека.
Хотелось бы его спросить, будут ли новые труды о Достоевском. Может, Вы сумеете дать простые и доступные рекомендации как нужно говорить о классиках (прежде всего молодежи).
Иван Марковский:
Собственно, никаких трудов о Достоевском у меня никогда не было, и на такое даже не претендую, просто, в моей жизни у меня произошла довольно нешкольная, нестандартная, не «по программе» встреча с Достоевским, а если и запрограммированная, то где-то не на Земле… и с той встречи, я имею своё понимание мыслей Достоевского, своё видение его мира и по-своему проецирую на наш сегодняшний мир. Что и сделал в своей работе «Достоевский в моей жизни и творчестве». В этом «творчестве» действительно моя настоящая, невыдуманная земная жизнь, которая переплелась с мыслью Достоевского, как переплетаются иногда два дерева, или дерево и обвивающий его вьющийся хмель. На хмель, наверно, похож был я…
А говорить молодёжи, школьникам о классиках нужно заинтересованно, горячо, с любовью, гореть!.. тогда и в детях что-то из этого зажигается, останется, и, может, разовьётся — до Мысли мира. И обязательно, разбирая то или иное произведение классика, надо сводить, соединять его с окружающей школьников жизнью. Тогда жизнь классика, его проблемы, станут жизнью школьника, затронут его проблемы. Надо обязательно уметь, учиться соединять проблемы книги с проблемами живой жизни, с проблемами живущего человека. И тогда у ученика, у юноши будет интерес вас слушать. Один Учитель, провожая своих учеников доносить до людей его учение, напутствовал: «труднее всего сказать будет». Естественно, сказать так, чтобы поняли, услышали, приняли, а не махнули рукой… Доносить, до людей даже свою простую, но несвойственную другим мысль — трудно: слушают, но не слышат. А чтобы донести мысль из какой-то трудной книги?! — надо сначала сделать её своей: потрудиться своим духом, своей душой. Других рекомендаций пока не имею.
Екатерина Сергеевна Кирель, г. Москва, ГБУК «Московское кино», сотрудник:
Я прочитала рассказ Ивана Марковского «Карамели». Мне рассказ показался таким невообразимо лёгким и ни к чему не обязывающем. Вроде бы и детдом, вроде бы карамелей мало дают, а история на самом деле жизненная даже для тех, кто не был в детдоме. Автору очень удался детский непосредственный взгляд на жизнь и те вещи, что с ним происходят. Более того под конец рассказа, видишь, как отличается взгляд ребёнка и взгляд взрослого на одни и те же вещи: «Попросил — накляузничал». А ещё важна детская логика, что у «своих» можно попросить. Поэтому и говорю, после слова «детдом» в первом предложении, я ожидала драму и избитую историю, а тут даже осталось какое-то весёло-карамельное послевкусие.
Иван Марковский:
Екатерина Сергеевна, спасибо вам за такое восприятие, за «послевкусие». Писатели 1980 года «Карамели» осудили, гневно не приняли, видимо, как невкусные. Хотя сами они были люди послевоенные, и не думаю, что все лакомились трюфелями, «сникерсами» и «баунти — райским наслаждением». Но «Карамели», можно сказать, нашу национальную «дунькину радость» почему-то не приняли.
Нина Александровна Кустова, г. Нижний Новгород, Музей книги Нижегородской государственной областной универсальной научной библиотеки, заведующая:
Что Вы думаете о писателе Леониде Бородине?
Иван Марковский:
Простите, Нина Александровна, но о Леониде Бородине я ничего не знал до вашего вопроса. Если и слышал что-то, то самым краем уха… Дело в том, что мы нигде и никогда не пересекались. Хотя сели по лагерям примерно в одно историческое время, с разницей, кажется, в год… Но причины наших арестов были совершенно различные. Леонид Бородин арестовывался, имея против советского строя какой-то уже носимый в душе политический протест, имел обиду за его расстрелянного в 38 г. отца. Во мне же на день моего ареста никакой обиды, никакого протеста против советской власти не было. И когда меня ночью подняли с постели и в сорокаградусный сибирский мороз, засунув в «воронок», повезли по стылому ночному городу, в «воронке, скрежущим ледяным железом, скрежущим, как по сердцу…», то я был в полном недоумении и удивлении: за что меня и куда?.. И посчитал это каким-то недоразумением, нелепостью, ночным мороком, который, как только меня привезут в какое-нибудь городское КПЗ, тут же рассеется — и меня выпустят… И в своём недоумении я больше думал о том как буду добираться ночью обратно до общежития, когда разобравшись в нелепости меня выпустят, а автобусы ещё не ходят… Да, как говорил брату Алёше Иван Карамазов: «на нелепостях мир стоит». И выпустили меня через годы, а тот ночной морок не рассеивается, во всяком случае, в моём сознании по сей день в вопросах: что это было, от кого? и зачем?..