Так и сделали. Был месяц март. Времени для подготовки оставалось много, и учитель был найден — «самый лучший», как говорил отец.
Мама была не слишком довольна этими событиями. Она видела сына офицером, а на музучилище смотрела как на ПТУ[19], но узнав, что после его окончания можно поступить в любой институт, чуть успокоилась. Отец же был решительно против военной службы:
— Он уже в детстве намыкался со мной по гарнизонам, хватит с него.
В конце концов, родители решили: «Пусть поступает, а там уж видно будет».
И он поступил.
Осенью начался новый период жизни Валерия.
На фортепианном отделении девушки составляли подавляющее большинство, что не могло не радовать. Юношей было трое, и они были обречены стать друзьями.
Оба его новых друга носили имя «Александр». После нескольких месяцев путаницы оба паренька «потеряли имя» — один стал отзываться на фамилию «Орлов», а другой стал «Сашкой». Ребята были хорошими, очень способными к музыке, но как-то «оставались в школе»: играли на рояле, чудили и хулиганили «не по-взрослому», а как ученики.
Валерий же под влиянием среды изменился. Стал носить длинные волосы — а ля Фредерик Шопен. Во время ходьбы он вытягивался в струнку, и его по-спортивному быстрая походка стала «стремительной» — как у Ива Монтана. Вдруг появились живая естественная жестикуляция, приятная мимика с улыбкой, всегда мимолетной, ни на секунду не замирающей на лице. Облик его стал привлекательным, артистическим — «созданным для сцены». Его игра на рояле пусть пока и не отличалась техническим совершенством, но была художественной, «слушать его было интересно» — как все замечали. Мужское армейское воспитание спряталось, но не исчезло совсем, чуть выделяя его из артистического окружения товарищей. Он нравился девушкам. И скоро «поменял имя», став для них «Лерой». Другие назвали его по-разному, но слова «других» ему стали безразличны.
Учеба давалась по-прежнему легко, но в отличие от школы — веселила.
Школярство здесь присутствовало, ибо проходили некоторые предметы из школьной программы, но во всем были «элемент артистизма». Некоторым ученикам артистическое существование было явно «не по зубам» — они либо совсем бросали заниматься, либо учились кое-как, сдавая предметы «на прежнем багаже», занимались только игрой на инструменте, и не слишком усердно.
У Леры этих проблем не было. Артистизм внешнего облика он сочетал с самодисциплиной, поэтому учился лучше других, но старался не подчеркивать своего превосходства, «прятал» знания, не активничал на занятиях, лишний раз руку не поднимал, слова не просил. А товарищам помогал: незаметно для окружающих давал «переписать конспекты», решал за них задачи на экзаменах.
…Резким контрастом в художественной атмосфере училища был обязательный предмет, который называли «военное дело». Его вел офицер — полковник в отставке. Это был повидавший жизнь и войну добродушный человек, с годами располневший, но не утративший армейской подтянутости. Дисциплину на уроках держал армейскую, точнее — старался держать. Учитывая специфику учебного заведения, не сильно придирался к внешнему виду своих воспитанников — позволял «длинноволосость» у юношей, косметические изыски у девушек.
Семен Вениаминович, а так звали военрука, пытался было запретить «короткие юбки», под предлогом того, что девушкам придется участвовать в «стрельбе лежа». «Стрельба из положения лежа» действительно была в программе, правда всего один раз на третьем курсе, но с мини-юбками он начал бороться с первого же занятия. Тут «женский батальон» смог сплотиться и нанести «Витаминычу» сокрушительное поражение. На второе занятие они явились в мини в полном составе сорока пяти человек. Он не стал связываться с девушками — «махнул рукой», но к юношам продолжал придираться, ибо в группе их было мало и аналогичные девушкам коллективные действия были бесперспективны.
В мае месяце, когда Лера уже оканчивал третий курс, военрук, наконец, устроил обещанные практические занятия — стрельбу.
Городской тир располагался далековато от училища: в зоне отчуждения рядом с железнодорожными путями, что позволяло надеяться на безопасность стрельбы для окружающих. Пользуясь какими-то особыми правами, санкционированными военной властью, «Витаминыч», добился ради посещения тира отмены занятий. Студенты были рады — относились к мероприятию, как к веселью в выходной.
В установленное время «стрелки» стали подходить к закрытым дверям тира. Здесь их ожидал военрук, отмечая прибывших в журнале. Когда все собрались, он позвонил, и дверь открылась.
Тир, входящий в структуру «Добровольного общества содействия армии, авиации и флота», состоял из двух помещений. В первом зале стояли скамейки, висели плакаты, в наглядной форме разъясняющие начинающим основы меткой стрельбы. Сюда пустили всю группу, военрук провел инструктаж, а в окончании своей речи заявил, что на стрельбище будет приглашать по пять человек, согласно алфавиту, но юноши пойдут в последнюю очередь. Отстрелявшие в первых рядах девушки могут быть свободными, но помещение тира должны покидать только согласно его распоряжению и под его контролем.
Закончив предварительную беседу, военрук пригласил первую пятерку пройти в помещение для стрельбы. Оставшимся в «зале ожидания» студентам велел сидеть тихо и не мешать.
Металлическая дверь закрылась за стрелками, но оставалась узкая щелочка, позволяющая подсмотреть происходящее на стрельбище. Из любопытства юноши подошли к щели. А зрелище было восхитительным!
Военрук уже показал «стрелкам в мини» как заряжать винтовку и уложил их «на изготовку» — на маты. Сам же уставился в подзорную трубу и стал корректировать стрельбу. В его голосе обозначилась нервная дрожь. А девушки, прицеливаясь, почему-то улыбались и все как одна задирали согнутую в коленке ножку, мерно покачивая туфелькой.
Сашка, первый дорвавшийся до смотровой щелочки с пониманием дела сообщил: «Полюбуйтесь, выглядят лучше, чем на пляже!».
Лера добавил: «И грациознее, чем на велосипеде!».
Их шутки были одобрены ожидающими своей очереди барышнями, но не имели продолжения — дежурный по залу, заметив веселое оживление публики, вмешался в происходящее и плотно прикрыл металлическую дверь:
— Не положено, — пояснил он строгим голосом.
Вскоре дверь отворилась вновь, и со стрельбища выпорхнула стайка девчонок, которые весело стали наставлять подружек: «И не надейтесь, он сам ходит проверять мишени и жутко придирается!».
Оказывается, как понял Лера, они надеялись, в случае если пуля пойдет мимо, проковырять в мишени дырочку и выдать ее за попадание. Но бдительный «Витаминыч» проявил чудеса предусмотрительности, проконтролировал стрельбу с помощью подзорной трубы, сам снял бумажные мишени с имитирующих людей фигур и с каждой из девушек лично проанализировал результат.
Появился военрук и пригласил следующую группу девушек. Юношам же он порекомендовал изучать наглядную агитацию:
— Учтите, девушки стреляют очень прилично. Вам будет трудно превзойти их результаты, — опозоритесь.
Лерины друзья стали в ответ похохатывать, дескать, куда уж нам, у нас «с бодуна» руки трясутся. Девчонки, смеясь, давали им советы по меткой стрельбе, главным был — «ноги пошире расставить». Так веселясь, балагуря, коротали время. Кое-кто из отстрелявших барышень уходил по своим делам, но некоторые, узнав, что ребята пойдут в училище, остались, чтобы пойти всем вместе.
Наконец, пришла очередь стрелять юношам.
Лера быстрым взглядом оценил условия стрельбы. Помещение было освещено солнечным светом, который проникал через окна, расположенные у самого потолка. Расстояние до цели солидное — 50 метров, — но мишени хорошо видны и без дополнительной подсветки.
Военрук еще раз провел инструктаж по стрельбе, стал раздавать винтовки и патроны. Тут вдруг выяснилось, что Орлов настолько близорук, что мишени на таком расстоянии не различает. И не только мишени. Как он сообщил:
— При таком освещении вообще ничего там не вижу.
— Хорошо, — сказал военрук, критически оценил диоптрии его очков, — будешь мне помогать. Перепиши список учащихся в журнал стрелковой подготовки.
Разобравшись с Орловым, Семен Вениаминович дал приказ «на изготовку». Ребята расположились на матах и начали стрельбу.
Сашка с первого же выстрела начал чудить — уничтожать учителей, к которым питал «классовую ненависть»: «Получите, Галина Петровна, пульку промеж глаз!». Галина Петровна была одной из его «мучительниц», не желавшей ставить вполне заслуженную, как он полагал, «тройку» по «советской литературе».
Сашка перезарядил ружье и продолжил: «А это тебе, Галчонок, за Алексея Максимовича…, за «Разгром» Фадеева».
Орлов ободряющим хихиканьем поддерживал его хулиганство.
— Что, «жива еще моя старушка»? Получай за Есенина Сережу, моего любимого поэта.
После Сергея Александровича, Сашка прервался, передохнул и, подумав, с ехидцей в голосе произнес: «А теперь, птичка моя, получите сувенирчик за Владимира Владимировича».
Он зарядил винтовку и начал целиться.
Но тут Орлов, проявив солидарность с пернатыми, вмешался и попросил перевести стрельбу на своего «супостата» — физрука. Сашка так и сделал. Маяковский остался неотомщенным. Не поставив «точку пулей в конце» своих «литературных мечтаний», он сделал последний выстрел и завершил «спектакль» финальной патетической фразой:
— А это тебе, Михалыч, за наши мучения на турнике, за ГТО!
Лера закончил стрельбу, когда Сашка только начал «выцеливать» свой третий выстрел. Он встал, передал винтовку военруку и хотел было уходить, но тот его задержал: «дождись результата».
Когда Сашка расправился со своими обидчиками, Семен Вениаминович пошел снимать мишени.
В это время расшалившийся «близорукий орел» взял винтовку, сделал вид, что зарядил и со словами «я тоже стрельну», стал целиться.