Цветы мне говорят — прощай…
Сергей Есенин
…Нет никакого иносказания,
никакого антропоморфизма в том,
что мы употребляем слово «любовь»
применительно к растению, к цветку.
Владимир Солоухин
Порывы залетевшего на седьмой этаж ветерка колышут тюлевые занавески, то приоткрывая, то загораживая вид на открытую дверь. В лоджию. А они там, прислушиваясь к невнятному ветру, склоняют друг к другу свои головки, шепчутся, переговариваются. Как дети, честное слово!
— …Да, когда он уезжает, я чувствую себя совсем плохо. Так уже привыкла, что каждое утро он выходит к нам, полусонный, разговаривает с нами, даже осторожно поглаживает наши головки, трогает лепестки. С ленцой делает что-то вроде зарядки…
— Да-да, я помню запах его рук, когда он прикасался ко мне: от них веяло чаще всего мылом, иногда потом, изредка — кремом для рук. И ещё во мне остался запах зубной пасты изо рта, когда он однажды приложился губами к соцветию.
— И всё же главное: у него ласковые руки, тёплые, осторожные, внимательные. Словно у него не пальцы, а тычинки, ищущие пестик…
— Не только руки внимательные, но и глаза! С каким обожанием он разглядывает нас. Всегда как в первый раз…
— Не только рассматривает, но и фотографирует. Загляните в его кабинет-спальню. Все стены увешаны нашими снимками.
— Да что там говорить, любит он нас, нежно любит!
— Но ведь и мы любим его. Поэтому когда он уезжает, я по-настоящему страдаю. Конечно, он оставляет нас ненадолго…
— Ненадолго-то ненадолго, но эта соседка, на попечение которой он нас бросает, совсем другое дело. Ладони почти всегда пахнут луком, уксусом или какой-то противной жидкостью для полировки мебели. Конечно же, я не против таких запахов, но надо знать меру.
— И потом она приносит нам воду, словно делает одолжение, с каким-то раздражением, дескать, нате — пейте, ненасытные. Словно мы виноваты, что не можем жить без воды. Есть простая истина: «Коль поливкой небрегут, не цветно цветы цветут».
— Так ведь она и сама не выживет без воды. И все люди-человеки. И весь мир Божий. Помните? «И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью». Две воды — над сушей и под сушей, с небес и из земли — обе питательны, но я предпочитаю ту, которая сверху, из облаков.
— Ты философствуешь, а жизнь проста: полей меня с любовью, побрызгай на меня дождичком, дай моим корням добраться до источников вод, что под твердью.
— Да! Это же чудесно! Мы растём одновременно и вверх, и вниз. В небо стеблем, листьями, цветком, а корнями вглубь земли. И не разрываемся на две части. Где вы ещё встретите такое?!
— Да уж: всякая трава на своём корне растёт.
— А наши целебные свойства! Зря, что ли, говорят: «Знает собака, ведает кошка: в каждой травинке — лекарства немножко».
— А я всё же хочу договорить про соседку. Она просто обдаёт меня своим недовольством, как каким-то тяжёлым запахом. Принесёт лейку воды и всем своим видом выказывает, что для неё это тяжкая обязаловка. Не польёт, а плеснёт куда попало. Она смотрит на нас и не видит…
— Это правда! Не видит красоты. В сотый раз оглядывает с высоты скучнейшую панораму города, а на нас — ноль внимания. Такого равнодушия к цветам я никогда не встречала. Ей всё трын-трава.
— Да-да-да! Ослу всё одно: что цветы с клумбы, что сено из копны.
— Она, наверное, и ароматы не чувствует. Ни разу даже не вдохнула полной грудью в нашем жилище. И зачем ей обоняние?!
— Пчёл из лоджии полотенцем выгоняет. А однажды пылесосом пыталась их засасывать.
— Не ведает, значит, простую истину: где цветок, там и медок. При таком её отношении всё равно засохнешь или сгниёшь. Я её даже побаиваюсь. Как придёт, я становлюсь ниже воды, тише травы.
— Наоборот: тише воды, ниже травы.
— Да, и совсем другая жизнь настаёт, когда наш возлюбленный друг возвращается домой. Мне даже воды не надо! Только бы он стоял в лоджии, смотрел на меня, любовался мною.
— И мной!
— И мной!
— И мной! — послышалось со всех сторон.
— Потом он любит классическую музыку, а для меня это, как бальзам на душу. Когда я слушаю Баха, всё моё тело — стебель, листья, цветы — наполняется животворной мелодией. Так хорошо, что он любит именно Баха, Рахманинова и Грига! Я замираю и переношусь с ними куда-то в другой мир. И там даже воды не надо.
— Опять тебе не нужна вода, любительница романтических преувеличений.
— А помните, однажды он уехал, доверив ключи племяннику. Тот приходил, врубал свой хард-рок и начинал нас пытать и мучить дикими звуками и воплями, от которых мы содрогались всеми листьями, лепестками, пестиками и тычинками. Как он сам-то выживает в такой «музыке»?!
— И, вернувшись, наш возлюбленный друг, помню, удивлялся: видно, что нас поливали, а мы, несмотря на то, — квёлые, даже хилые, словно нас морили сухомяткой. И только вечером, когда он поставил Баха, мы стали отходить, а оклемались лишь к утру. Так ведь и загубить нас недолго. Пусть лучше уж равнодушная соседка приходит.
Немного помолчали. В лоджию залетел очередной порыв разгорячённого ветра, и они вновь закачали своими головками, стараясь повернуть их друг к другу.
— А я вот о чём часто думаю: мы ведь могли бы спасти этот мир. Нам и нужно-то всего ничего. Несколько спокойных лет — и мы бы восстали из-под земли, мы бы вспучили асфальт, мы бы проросли сквозь бетон, мы бы увили цветами свалки, карьеры, брошенные машины, мы бы обняли всю измученную, измочаленную землю, оплели весь земной шар, и люди смогли бы ходить по ней босиком. Но их лишили этой мечты — босиком по живой траве. Босыми ступнями по мягкой ласковой траве. По травушке-муравушке зелёненькой, как поёт народ. И даже по цветам! И чувствовать кожей ступней все запахи. Но нет! Они хотят топать в туфлях на каблуках по асфальту и бетону. И всерьёз считают, что это удобно! Иногда, правда, подделывают траву ворсистым ковром. Значит, на задворках памяти у них всё же что-то осталось.
— Мечты, мечты, где ваша сладость?.. Эту строчку несколько раз произнёс наш возлюбленный друг, обращаясь к своему гостю — тоже любителю поэзии и Грига. Помните, как они читали «Разум цветов» Метерлинка?
Вопрос остаётся без ответа.
— Всё же, несмотря на удивительную книгу Метерлинка, у большинства отношение к нам потребительское. Сорвать ромашку и погадать на ней о любви. Выдернуть меня из земли лишь для того, чтобы понюхать и выбросить вон. Нарвать букет для женщины. Нередко — для нелюбимой. Или купить готовый суррогат в цветочном магазине. Ну, ещё бросить цветы под ноги невесте и жениху, знаменитому артисту. Вот и всё. А там хоть трава не расти. Большего им от нас не требуется.
— И ещё я бы добавила: на дворе трава, на траве — дрова. И на этом мысль их заходит в тупик.
— Однако я бы со смирением приняла проводы в последний путь. Если уж оставлять этот мир, так вместе с человеком. Он покоится в домовине, а я медленно увядаю на крышке гроба и потом на могильном холмике. В этом есть что-то глубоко трогательное и даже таинственное.
— Я с удовольствием заняла бы место и в вазе на тумбочке у постели больного. Эти болящие — такие благодарные. Моя подружка десять дней не увядала у одной старушки, которая прямо молилась на неё. А сестрички и санитарки воду постоянно меняли.
— А я больше всего не люблю искусственные цветы, содрогаюсь даже при одной мысли о них. Ведь это насмешка над Творцом и Его творением. А людей постепенно приучают к этому бумажному фальсификату.
— Если не приучили уже. Впрочем, так же, как к асфальту, бетону, железу, пластику. Новые сверхпрочные покрытия изобретают вместо трав и цветов. Устилают землю синтетикой, загоняют нас в подземелье, подальше от Солнца, чтоб пожелтели и побледнели без света наши росточки, но мы выживем и прорвёмся к светилу, если не через год, то через два, если не через три, то через четыре-пять.
— Или возьмите в лоджии под нами. Посадили, но для чего? Воду дают раз в неделю. Экономят, что ли? Тогда зачем и держать нас? Нам ведь нужна не только вода, но и любовь: мы живём любовью, оживаем, расцветаем от любви, ждём любви, ласкового взгляда и чуткой заботы.
— Так в лоджии над нами совсем цветов нет! Пустые встроенные корытца, в которые напрасно запрыгивают капли дождя в поисках земли и зелени.
— Может быть, это и к лучшему. По крайней мере, откровенно и честно: нет цветов — нет забот.
— Как-то наш друг читал в лоджии своё стихотворение одному приятелю. Точные слова я не помню. Там речь идёт о том, что он возвращается домой и видит: на фасаде цветы красуются лишь в четырёх лоджиях из двадцати. Дом-то у нас десятиэтажный. Вот так люди добровольно отказываются от красоты, которая спасёт мир.
— Опять ты в философию ударилась.
— Это не любомудрие, а правда жизни. Я убедилась: если наш возлюбленный друг выйдет в лоджию и поговорит с нами, у него и работа лучше идёт, и настроение повышается, и давление крови нормализуется, и вдохновение слетает на него вместе с нашим благоуханием. Я ведь всё вижу сквозь тюль. А в перерывах он опять выходит к нам поделиться своими творческими замыслами.
— Вдохновение есть Божие благоухание.
— Неисправимая философка!
— Вот интересно, знает ли он, что мы его понимаем, сочувствуем его переживаниям, вникаем в его душевный настрой, помогаем ему жить и любить, что мы — его друзья и почитательницы?
— Вряд ли…
— Конечно, знает. Иначе зачем бы он разговаривал с нами иногда?!
Они не стесняются выражать свои чувства.
Но застеснялся я. Нечаянно подслушал их разговор. А в нём столько непосредственности, любви и благодарности. Ко мне? Я ведь тоже веду себя иногда, как соседка. За что же такие комплименты? Не ожидал. Но бесконечно признателен им в этой жизни конечной. Интересное выражение: бесконечная признательность — та, которая уйдёт со мной в бесконечность, в жизнь вечную? Или не так?!