Про Иришку и сына, Димка вспомнил, когда стемнело, часов в восемь вечера.
– Как? – бился в трубке истеричный шёпот жены, и Димка будто видел, как она застыла в недоумении на кухне, царапая ногтями холодное стекло, – как ты мог забыть про ребёнка? Ты же обещал!
– Ну, прости. Задница в мыле с этими китайцами, – оправдывался Димка, понимая, что у него в семейных отношениях намечается явная дыра. Ирина трубку бросила, и он понял, что умотает однозначно. Полночи тыкал её номер, в надежде справится, как добрались, то-сё. Телефон молчал, не отвечала и тёща, а номер тестя Димка не держал из принципа.
Всё означало, что в ближайшую неделю разговаривать с Ириной бесполезно. Обидки она умела держать долго. Дима, как-то даже рекорд записал, по «необщению» – 33 дня, восемь часов, двадцать три минуты. Такая вот любовь-морковь…
Димка облизнул пересохшие губы, вспомнил про неубранную посуду после посиделок с Костей, про окурки в переполненной пепельнице, чертыхнулся – ну, сейчас устроит Ирка разнос. Откинул одеяло. Вставать не хотелось, но звук больно странный, может, не жена. Ну а тогда кто?
По пути неловко наскочил на что-то мягкое, шуршащее, не разобрал в темноте, что именно, откинул ногой. Костян, может, чего забыл, Димка попытался вспомнить с чем завалился кореш, голова работала нечётко, как движок старого автомобиля, чихает, заводится, фыркает и глохнет. Кроме коньяка и салата в пластиковой упаковке память ничего не рисовала.
Пахло в квартире странно. Ну, сигаретами это понятно, они же курили на кухне, приоткрыв форточку, но тут свежий запах озона – точно не с улицы, за окном-то мороз. И он вспомнил, что вот так ещё пахнет в больнице, в процедурном кабинете, когда кварцевой лампой бактерии выжигают. Но откуда лампа в квартире?
Диму беспокоили эти несовпадающие запахи. Он с детства обладал обострённым нюхом. С завязанными глазами на спор – угадывал одеколоны, газировки, отличал горький шоколад от молочного. Став постарше, различал сорта пива, водки, и даже производителей колбасок для шашлыка. Ему советовали работу парфюмера, пророчили большое будущее. Но всё закончилось в один день – соседская собачонка укусила за нос. Называется – поигрался. Волшебное обоняние пропало, пришлось податься в инженеры. С год назад способность частично восстановилась, но странным образом он чувствовал запахи будущие и не понимал, как их расшифровывать.
В кухне стояла темень, за столом кто-то кряхтел и кашлял. Димка вздрогнул: Валера, сосед, спустился, перебрал и заснул. Да не похож – сосед круглый, как мяч, а тень тощая, как от швабры.
– Дмитрий Валерьевич. Вы не беспокойтесь, я всё объясню.
Голос, как у диктора в телеке, монотонный и уверенный.
– Какого хрена, – Димка щёлкнул выключателем. Двухрожковая люстра зажглась тускло. Выхватило жёлтым кругом гору грязной посуды в раковине, забрызганную жиром плиту, ножи, вилки, стаканы на пластиковом, в широкую клетку, столе, окурки горкой в пепельнице, плотно задёрнутую, в белых кругах, занавеску на окне, и вот мужика ещё.
– Ё-моё, – Димка удивлённо выглянул в коридор: может, входная не закрыта, зашёл бомжара, дверью ошибся? Да нет, цепочка висит, норм.
Мужика Димка видел впервые. Тот был лыс и совершенно гол. Узкие плечи, тонкие плети рук без намёка на мышцы, впалая грудь без единого волоска, Незнакомец поджимал локти к бокам, словно подмерзал. Гладкое, без морщин лицо, с узким носом и острыми скулами смотрело доброжелательно, на лбу выступили мелкие капли пота. В общем, типаж – пройдёшь мимо и не вспомнишь. Димка ещё подумал, что в своих широких семейных трусах, он выглядит похоже, только волос у него тьма-тьмущая, ну и руки покрепче, всё-таки пяток раз на турнике вытягивал.
– Ты кто, блин?
Человек поёжился, передёрнул плечами, сдвинул вилки-ножи в сторону, положил руки на край стола. Пальцы длинные, как у пианиста.
Из соседского окна, гад, юркнул, прикинул Димка, Соседка из пятой квартиры, женщина была молодая, румяная, широкая в кости, говорливая, точно галка, и как утверждал Костян, слабая на передок. У Насти муж небось в командировке, вот и затащила к себе музыканта, шалава, рассудил Дима вглядываясь, а тут нежданчик – муж вернулся.
– Присядьте Дмитрий Валерьевич, так надёжнее. И это… нет у вас одеяла лишнего, простите.
– Что? – глупо переспросил Дима. Подумал, вот врезать сейчас наглецу в носяру, а потом разбираться, что этот голый в его квартире делает.
– Чайку, может, поставить? Прохладно у вас.
Мужик привстал, и Димке не захотелось смотреть на его наготу.
– Сиди, орёл, я сам.
Прохладно ему, ясен перец – апрель на улице, минус десять, поди, пятиэтажка старая, при царе Горохе строили, батареи – со спичечный коробок. Димка нацедил в кружку воды, выпил залпом. Отдышался. Наполнил и чайник, бухнул на конфорку, зажёг газ. Повернулся к голому-лысому. Тот барабанил по краю стола. Тра-та-та. Тата. Тра-та-та. Тата.
Точно музыкант. Димка присмотрелся. Опа, а ногтей-то у мужика нет! У кого пальцы без ногтей могут быть? Диме захотелось присесть, мурашки стадом пронеслись по спине и спустились в пятки. И ноги как-то ослабли, и голова противно закружилось, точно сигарету на голодный желудок в затяг вытянул.
Гость любезно подтолкнул розовой пяткой табурет.
– Прошу вас, присаживайтесь.
Димка присел. Говорить не хотелось. Всколыхнувшимся нутром, каждым сантиметром кожи на спине, в одночасье залитой потом, почувствовал: всё. Приплыл, допился и белочку словил. Вот так черти и приходят.
Захотелось взглянуть под стол, копыта там посмотреть. Хвост должен быть.
Мужик бросил настукивать, обхватил ладонями бледные плечи.
– Ну, где-то вы правы, Дмитрий Валерьевич. Частично вы приплыли.
«Мысли читает, гад! – вспыхнуло в голове Димки, – А это значит…»
Тело затрясло. Мелко-мелко. Сознание заметалось в панике и замерло. Застыло. Значит, случилось – страшное, он умер.
– Да не может быть! Да не верю. Почему так рано! – завопило Димкино сознание, – мне ещё жить да жить! Я молодой!
– И я того же мнения, Дмитрий Валерьевич, поверьте! Полностью на вашей стороне.
Незнакомец вскинул руки к груди, болезненно-жёлтой в мерцанье светильника, и Димка, смотревший округлившимися глазами, не увидел на его груди сосочков. Точно, чёрт.
– А может сон? – отчаянно всплыло в воспалённом мозгу, словно круг из глубин сознания бросили. – Проснусь вот с утра, оклемаюсь, Костяну расскажу, Иришке потом, и на заводе пацанам – прям ржака будет, с чертякой на кухне сидел. Димка перевёл дыхание, стало чуть спокойнее. Сердцебиение нормализовалось. Ну а раз сон, и выпить не грех, и закурить, да и за жизнь побазарить с тёмными силами.
– Простите великодушно, Дмитрий Валерьевич, могу я внести поправки в ваш внутренний монолог.
– Не понял, – затупил Дима, – кого внести?
– Простите, перебил ваши размышления. Вы наливайте себе, наливайте, коньячок там остался справа в шкафчике. Левый коньяк, палёный, но пить можно.
Теперь заколбасило гостя, затрясло. Он прокашлялся, оттёр полотенцем лысину. Димке, стало его жаль, ну, чего сидит, дрожит как цуцик. Сходил в спальню, но куда что Иришка положила – не разобрать. Подхватил верблюжье одеяло, в котором ещё мелкого Ваньку выносили на прогулки. Вернувшись, подал одеяло, нашарил бутылку коньяка, хотя и не смог вспомнить, как он там оказался. Засвистел чайник и пришлось налить незнакомцу кипятка в здоровенную литровую кружку, из которой Димка любил смаковать по утрам цикорий, и кинуть в неё пакетик цейлонского.
– Что ты… вы там про поправки говорили?
Диме захотелось стать вежливым. Да кто знает, какой расклад получится? Может, это сюжет уже на том свете закручивается, просто декорации не сменили. Мысли в предвкушении коньяка понеслись вскачь, отслеживать их, а тем более притормаживать Димка не успевал.
– Благодарствую.
Человек без сосочков завернулся в одеяло, прокашлялся, вытер влажные губы, обхватил кружку руками, торчащими, словно у кузнечика, и улыбнулся.
– Горячий.
«Надо думать, – хмыкнул Димка, – кипяток! Да вам, чертям, поди, пофиг. Он плеснул коньяка в гранёный стакан, глубоко выдохнул, зажмурился и выдул тёмную жидкость залпом. Стукнул стаканом по столу так, что подпрыгнула солонка у стены.
– Хорошо пошла. Рассказывай… те.
Взял с холодильника сигареты. Прикурил. Незнакомец прихлёбывал чай и не отрываясь, смотрел на Димку.
– Про поправки. Могу порадовать и огорчить вас, Дмитрий Валерьевич.
– Давай без отчества. Что я, профессор какой, ты меня Валерьевичем зовёшь? Дима я.
В голове расползлось тепло, тело размякло, страхи выцветали, словно краски на солнце, ситуация казалась совершенно фантазийной, придуманной. «Сплю, – однозначно решил Димка, втягивая полные лёгкие «Мальборо», – прикольно».
И дым потянулся к потолку колечками. Захорошело. Дима улыбнулся, никаких запретов во сне, никаких границ.
– Давай, чертяка, пофиг во сне-то, расстраивай.
Человек вскинул яркие, словно серебро в зрачки залили, глаза, стукнул зубами о края кружки, заулыбался в ответ.
– Вы, Дмитрий, заблуждаетесь. Не чертяка я, не бес и прочая нечисть. Я – Защитник ваш. Ангел.
– Да ладно! – выдохнул Димка. Всплыли в памяти сказки Андерсена, что читала тётка в детстве – там и про ангелов было. А ещё был улётный и смешной мультик «Все псы попадают в Рай», потом сверкнул в мозгу крыльями Киану Ривз из фильма «Константин». Но этот голый-лысый больше походил на Траволту из фильма «Майкл», правда, телосложением пожиже.
– Интересный коленкор, – прошептал Дима. Пространство набрало яркость и чёткость, острее выделились детали, тени, углы, очертания, будто что в глазах подкрутили.
– Ангелы вроде не такие. Они… это… с крыльями, типа.
– Ангелы разные. Кстати, если захочешь, могу предоставить кучу интереснейшего материала – докторскую защитите.
– Кого защищу?
– Забудьте, – сказал Ангел, – разные мы, ангелы, а крылья в зале оставил, где сыночек ваш спал.