***
Ангел улыбнулся. Дима не понял, что прикольного – утонуть из-за дураков на снегоходах. Ладно бы, выполнял спецзадание – монтировал, например, секретный объект во льдах Баренцева моря и тут вспарывает торос вражеская подлодка, их топит. Ну, куда ни шло, сын бы гордился, а так…
Где папка? Рыбу в озеро кормит. Утонул по глупости. Рыбак, блин.
– Ты что Дим, – всплеснул руками Ангел, – и думать так не смей, ты жизни спас, ты…
Он запнулся.
– Ну, давай, охранитель, блин, сейчас можно. За кого я там воды нахлебался, а?
Ангел смутился, развёл руками.
– И сейчас не могу сказать, Дим, не обессудь.
– Ну и хрен с тобой, – разговаривать Димке расхотелось, – давай открывай дверь, куда там – в рай, в ад.
И вдруг подумалось.
– А давай на другую планету, другие есть у вас? Иная галактика, может? Куда нас после смерти перемещают?
– Мальчик не развяжет глобальную войну на Земле, это всё, что могу сказать. Но главное, Дим – это ты сам.
Ангел толкнул дверь в темноту.
– Передаю тебя дальше, Дим. До встречи!
– Спасибо, защитник, спасибо, – кивнул Димка и на автомате шагнул. Сзади щёлкнуло, его поглотил мрак. Он уловил прохладу водоёма, но не слышал ни звука, ни шороха, ни всплеска. Опять тишина. Постоял, ощутил, что сжимает в ладони бумажку.
– Эй, кто-нибудь есть? – крикнул Дима и развернулся к двери, ладонь провалилась в пустоту.
Вспыхнувший неон ослепил. Дима прикрыл глаза. Три арки зависли над водой белыми линиями. Пробегала, помигивая зелёным, стрелка. Туман окутал дальний берег, если он там был, конечно.
На плечо легла рука, хотя Димка мог поклясться: только что сзади никого не было.
– Будьте любезны, молодой человек, билет предъявите.
Голос басовитый, спокойный, так говорят очень уверенные в себе люди.
– Какой билет, – развернулся Дима.
Старичка Дима сразу узнал: небольшого росточка, седой, с проплешиной на лбу, в толстых роговых очках и бородка колышком. На заводской проходной он сидел в стеклянной будке, которую Петрович «стаканом» называл. Дотошный старикан, въедливый – опоздаешь на пять минут, все соки выпьет, пока впустит, а здесь что делает, не ясно. Преставился, наверно, по старости и работа на небесах по профилю нашлась. Имени его Дима не знал, хотел уже пошутить, да осекся, протянул бумаженцию, видать, здесь своя пропускная система.
– Едва не опоздали, Дмитрий, – покачал головой старикан, – но молодца, справились.
Он забрал бумажку, сунул под сканер, что держал в руках, и Дима разглядел его длинный, до пят балахон и жёсткий, цепкий взгляд темных глаз. Сканер загорелся зеленым.
– Отличный поступок. Засчитан. Разрешено вернуться, – старик помолчал, сканером указал на святящиеся арки.
– На тот берег вам, Дмитрий Валерьевич.
И Димка пошёл, не спрашивая более ни слова, без оглядки. Ему казалось, в густоте тумана он видит Иришку, рыдающую в пустой спальне, молчаливого Ваньку с билетом в кино, постаревшую мать, хотя и не видел её ни разу, но то, что она – подсказывало сердце: лицо в сетке мелких морщин, растрёпанные волосы, бледные скулы, выцветшие глаза, в руках каравай хлеба. Сердце Димки запело от счастья. За спиной Ваньки мелькнула знакомая лысая голова.
***
Дима почувствовал толчки в грудину, чьи-то губы прилипли к его губам, вдувая тёплый воздух, снова толчки. Внутри булькнуло, он вздохнул, зашёлся в кашле. Тело перевернули, из горла и носа пошла вода, и Костин голос разнёс в клочья воздух…
– Димка! Живой! Живо-о-ой!
Александр САВЕЛЬЕВ. Деревенька из детства. Рассказ.
«Где ты, где ты, отчий дом?
Гревший спину под бугром?
Синий, синий мой цветок,
Неприхоженный песок.
Где ты, где ты, отчий дом?»
Сергей Есенин
Ночная темнота медленно таяла. Серый свет, едва брезжащий через оконную занавеску, смутно вырисовывал в полумраке избы отгороженный пологом закуток со спящим мальчиком и склонившегося над ним деда.
– Шу-у-ри-ик, вста-а-ва-а-й, – протяжно, тихонько позвал дедушка Егор, теребя сонного внука за плечо. – Пора идти.
Пока собрались, оделись и вышли из дома, стало уже светло. Ранние путники огородом прошли к задней калитке и оказались на поле, за которым темной стеной возвышался старый лес. Рассвет полностью выдавил из-за линии горизонта на нежную голубизну небесного простора оранжево-розовый диск солнца, заставив засверкать бесчисленными искрами серебряные капельки росы, что уютно распластались во впадинках изумрудных листьев запотевшей травы.
Когда грибники подошли к зябкому сумрачному лесу, Шурик с надеждой посмотрел на деда и проникновенно промолвил:
– Дедушка, давай не пойдем за грибами… Вернемся домой… а то без нас пообедают…
Это замечательное высказывание в детском возрасте отца автора сих записок сохранилось в памяти родственников и шутливо вспоминалось в их семье в грибную пору. Передалось оно, наверное, через отцовскую тетку – Екатерину Егоровну, которая жила с дочерью Зоей в деревне с названием Кривошеино (Колюбакинского районного центра), под Тучковым. В обиходном общении они всегда называли это место глобально: Тучково. Говорили: «Поедем в деревню, в Тучково… к тете Кате, в Тучково…», подразумевая Кривошеино. Его отец рассказывал, что во время войны гитлеровцы, построив в шеренгу мужчин деревни, расстреляли каждого энного (точный расчет сыну не запомнился), в число которых попал и муж тети Кати…
В этой милой деревеньке – его малой Родине по отцовской линии – в доме тети Кати, отстоявшем на несколько домов от прадедовского, довелось в детстве погостить пару сезонов и ему до наступления длинного каскада пионерлагерных смен, которые в дальнейшем забирали большую часть золотых дней летних каникул мальчишки, оставляя лишь отпускные месяцы родителей.
До сих пор вспоминается своеобразный запах настоящей деревенской избы с русской печкой, в которой тогда частенько готовили и летом, несмотря на появление керогазов. Щи, сваренные на обычной плите, никоим образом не могут сравниться со знаменитыми томлеными щами из чугунка, приготовленными и отстоявшимися в печи. То же можно отнести и к тушеной картошке, и к топленому молоку с румяной пенкой, да и, в общем-то, к любой другой еде…
У его прадеда, Егора Акимовича – по отцовским записям – было семеро детей: три сына и четыре дочери; а также три брата и одна сестра. Промелькнуло более половины века… К сожалению, с уходом из жизни родителей все связи с многочисленными тучковскими родственниками у горожанина утратились, а побывать в родной деревне за этот срок ему довелось только один раз, с оказией – года три назад. Во время поездки с женой на машине в селение Горовидка, под Вязьмой, он свернул с Новорижского шоссе и заехал в Кривошеино. Попав в деревню, бывший мальчишка с трудом узнал перестроившееся окружение; нашел дом тети Кати – тот почти не изменился. Пожилой мужчина, муж Зои (дочери тети Кати), увидев стоящего у калитки человека, вышел и пригласил его в дом. Больная Зоя лежала на кровати, внешне став очень похожей на свою покойную мать; узнала неожиданного визитера, трогательно радуясь встрече… Поговорили… Он записал их номер телефона… и вскоре уехал. Сначала не звонил по причине каких-то вечных дел, да и повода особого не было, а потом затерял куда-то бумажку с телефонным номером…
Запомнилось ему также из отцовских рассказов, что у прадеда было неплохое хозяйство с разной живностью, в числе коей была и лошадь по имени Шенька. И якобы случилось как-то, что Егор Акимович, возвращаясь вечером по лесной дороге на санях с Шенькой, был окружен стаей волков, и спасла их от неминуемой лютой смерти горячо прочитанная им молитва! Волки отпустили…
Не забудутся правнуку дедушки Егора и дни его непродолжительной деревенской жизни, полной ребяческой беззаботности, среди русской природы с ее лугами, нескончаемыми лесами, маленькой извилистой речушкой, прудами, большущими копнами душистого сена, в которых они с местными мальчишками барахтались, прыгали, устраивали шалаши…
Рядом с деревней располагался небольшой санаторий, или лечебный пансионат, около которого имелся маленький заросший прудик, куда они частенько приходили с ребятами, гуляя, и где однажды стали свидетелями удивительной «природно-экологической» акции.
Как-то к пруду подъехала, пробуксовав немного в придорожной канаве с застарелой лужей, автоцистерна наподобие тех, которые раньше приезжали очищать выгребные ямы туалетов. Из нее вышли два мужика (сейчас бы они назвались экологами). Сунув конец выходящего из цистерны гофрированного рукава длинной кишки в прудик, один из них объявил:
– Всё, ребятки, сейчас будем чистить этот пожарный водоем. Отойдите-ка подальше… от греха…
После чего включил насос, и вода стала быстро убывать, обнажая неровные скользкие береговые края, а затем и илистое дно пруда с водорослями, камнями, различным мусором из банок, бутылок, черепков, железной цепи и множеством плескавшихся в лужах рыбешек: карасей, линей…
Второй «эколог» вытащил из кабины корзину, разулся, засучил штаны и, осторожно спустившись с ней по берегу вниз, стал собирать со дна рыбу, брезгливо ступая по вязкому чавкающему грунту. Похватав, что попалось на глаза, он быстро наполнил корзину, прихватил по пути понравившуюся металлическую цепь и, вылезая наверх с довольной физиономией, сказал:
– Вот теперь пруд осмотрен и очищен, – при этом кивнул на свисающую цепь, зажатую в приподнятой руке, а потом, обернувшись к напарнику, крикнул:
– Федя, запускай!
Насос заработал вновь, теперь уже выливая забранную воду обратно в котловину прудика. Опустошив (а заодно и промыв) цистерну и заполнив водоем, «экологи» скрутили кишку, закрепили вдоль цистерны; погрузили корзину с рыбой (и цепь) в кабину, пояснив разинувшей рот детворе:
– А рыбок, ребятки, повезем на обследование к врачу, э-э… то есть к этому, как его… э-э… ветеринару…
Хлопнули дверцами и уехали, напоследок опять немного пробуксовав в той же придорожной канаве…