– Какой букет? – хмуро посмотрел на меня папа, помешивая лопаткой картошку.
– Учителю в честь первого сентября, – объяснил я. – Купить, наверно, надо?
Отец рассмеялся.
– Где это видано, чтобы деревенский школьник носил на первое сентября покупные цветы? Сейчас поедим и пойдем в поле. Там каких красот только не увидишь…
– Так, наверно, отцвели уже все красоты.
– Неправда. Кое-что еще осталось.
После обеда мы пошли в поле, и по пути нам встретилась старая женщина в зеленом платке. Она была очень маленькая, худая и такая морщинистая, что напомнила мне засохший огурец.
– Ваня, ты ли это? – всплеснув руками, спросила старуха хриплым голосом. – Или это я уже от старости совсем сдурела?
– Да я, Ольга Николаевна, – ответил, улыбаясь, отец. – Кто же еще? А это мой сын Павел, в восьмой класс завтра пойдет.
– Хорошенький, – глянула на меня старуха и тут же перевела взгляд на отца. – А тебя прямо не узнать. Такой статный красавец… Ты знаешь, – понизила голос старуха, – живет здесь одна дама незамужняя. Учительницей работает, умница, красавица, а мужа нет.
– Отчего же нет? – поинтересовался папа.
– А за кого ей здесь замуж выходить? Перевелись женихи. Одни пропойцы и старики остались. Ну, а ты не теряйся.
Отец усмехнулся.
– Я для себя всё решил. Нет Кати, а другой жены мне и не надо.
– Ну, как знаешь, – махнула рукой женщина в зеленом платке.
Собрав в поле маленький букет из разных дробных цветочков, мы с отцом отправились домой. Я шел, не поднимая глаз. Мне было неинтересно осматривать местность, в которой предстояло провести приличное количество лет. Не то чтобы я возненавидел деревню, едва приехав в нее, просто пребывание здесь не доставляло мне удовольствия. Я всё время вспоминал Петербург. Возможно, думал я, папа прав, со временем я привыкну к деревне, а может, даже полюблю ее. Но сейчас я этого даже представить себе не мог.
Папа шел молча, что показалось мне странным, ведь обычно он много говорил. Взять хотя бы день, когда мы ехали сюда в поезде. Наш путь длился не меньше десяти часов, и за это время мне удавалось наслаждаться тишиной только когда отец отлучался в туалет или покурить, иликогда я сам выходил из купе. Всё остальное время он рассказывал мне истории из своего счастливого детства, которое он провел именно в этой, по его мнению, замечательной деревне. А вот теперь он шел рядом со мной по тропинке и, кажется, думал о чем-то невеселом.
– Папа, ты чем-то расстроен? – спросил я.
– Нет, сынок, – помолчав, ответил он. – Просто, устал, наверно. Весь день прокопались мы с тобой сегодня. То вещи разбирали, то убирали в доме… Сколько пылищи выгребли!
– Это да, – вздохнул я.
Но я был уверен, что не работа так опечалила отца, а что-то другое. Но вот что? Весь вечер я ломал голову и в итоге осмелился предположить, что всё дело в моей нелюбви к его малой родине. «Это его задевает, если не оскорбляет, – думал я, лежа в постели. – Мне не следует так открыто говорить о том, что мне не нравится деревня. Лучше делать вид, что я без ума от этого забытого богом местечка».
С этой мыслью я закрыл глаза и вскоре начал засыпать.
Идя на торжественную линейку, я ожидал увидеть на площадке огромное количество детей, по крайней мере, не меньше сотни, но стоило мне переступить порог школьного двора, как я увидел совсем другую картину. Около тридцати ребят разных возрастов стояли в ряд у здания школы, а напротив них высился массивный мужчина с усами, по-видимому, директор, и рассказывал им что-то о пользе учебы. Подумать только, всего тридцать учеников во всей школе. У меня в петербургском классе было больше. Что ж, может, оно и к лучшему.
Под высоким кленом стояла женщина в черном платье и на высоких каблуках. Заметив меня, она подошла поближе и тихо спросила:
– Ты новенький?
Я кивнул головой, не отрывая взгляда от этой до невозможности красивой женщины. На вид ей было не больше тридцати лет, карие печальные глаза в оправе длинных темных ресниц смотрели куда-то вниз, и мне так хотелось поймать ее взгляд, что я чуть ли не опустился для этого на корточки. На белоснежном лице цвела едва заметная улыбка. Казалось, если эта женщина улыбнется чуть шире, то сведет с ума своей красотой. Длинные русые волосы колыхал легкий ветерок, и мне захотелось, чтобы он подул сильнее. Тогда светлые локоны коснулись бы меня.
– Твои одноклассники там, – произнесла она ласковым голосом, еще раз убедив меня в своей идеальности, и указала ладонью в сторону четырех небрежно одетых подростков.
Я подошел к ним и, всё еще думая об учительнице, поздоровался.Мы разговорились. Я рассказал, что приехал из Санкт-Петербурга, что моя мать давно умерла и что, учась в прежней школе, я ходил в секцию по баскетболу и в кружок рисования. Мои новоиспеченные одноклассники оказались довольно дружелюбными и общительными. Среди них было два парня – Антон и Коля, и две девушки – Аня и Оля. В отличие от остальных одноклассников, Аня была единственной, кто пришел в школу первого сентября не в джинсах, а в белой блузке и черной строгой юбке. Она же показалась мне самой умной из собеседников.
– А кто у нас классный руководитель? – осведомился я. – Хочу вручить ему букет.
Оля показала пальцем на ту самую женщину в черном платье. Я снова взглянул на красавицу, стоявшую под деревом, и буквально перестал дышать. На нее невозможно было глядеть равнодушно, не любуясь ее безупречной наружностью.
Я почувствовал, что щеки мои запылали. Одноклассники рассмеялись.
– Мы понимаем тебя, – насмешливо произнес Антон. – Об этой красотке мечтают все особи мужского пола в деревне. Но она так горда и высокомерна, что пока никого не удостоила даже взглядом. Своим холодным, злым взглядом.
– По-моему, у нее добрый взгляд, – пробормотал я, продолжая глядеть на учительницу, – добрый и печальный.
– Еще бы ей не быть печальной, – заметила Аня. – У нее муж умер.
– Муж умер? – воскликнул я. – Когда?
Два года назад. Она жила с ним в каком-то городе, работала там учительницей истории. А потом ее муж связался с какими-то нехорошими людьми, которые убили его. Тогда она ради собственной безопасности уехала из того города в нашу деревню.
– А откуда вы всё это знаете?
– Это деревня, брат, – ответил Коля. – Здесь всё обо всех знают. Наверно, она рассказала кому-то по секрету, а тот еще кому-то, и так разошлось по всей деревне.
Если бы вы знали, как мне в ту минуту было жаль эту женщину. Казалось даже, что прежде я не испытывал такой сильной жалости ни к себе, ни к кому-то другому… кроме мамы, конечно. И мне самому казалось странным то, что я сопереживаю едва знакомому мне человеку. Где-то в глубине души мне было даже стыдно за то, что я так сильно беспокоюсь об этой женщине, – больше, чем о собственном отце, который однажды пережил то же самое, что и она.
– Наверно, – подумал я, – всё дело в ее глазах. Они будто бы говорят: «Погорюй вместе со мной…»
– Ну, – засмеялась Оля, – иди, дари ей свой букетик.
Я поглядел на цветы и вдруг понял, что такой шикарной женщине полагается такой же шикарный букет, а не это недоразумение у меня в руках. И швырнул свой букет с такой силой, что он перелетел через калитку и упал куда-то в траву.
Когда директор закончил речь, классная руководительница подошла к нам и сказала, чтобы мы следовали за ней в класс.
– Как ее зовут? – спросил Колю по дороге.
– Мария Александровна.
– Мария, – произнес я еле слышно. – Мария…
Мы вошли в маленький класс с обшарпанными обоями и сели за парты: девушки – за одну, Коля с Антоном – за другую. Я же сел за первую парту у окна, котораястояла прямо перед учительским столом. Мария Александровна начала диктовать нам расписание на завтрашний день. Я писал, чувствуя сильное биение своего сердца. Со мной что-то происходило.
– Как зовут нашего нового ученика? – спросила учительница.
Я медленно поднял голову, наши глаза встретились. Я вновь почувствовал, что мои щеки горят огнем, и устремил взгляд в свой дневник. Казалось, мне легче было поднять два мешка картошки разом, чем посмотреть классной руководительнице в глаза. Да и просто сидеть рядом с ней, как оказалось, было подобно пытке. Я боялся даже громко дышать.
– Ну, что ты испугался? – рассмеялась Мария Александровна.
Тут я совсем смутился. Ну вот, не хватало еще, чтобы она приняла меня за умалишенного.
– Пашей меня зовут, – наконец выдавил я.
– Очень приятно, Павел, – сказала она, слегка улыбнувшись.
И снова стала что-то говорить всему классу. Но я не слушал ее. Я прокручивал в своей голове события последней минуты: «Она спросила, как меня зовут. Я посмотрел на нее, потом посмотрел вниз, потом опять на нее. Она спросила, чем я напуган. Или нет… она спросила, как меня зовут. Я ответил, что меня зовут Пашей…»
Вечером отец поинтересовался, как у меня прошел первый день в школе. Сначала я хотел рассказать ему, что сегодня мне довелось увидеть такую красивую женщину, какой я не видел ни в Петербурге, где живут миллионы людей, ни на экране телевизора, ни на обложках журналов. Но потом передумал. «Вдруг отец решит, что я влюбился, и станет подшучивать надо мной? В конце концов, может, это только мне Мария Александровна кажется такой безупречной, а остальные видят в ней всего лишь симпатичную женщину».
– Всё нормально, – улыбнулся я. – Представляешь, в моем классе всего лишь пять человек. Это вместе со мной.
– Ну и хорошо, – сказал папа. – Меньше народу, больше кислороду.
Начались ежедневные занятия. Никогда я не отличался особым прилежанием, учителя в прежней школе частенько называли меня бездельником и лодырем. Исправляться было не в моих планах. Я не стремился показаться новым учителям хорошим учеником, заслуживающим лишь положительных оценок. Поэтому на уроках почти не слушал, домашние задания делал абы как. Но меня приятно удивило, что в новой школе учителя не были такими строгими и требовательными, как в прежней, а еще то, что мой уровень знаний, считавшийся в городе крайне низким, здесь был, пожалуй, на порядок выше, чем у моих новых одноклассников.