ылками джина, что заметил один из свидетелей, поднялся в номер и ни разу никому не попался на глаза, – Служитель с удовольствием играл свою роль то ли знатока, то ли следователя. Или даже воображал, что он – Eugène Sue .
– Да-да. Следствие пошло по самому примитивному пути, – Палач неожиданно ударил худой ладонью по острому колену.
– Полиция всех допросила и… отпустила. Все они, конечно, тут же съехали, не желая оставаться в гостинице, где произошло такое неслыханное по жестокости преступ-ление. Семья из второго номера вернулась в Париж, странный человек из первого номера переехал в другую гостиницу неподалёку, а бородач уведомил полицию, что срочно уез-жает, как у него было запланировано. Порт Les Sables-d'Olonne ждёт его. Ни тени подоз-рений не пало на хозяина. Кто же будет своими руками губить налаженное дело, лишаться твёрдой прибыли?! Ну, а теперь главное.
Служитель неожиданно прервал себя, сделав лирическое отступление:
– Я так волнуюсь, как будто наш герой сидит где-то рядом с нами.
– Главное мы знаем: он не виновен. Но мою работу не исправишь. Отсечённую голову на место не приладишь. Так и ношу эту картину с собой: голова в корзине, глаза ещё открыты, а в них отражается синее небо. А вообще-то, глаза у него были серые, как у вас, – Палач с серьёзным видом кивнул Служителю. – И всё же, как случилось, как уда-лось доказать его невиновность?
Кюре сидел неподвижно и внимательно слушал, не проявляя нетерпения, как это делал Палач. Заметно было, что под сутану священник поддел что-то для тепла. Переби-рая пуговицы на одежде – их можно было насчитать тридцать три, по числу лет земной жизни Христа – он изредка покачивался на стуле и поправлял шляпу-сатурно с широки-ми полями, действительно напоминавшую обрезанную снизу планету Сатурн.
– Всё просто. Или сложно? Первый муж убитой женщины, моряк, выжил на не-обитаемом острове. Его подобрали через шесть лет. Этот человек был сыном владельца гостиницы. Или я уже говорил это? Ещё в юности сын-моряк был проклят отцом за пре-ступление против родной сестры, и позже, когда моряк женился, отец даже не захотел по-знакомиться со своей невесткой, а потом и с внуком-выродком, как он его поименовал. Когда моряк после шестилетнего отсутствия пришёл в гостиницу, отец его, обросшего бородой, не узнал. Сын, давайте будем называть его и дальше моряком, чтобы не путаться, снял комнату №4 рядом со своей бывшей женой, её мужем (нашим героем) и двумя детьми. Очевидно, что он долго вынашивал план мести. Он старался не встречаться ни с отцом, ни с сестрой, ни со счастливой семьёй. Он почти не разговаривал, как все заметили, видимо, опасаясь, что его узнают по голосу.
– Да, голос трудно изменить. Однажды я встретил своего друга, с которым не ви-делись сорок лет! И можете себе представить, не узнал его. А когда учились, жили душа в душу. Но вот он заговорил, и я сразу вспомнил друга юности, хотя на лице его остались лишь малые полустёртые следы былого юношеского облика. Какое чудо человеческий голос! Десятки лет он не меняется, – Кюре вступил в разговор и ввёл в него совсем другие нотки.
Палач взглянул на Кюре, как бы ожидая дозволения сказать своё слово. Кивнул Служителю и промолвил:
– Да, голос можно изменить только одни способом: если повредить горло чем-нибудь. Одному моему знакомому в драке ткнули в горло ножом. С тех пор он сипит. И кличка к нему пристала – Сипатый. Однако давайте не отвлекаться от главного.
– Самое важное, – приосанился опять Служитель, – моряк знал (он ведь родился в этом доме), что между его номером и комнатой бывшей жены давным-давно при по-стройке устроена потайная дверь, запертая на ключ и заставленная с обеих сторон шкафа-ми. Как видите, всё просто. Ночью он отодвинул шкаф, открыл дверцу, подвинул второй шкаф, оглушил спящего мужа, влил в него чуть не литр джина. Приговорённый, между прочим, кричал на суде, что он пьёт лишь вино, и только за обедом, что подтвердили все родственники. Итак, жену моряк убил «за измену». А детей? Тоже «за измену», сказал он на следствии.
Палач молча слушал и всё ёжился то ли от осенней прохлады, то ли от подробно-стей.
– Продолжаю. Моряк-бородач вытер клинок об одежду второго супруга бывшей жены. Тут он заметил, что на кортике осталась кровь. Он вытер её платком, торчавшим из кармана соперника. Вдруг в его дверь постучали. Он шмыгнул к себе, быстро поставил шкафы на место. Бросился к двери с кортиком в одной и платком в другой руке. Через дверь попросил соседа подождать, засунул кортик под кровать, выбросил окровавленный платок в открытое окно. Причём, скомкал его и метнул в сторону соседнего окна. Однако платок расправился в воздухе и приземлился в цветы под его собственное окно. Оказа-лось, что пришёл хмурый сосед из первого номера попросить на время лампу, потому что его светильник погас, а перстень-печатка, который он неловко пытался снять с безымян-ного пальца, закатился под кровать. Глупая ситуация. Бородач дал лампу, оставшись сто-ять в дверях, пока странный сосед не найдёт свой перстень. Через два дня моряк отбыл в порт Les Sables-d'Olonne. Там он нанялся на судно, отчалившее в Сенегал и Гвинею. Вер-нулся он в Париж лишь через два года.
Палач внимательно и напряжённо слушал. «Сидячая гильотина», – подумал Слу-житель, скользнув по нему серым взглядом. Кюре задумчиво поглядывал на небо, то уби-рал руки под мышки, то выпрастывал их и поглаживал колени, словно вытирая вспотев-шие ладони.
Служитель взял паузу, как будто ожидал от слушателей просьбы продолжить. Не дождался.
– Добрался он из Марселя в Париж, и поскольку ничего не умел, занялся разбоем со своими друзьями-моряками. Дальше просто. Когда он попался, никто не думал его ко-лоть на другие преступления. Но он сам сознался, что убил жену и двоих детей. Вернув-шись с необитаемого острова после шестилетнего отсутствия, он с радостными чувствами полетел домой. И вдруг увидел, как его жена обнимается и целуется с соседом, а двое де-тей – один его и второй, видимо, уже от соседа – играют рядом. «Я так внезапно возне-навидел её, счастливую, увидев рядом с новым мужем, нашим соседом, что совсем голову потерял», – говорил он на следствии. С тех пор он стал вынашивать план мести. И вот такой случай ему представился. Кстати, оба мальчишки были – вылитая мать. Муж – ни тот, ни другой – словно не принимали участия в их зачатии – ни одной черты от отцов, все материнские…
– Да, я помню, газеты об этом писали, – Палач не терял интереса к рассказу. Кю-ре просто кивал, подтверждая и то, что слушает, и то, что эта деталь ему известна. Служи-тель не стал ждать просьбы продолжить.
– Можете себе представить, что через два года после убийства, когда он вернулся из плавания, моряк зашёл к отцу с надеждой помириться. Или хотя бы посмотреть на него и на повзрослевшую сестру. Бороды у него не было и в помине. И отец, и сестра признали его, но не захотели возобновлять ни семейные, ни какие-либо другие отноше-ния. Или я это уже говорил? Простите, если повторяюсь. Как-то путанно я всё рассказываю. Парадокс в том, что бывшая невестка хозяина и бывшая жена его непутёвого сына, выбрала именно эту крохотную гостиницу, не подозревая, что проживает у свёкра, что привезла ему внуков, о которых он, как и всякий человек в летах уже не раз мечтал.
Палач погладил ладонью грудь, словно массируя сердце. Кюре заинтересованно посматривал на кафе через улицу. Платаны высились полуголые, а каштаны на той сторо-не ещё сопротивлялись осени, стесняясь сбрасывать зеленовато-жёлтые платья.
– Или такая деталь, – Служитель потюкал ногтем указательного пальца по вис-ку. – Чуть не забыл, что после убийства моряк взял кортик с собой. Дорог был ему этот клинок. Однажды брали на абордаж английское судно, и кортик стал его военным трофе-ем. Не расставался он с ним никогда, и сейчас в Париже не захотел ни спрятать, ни пода-рить, ни выбросить. В полиции обратили внимание на кортик, с которым его взяли. Потя-нули за ниточку, а моряк наш и не сопротивлялся: почти охотно рассказал всё про убийст-во, о котором начали уже забывать. Всё же прошло два года.
Служитель замолк таким манером, что стало ясно – повествование окончено. В глазах Палача выразилось разочарование. Его прямоугольное лицо словно говорило: поч-ти всё это я знал. Да, несколько новых маленьких штрихов к картине. И тут же родился немой вопрос: а стоило ли встречаться? Он последний раз поёжился. Вопросов не было. И Служитель, и Кюре безмолвствовали. Палач неуклюже встал во весь свой гильотинный рост. Присутствие Кюре, конечно, подпортило встречу. Пока они оставались вдвоём со Служителем, Палач чувствовал себя раскованнее, вольготнее. Он вежливо, но холодно попрощался с обоими и, не поблагодарив за рассказ, двинулся по улице в сторону rue de Vaugirard, повернул налево и скоро потерялся из виду. Jardin du Luxembourg, – отметил для себя Кюре.
V. КЮРЕ И СЛУЖИТЕЛЬ
…Приговорённому дают две недели
на все приготовления.
У. Теккерей
Служитель и Кюре переглянулись. Обоим почему-то не хотелось расставаться. Тем более, что оба вздохнули с облегчением, когда Палач скрылся из виду. Словно они боя-лись, что он может вернуться и живой гильотинной рамой вырасти возле их стола. Мол-чание нарушил Служитель.
– Monsieur le curé, если у вас есть время, я бы с удовольствием послушал ваше мнение о невинно казнённом.
Кюре прошёлся пальцами по пуговицам сутаны, словно по клавишам аккордеона, поправил снежно-белую колоратку в виде вставки и тем самым как бы сбросил с себя на-пряжение.
– С удовольствием, monsieur! Я заметил, что вы заинтересованно поглядываете на другую сторону улицы. А не перейти ли нам в то кафе? Из-под платанов – под каштаны.
– Очень рад вашему предложению. Отсюда кафе выглядит привлекательно, ка-жется более уютным.
Они расплатились за три чашки кофе и, увёртываясь от лихих тяжёлых фиакров, поспешая друг за другом, перешли улицу. Там всё оказалось комфортнее: и более мягкие удобные сиденья, и покрытые дешёвыми, но чистыми скатертями столы, и кофе – крепкий, душистый, горячий. Он дымился на прохладном осеннем воздухе и таял в нём, его не согревая.