Андрейка млел и гордился своим участием в таком знаменательном событии, просто не мог поверить своему везению и счастью.
А к вечеру был салют. Сначала справа и слева где-то бахало, потом в воздух неслись две огненные кометы и расцветали, встретившись, фантастическими цветами под крики «Ура!», заглушавшие звуки мирных разрывов.
Наутро, выспавшись и позавтракав кашей с бутербродом (хлеб и масло, за колбасой нужно было ехать в Москву ночь на поезде), отец с сыном собрались в поход. Сборы у опытных туристов недолги. В брезентовый рюкзак отправились завернутые в кальку (что еще может принести с работы домой инженер-конструктор?) четыре ломтя серого хлеба с достойным количеством соленого сала, обернутая старым шарфом литровая банка с горячим отваром шиповника (банка весит так же, как и винная бутылка, но вмещает жидкости больше), нож, коробок спичек и пара таблеток сухого топлива в непромокаемом пакете, пузырек зеленки с куском бинта, две штормовки и кусок полиэтилена на подстилку. На дворе стояло вёдрышко, но правильный турист должен быть готовым ко всему.
У Андрейки была и собственная экипировка: в настоящей кирзовой полевой сумке помещалась тетрадка с цветными карандашами для рисования карт, перочинный ножик (юный турист пока не знал, почему у него такое название), пара пустых спичечных коробков (на случай поимки майских жуков). Солдатский ремень с бляхой, накануне начищенной зубным порошком – вторая после полевой сумки андрейкина гордость, кобура с игрушечным наганом, почти как у «неуловимых», и все это великолепие венчала будёновка с большой, как у Мальчиша-Кибальчиша, красной звездой.
Осталось только натянуть шерстяные носки и кеды (в них шаг становился пружинистым и мягким, а нога почти не уставала), сунуть в карман горсть ирисок «Золотой ключик» – и в путь.
Путь до цели был недолгим: их новостройка стояла на краю города, улица Карла Маркса тут переходила в автотрассу до Москвы. Нужно было всего лишь перейти дорогу, и начинались поля и овражки с лесопосадками и перелесками.
Далее меж полей петляли проселки, размытые вешними водами, но подсохшие на майском солнышке. Вот в этих-то промоинах и таилось главное богатство.
– Осколок!
– Пуля!
– Гильза!
– Опять осколок – отец с сыном нагибались по очереди, подбирая находки.
Свернули в сторону на целину. Это был небольшой холмик среди степного пейзажа, плоский и невысокий. Слева – овражек, справа – лесок. И там, и там, наверняка еще сыро, а тут – солнышко припекает, штиль, в высоченном синем небе зажурчали первые жаворонки, эх, вот бы их разок увидеть! Из земли, вместе с молодой, травой торчат нежные стрелки дикого чеснока – неплохая добавка к трапезе, да еще домой набрать можно. Отличное место для привала.
Первым делом осмотрелись. Пригорок перечеркнут зигзагообразной впадиной, вокруг углубления в земле, словно вмятины. Стало ясно – это следы траншей и воронок, шрамы войны на русской земле, засыпанные, заросшие, но явственно видные через 30 с лишним лет.
Андрейка огляделся взглядом опытного следопыта. Должны быть кротовины. А вот и они, у небольшой выемки на углу старой траншеи. Разгреб руками мягкую землю – точно, кроты вытаскивают наружу все ненужное. Не нужными кротам в этот раз оказались гильзы от трехлинейки – в приличном количестве, юный археолог насобирал две горсти. Вот это удача!
Отец, тем временем, расстелив припасенный кусок полиэтилена, выложил на него запасы, сын, обтерев руки о штаны, надергал зеленых стрелок. Нет ничего лучше привала в походе, а на привале – нет ничего вкуснее бутербродов с салом и чесноком, запиваемых по очереди из банки теплым сладким отваром! Перекусили, убрали все лишнее в рюкзак и высыпали на подстилку добычу.
Осколки – причудливой формы ржавые железяки размером от ногтя до пол-ладошки – ценились именно за свою причудливость. Остальные отбраковывались, их всегда было много, а таскать лишнюю тяжесть нет смысла. Гильзы были в основном винтовочные, они же – пулеметные. Другие были редкостью и ценились больше, но в этот раз таких не встретили. Желанной была всегда целая гильза, а не смятая. Андрейке больше нравились немецкие – латунные, покрытые красивой патиной с зелеными разводами, чем наши стальные, и поэтому ржавые.
Ну и пули немецкие тоже отличались от наших. Приветствовались те, что упали на излете и не сплющились о твердую преграду. А вот невероятная редкость – две вражеские пули, застрявшие друг в друге. Никогда раньше такого не встречали.
– Достань-ка, сынок, ириску. Только я целую не хочу, располовинь.
Андрейка деловито развернул ириску, разрезал перочинным ножичком точно по середине, бумажку сунул в карман, половинку отдал отцу, а вторую отправил в рот. Половинка сразу же прилипла к зубу. Значит – конфетка качественная.
– Молодец, фантик не выкинул! – заметил отец.
– Ну паап, я маленький что-ли? Не знаю разве? – обиделся сын.
– А знаешь, как делают ириски? – и,не дожидаясь ответа, отец продолжил:
– Сначала из ирисочной массы отливают такое бревнышко. – Отец, растопырив ладони, показал толщину бревнышка и разведя руки в сторону – его длину.
– Ого! – Андрейка на секунду зажмурился, представляя такую огромную конфетину. – На всю школу хватит!
– Потом ее зажимают между валками и вращают так, чтобы она превратилась в такую морковку, тонкий конец вытягиваюткак раз по размеру конфетки. Быстро-быстро ножами режут, и тут же автомат заворачивает в фантики. И ириски вылетают из станка прямо как пулеметная очередь.
Андрейка снова зажмурился, представляя пулеметную очередь из ирисок, Петьку и Анку за пулеметом. Идея понравилась. Ириска ведь почти как пуля размером, только пуля кругленькая, а конфета квадратненькая.
– А теперь давай-ка делать выводы. – Продолжил отец. —Где были наши позиции?
– Ну, это легко. Раз в этой в траншее много наших гильз, то тут сидели наши.
– Правильно. Вон, смотри, левый фланг упирается в овраг, правый – в лесок, здесь пригорок, это очень хорошая позиция. – Отец все-таки был лейтенантом запаса после военной кафедры института. – А позади нас что?
Сын оглянулся, позади была лесополоса. Пожал плечами.
– Позади нас дорога, которая ведет из города. А полоса эта уже после войныпосажена. Здесь наши бойцы сдерживали немцев, которые рвались к дороге. – Подвел итог офицер запаса.
– А, теперь я понял. На этой стороне много наших гильз и немецких пуль. А там, на поле – все гильзы немецкие. – Догадался наш следопыт.
– Правильно. А теперь посмотри, вот эти две пули, попавшие друг в друга, мы нашли вот там. А это значит, что пулеметы строчили оттуда и оттуда – отец показал в разные стороны. А очереди пересекались примерно на этом пригорке.
– Вероятность такой встречи двух пуль исчезающе мала. – Продолжал рассуждать отец. Андрейка не понял, куда исчезает вероятность, но уже сам догадался, что это не так часто случается.
– Ты представляешь, сынок, какой ад ту творился? Какая плотность вражеского огня была? Нашим бойцам головы поднять невозможнобыло.
Андрейка представил. Привычным движением достал из кобуры револьвер, пригибаясь, добежал до выемки с бывшими кротовинами и залег там. Глазами бойца оглядел поле, оценил выгодность позиции.
Прицелился из нагана, вот он, фашист, на мушке, рукава закатаны, каска с рожками, на боку продолговатая коробка, «шмайссер» в руках, от живота веером палит в него, Андрейку.
Выдох, палец давит на спуск, рука дернулась чуть вверх, отдало в плечо…
…Выдох, палец давит на спуск, рука дернулась чуть вверх, отдало в плечо… Мимо, чёрт! Немец, пригнувшись, подался чуть левее. Опытный, гад. Рядом с ним замаячил второй, движется короткими перебежками, припадая периодически к земле.
Степаныч передернул затвор – заедает, песка нахватал. Сердце молотит, из-под пилотки на лоб течет что-то липкое. Спокойно, спокойно. Выдох, плавно палец на себя, толчок в плечо, немец резко валится набок, второй падает плашмя и отползает в сторону, только задница мелькнула.
«Ну вот, другое дело. Получи, гад, ириску» – вспомнилась почему-то эта конфетка, как нашли ее случайно и поделили на троих: ему, жене Раисе и сыну Андрейке. Господи, как же давно это было…
Это было совсем недавно, всего пару дней назад. Степаныч имел бронь, работал на заводе мастером цеха, было ему всего тридцать, но все его уважительно величали по отчеству. До последнего гнали нужную фронту продукцию, а потом поспешно занялись эвакуацией.
Он каждый станок любил, как родного сына, холил, лелеял, а теперь их грубо срывали с фундаментов, сдирали со стен кабель-трассы, грузили под обстрелами и бомбежками на платформы. Быстрей, быстрей! Враг у ворот!
Успели отправить последний эшелон, в него удалось впихнуть почти насильно и жену с сыном. Вот тогда-то и нашли эту затерянную ириску.Восьмилетний мальчуган наотрез отказался взять себе целиком, настоял на дележе поровну. Съели, поплакали и расстались.
Немцы железную дорогу потом перерезали. Успел эшелон проскочить, не успел? Где они, что с ними? Про бомбы, что высыпали в чистом поле на тот поезд юнкерсы, он знать не мог.
Степаныч с одним рабочим остались на заводе. Дождались саперов на полуторке, помогли расставить ящики с тротилом в нужных местах и поскорее, чтоб не видеть и не слышать, покинули печальное, разоренное собственными руками, место.
Военкомат еще работал. Из рабочих, выздоравливающих раненых, отступающих бойцов формировали сводный батальон. Степаныч записался рядовым, получил винтовку, жаль только патронов маловато – две пригоршни всего. Батальон возглавил сам военком, охрипший от крика и ошалелый от бессонницы майор. В городе остался партийный актив – закончить эвакуацию и уйти в подполье.
– Товарищи бойцы! Враг окружает город. По шоссе вывозят раненых, отходят беженцы. Слушай боевой приказ! Закрепиться на северо-восточной окраине перед шоссе и продержаться сутки, до завтрашней ночи. Любой ценой, но ни один фашист за это время не должен ступить на дорогу! Напра-во! Шагооом марш!