На Сицилии жил и действовал один из ярчайших представителей древней философии, Эмпедокл. Эмпедокл представлял собой одного из последних представителей древней магии. Британский филолог-классик, историк античности и средневековья Эрик Доддс считает, что Эмпедокл не только верил в магию, но и практиковал ее, и был не столько философом, сколько волшебником. Эмпедокл выступает как последний мудрец архаичного склада, который не только знает какие-то истины, но и способен исцелять больных, владеет секретом бессмертия и так далее. Для доказательства того, что он имеет божественную природу, Эмпедокл бросился в жерло Этны, чтобы его труп не нашли, а его почитатели уверовали в его бессмертие. Сицилия – это также земля Пифагора, куда основатель философии бежал от преследований тирана. В Сиракузах на Сицилии жил величайший ученый античного мира Архимед. Таким образом, в исторические времена Сицилия проявляет себя как пространство борьбы древних архаичных верований и нового философского взгляда на мир, причем в историческом плане побеждают силы разума, а не магическая линия Эмпедокла.
Сицилия постоянно является местом межкультурного взаимодействия разных народов: после падения Западной Римской империи остров захватывают византийцы, арабы, викинги, германцы, испанцы и другие народы. На Сицилии постоянно смешиваются разные культуры, и каждый элемент культурного ландшафта Сицилии входит в целый ряд текстов и гипертекстов, семантически связывающих разные исторические и географические горизонты.
Однако из всего многообразия сицилийской культуры Марина Цветаева заметное место в творчестве Цветаевой занял только один топоним – вулкан Этна, а сама Сицилия в ее творчестве оказалась вырвана из контекста межкультурных символических связей и помещена в пространство сна и дикой природы.
Цветаева посетила Сицилию во время своего свадебного путешествия с Сергеем Эфроном в 1912 году. К сицилийскому ландшафту Цветаева обращается в своем творчестве позднее, в 1923–1925 гг., когда важное место в ее образности начинает занимать извергающийся вулкан, конкретизированный в Этне и Везувии. Во время поездки на Сицилию Цветаева реализуют стратегию путешествия для уяснения семантических связей между элементами сицилийского ландшафта. В период обращения к Сицилии в своем творчестве Цветаева применяет другую стратегию – изучения и создания литературных текстов о данном ландшафте.
Во время своей поездки Цветаева полностью проигнорировала культурный контекст сицилианского ландшафта и воссоздала в своих записях Сицилию как пространство сна, сонного видения. Цветаева пишет, что воздух в Сицилии – из сна. На Сицилии человек попадает в пространство, сформированное безымянными элементами природы: бок скалы, беспощадное небо, гигант без имени, крайности природы. Для Цветаевой Сицилия – сон. Таким образом, культурный ландшафт Сицилии воспринимается автором как часть первозданного хаоса. Скалы, растительность, небо могут принадлежать не Сицилии, а любому другому безымянному месту до начала времен, вне истории и культуры. Так для Цветаевой Сицилия становится местом вне времени, областью сна, где хаотически соединяются разные элементы. Стратегия путешествия была использована поэтом не для считывания и усвоения имеющихся в ландшафте смыслов, а для создания собственной интерпретации ландшафтного текста.
В период обращения к образу Сицилии и Этны в своем творчестве Цветаева реализует другую стратегию осмысления ландшафта. На ее восприятие Сицилии в это время очень сильно влияет поэзия Гёльдерлина. Влияние Гёльдерлина. Тема Этны и Эмпедокла является ключевой в творчестве немецкого поэта. Гёльдерлин обращался к ней неоднократно. Он создал стихотворение «Эмпедокл», драматические произведения «Смерть Эмпедокла» и «Эмпедокл на Этне». В творчестве Гёльдерлина Эмпедокл предстает как человек, вырванный из обычного круга человеческих отношений, стоящий вне и выше общества. Современный томский ученый Сергей Аванесов в работе «Философская суицидология» подчеркивает связь между божественностью и самоуничтожением, которую Гёльдерлин воплощает в образе Эмпедокла.
Идеи Гёльдерлина и его образность оказали влияние и на Цветаеву. Для русской поэтессы оказалась важной мысль об исключительном человеке, который стоит вне общества. В ее поэтическом мире человека ставит на такую высоту поэтический дар, способностью выразить в слове сущность мироздания. Символом таких возможностей становится Эмпедокл и Этна, где он погиб.
Образы вулкана, извержения, лавы, Этны и Везувия становятся одними из наиболее распространенных в поэтическом космосе Марины Цветаевой. Гармоничное сочетание горы и огня является для нее максимально адекватным воплощением самой идеи поэзии. В других произведениях гора выступает как метафора любви, страсти, чувства, заставляющего человека выйти за свои пределы.
Литературовед Татьяна Барышникова показывает, что для Цветаевой Этна является символом мировосприятия, близкого ей как человеку и личности «есть Этна и Везувий, а они хотят в Москву». Этна и Москва оказываются символами противоположных мировоззрений. Этна символизирует природную необузданность, масштабность страстей, подлинность бытия. Москва, чеховский символ, выступает как образ окультуренной и загнанной в рамки жизни. Чеховский идеал для Цветаевой фикция. Сюжетам Чехова Цветаева противопоставляет собственное мифотворчество. В мифопоэтическом мире Цветаевой сицилийский ландшафт становится символом стихии, страсти, природы, неподвластной цивилизации.
Этна как символ любви, которая сильна как смерть, возникает в стихотворении 1923 года «Расщелина»:
Из сокровищницы подобий
Вот тебе – наугад – гаданье:
Ты во мне как в хрустальном гробе
Спишь, – во мне как в глубокой ране
Спишь, – тесна ледяная прорезь!
Льды к своим мертвецам ревнивы:
Перстень – панцирь – печать – и пояс…
Без возврата и без отзыва.
Зря Елену клянёте, вдовы!
Не Елениной красной Трои
Огнь! Расщелины ледниковой
Синь, на дне опочиешь коей…
Сочетавшись с тобой, как Этна
С Эмпедоклом… Усни, сновидец!
А домашним скажи, что тщетно:
Грудь своих мертвецов не выдаст.
Первозданная сила любви и творчества сливаются в образе Этны в стихотворении «Строительница струн – приструню…», посвященном Пастернаку. Как указывает Маргарита Кононова, из окончательной редакции Цветаева исключила несколько строк об Этне. В этих строках снова возникает образ Этны:
А молнии! Какой пожар в них!
Град, говорят, – всесветн!
(Ты продвиженье льдов полярных,
Ты – изверженье Этн!)
Нет, я щедрот таких не стою,
(Дом – тонет, сонмы крыс…)
Хранительница бурь, пристрою
И эту… Отступись
Мне в душу. – Эмпедоклом в Этну!
В ней, говорят, красно́!
<Так погибать – честно́!>
Сокровища мои – несметны…
Друг, опусти письмо!
Таким образом, используя две стратегии чтения ландшафтного текста, Цветаева создала два связанных между собой образа Сицилии: во время путешествия в ее поэтическом мире возникла Сицилия как сон, а во время изучения литературных текстов о Сицилии, в частности, поэзии Гёльдерлина, Цветаева создает собственные тексты, где Сицилия выступает как пространство дикой природы и подлинных человеческих страстей. В обоих случаях Сицилия оказывается вырвана из культурного контекста, в котором она существует с античных времен. Богатая история острова игнорируется поэтом. Из всего многообразия сицилийских сюжетов автор выбирает историю Эмпедокла и толкует ее как парадигмальный образец торжества стихийного природного начала в жизни человека.
Итак, для формирования индивидуальной памяти, выраженной в поэтических текстах, Цветаева использует систему мест. Сицилия предстает как топос в ее системе памяти. Тем не мнее систему мест автор использует очень оригинально, необычно, инвертируя привычный образ Сицилии, сохранившийся в культурной памяти, и создавая собственную интерпретацию ландшафтного текста. В этой интерпретации культурного ландшафта Сицилии единственным важным и заметным топосом является вулкан Этна, символизирующая силу поэтического таланта и любви как источника жизни. Остальные элементы культурного ландшафта теряют имя, становятся вневременным пейзажем из пространства сна и дикой природы.
Создание сицилийского ландшафта в творчестве Цветаевой показывает нам одну из стратегий формирования индивидуальной памяти – использование системы мест, наполненных оригинальных, глубоко индивидуальном содержанием. Благодаря таланту поэта созданный Цветаевой мифопоэтический ландшафт Сицилии входит в культурную память и участвует в генерировании новых интерпретаций, создание новых культурных и литературных текстов, раскрывающих смысловое богатство русской культуры.
«Наши встречи»
Дмитрий ИГНАТОВ. «Даже самая «твёрдая» научная фантастика – это в первую очередь о людях»
Беседа с Ириной КАЛУС
И.К. Дмитрий, считаете ли Вы быт в полной мере достойным писательского пера или сочинителю, всё же, стоит обращать внимание на более "высокие" вещи? Можно ли противопоставить быт – космосу, а нашу реальность, обыденность – фантастике?
Д.И. Я стараюсь обходить такие оценки. Не потому, что боюсь кого-то обидеть, а потому что принимаю всю многогранность литературного творчества. Думаю, что относительно него в принципе нельзя говорить о чём-то достойном или недостойном, надлежащем или ненадлежащем. Это в первую очередь сфера интересов каждого конкретного автора. И читателя. Кому-то интересно писать женские романы. Кому-то интересно их читать. Кто-то поглощён мелко детализированным реализмом. И достигает в этом успеха. И находит читательский отклик.
Мне интересно делать то, что делаю я – писать в фантастическом жанре. Более или менее научно, но строить сюжет на основе некоего необычного допущения. И сказать, что это строгая антитеза реализму, по-моему, тоже нельзя. В любой истории важен контраст. На фоне обычной жизни героев случается нечто, вырывающее их из обыденности, и это становится отправной точкой. Так закручивается сюжет. Этот драматический принцип работает в любом жанре.