Можно ли при этом назвать фантастику Жюля Верна – низким жанром? Можно ли так назвать произведения таких философов, учёных, в самом буквальном значении слова – мыслителей, как Станислав Лем или Иван Ефремов? И, тем не менее, это оказалось засыпано, замусорено, покрыто слоем пустой породы, погребено под литературными отложениями… В первую очередь для глаз массового читателя. Как очертания древнего города, которые видны только профессиональному археологу, тогда как простой человек видит лишь поле с травой.
Но, кажется, я увлёкся с научными образами. Это меня бес Ефремов попутал! Переходя к следующей части вопроса… Я лично не делаю разницы между массовым и каким-то элитарным читателем. Между массовой и нишевой литературой – да. Тут разница очевидна и определяется тиражами и продажами. Но не между читателями. Я уверен, что каждый человек ленив по природе и любит жвачку, но точно так же каждый способен получать удовольствие от восприятия сложности. Спираль, самораскручивающаяся вниз, точно так же может закручиваться и наверх. Что касается «моего» читателя, то я не тешу себя иллюзиями, что он в хоть каком-то обозримом времени приблизится по численности к массовому. На фоне всего читательского сообщества – это единицы. Тысячные доли процентов. Но это и очень молоды люди, и очень взрослые. Вероятно, довольно свободно мыслящие. Склонные к естественным наукам, критическому мышлению. Но главное – им явно мало того, что они могут найти в сугубо развлекательной фантастике. Они ищут чего-то большего. Кто-то находит это в моих текстах. Но хороша сама эта тенденция. Сам поиск. За это я их люблю. Но иногда и мучаю. Добавляю в текст описаний, заставляющих лезть в «Википедию», или загадок и отсылок, становящихся понятными только при прочтении другого рассказа. Но изначально, конечно, мне самому нравится такая игра. Мне же хочется выразить свою мысль и сделать это так, как я хочу. А не сказать то, чего от меня ждут или что будет приятно услышать. Тут тоже есть элемент авторского диктата.
И.К. Да, пожалуй, сегодняшнему читателю определённо не хватает твёрдой и уверенной авторской руки – на фоне полужурналистских-полублогерских гонок по перехвату внимания. В подобной реализации читательских ожиданий авторы часто теряют самих себя.
Но мой следующий вопрос связан с краеугольным понятием любого искусства – с художественным образом. Как теоретик литературы давно разгадываю его тайну. Вы упомянули о том, что, создавая текст, идёте вслед за некоей “мыслью”. И здесь начинается самое интересное – кухня создания образа. На каком этапе мысль претворяется в образ? Может быть, изначально она приходит к Вам в “образе образа”? А может быть, это научная концепция или тезис, которые потом претерпевают трансформацию и облекаются в одежды художественности?
Д.И. Вы ведь имеете в виду образ в самом широком смысле? Не образ отдельного персонажа? Если отвечать на Ваш вопрос предельно детально, то за мыслью приходит фабула. Все события и действия, согласно внутренней хронологии. Широкими мазками, конечно. Это некий скелет повествования. Байка, которую я могу пересказать за пару минут в подтверждение своей авторской мысли. Этот скелет не жёсткий, что-то в нём ещё может поменяться в процессе написания, но он есть, и он довольно прочный. Уже потом на него наращивается «мясо истории». Наверное, здесь в основном и происходит основная художественная часть процесса. Придумываются образы героев, описания мест, дополнительные сюжетные линии, какие-то диалоговые решения вплоть до отдельных фраз. И они появляются не на пустом месте, а так, чтобы отвечать конструкции скелета. Не полностью, но в значительной части образы подчиняются изначальной задаче. Почему я делаю оговорку… Потому что, как и положено лентяю, часто прибегаю к использованию в новой истории уже созданных персонажей. Хотя это уже другая история. Подход может показаться излишне конструктивистским. Но это не похоже на строительство здания по заранее проработанному чертежу с фундаментом, каркасом и перекрытиями. Скорее, именно выращивание живого существа.
Что касается научных концепций, то они, конечно же, присутствуют, в более или менее явном виде. Но они становятся не отправной точкой, а тем самым обрамлением, что и прочие художественные средства. Они позволяют сделать необычное допущение, пустить историю по тому или иному маршруту, дополнить образы персонажей. Всё-таки фантастика, даже самая «твёрдая» научная фантастика – это в первую очередь о людях. Изобретающих, создающих, делающих открытия или ошибки… Но о людях.
И.К. Да, спасибо, Дмитрий, Вы всё правильно поняли и в целом понятно описали последовательный процесс рождение произведения. Но задам уточняющие вопросы: в каком виде приходит мысль? Проводили когда-то подобный самоанализ? Она приходит вербально выраженной или в виде картинки, ощущения, запаха, эмоции? Пытаетесь ли Вы вчувствоваться в то, что пишете? Или, если сделать допущение, такое отождествление с героями или событиями не столь безобидно и есть некая “тонкая властительная связь” между автором и его образом.
Д.И. Изначальная мысль всегда возникает в голове, как авторское высказывание в чистом виде. Даже не текст. Просто фраза, которую я хочу сказать. Она свободна от любых историй и любых образов. Вероятно, это нечто, что по тем или иным причинам показалось мне значимым. Чуть более важным, чем всё остальное, и поэтому я решаю, что об этом нужно «говорить». Образы и картинки появляются уже в ходе обдумывания истории, на этапе художественного сочинительства. Что же касается героев… Я, наверное, бессознательно наделяю их какими-то своими чертами. Безусловно, сопереживаю им. Но по большей части отношусь к ним, как к марионеткам, заставляя делать то, что требуется. В этом театре я – Карабас-Барабас, но добрый.
И.К. Вы “видите” то, что пишете? Возможно, сценаристы, коим Вы тоже являетесь, имеют свою специфику развёртывания фабулы. Может быть, это похоже на движение киноленты?
Д.И. Безусловно. Когда дело доходит до художественной разработки истории, то я вижу её, как фильм. А потом просто пересказываю увиденное в меру сил и способностей. Полагаю, что такая превизуализация используется большинством писателей.
И.К. И далее хочется заострить внимание и на динамике образов. Сегодня они, без сомнения, более подвижны, чем в прошлом. Могло бы выйти из-под Вашего пера, к примеру обширное “описание дуба”, как у Льва Николаевича Толстого? Это похоже на своеобразную фиксацию взгляда (камеры) – в противовес скольжению по поверхности или следованию за движущимися объектами. Тут включаются неспешная созерцательность, уход в глубину, считывание “внутренних” качеств явления. Или сегодня это навсегда уходит из текстов? А может быть, находит новые формы?
Д.И. Мне всегда трудно говорить о чужих текстах. Во-первых, потому что я практически не читаю беллетристики. Иногда только перечитываю. Поэтому и адекватной статистикой не располагаю. А во-вторых, я допускаю, что во всём разнообразии текстов, которое сейчас только растёт день ото дня, найдутся и свои раскидистые «толстовские дубы» и динамичные «твиттерные заметки».
Если попытаться уловить тренд, то, скорее всего, Вы правы. Во всё ускоряющемся мире, где нет времени на долгое чтение, будет всё меньше «долгого» писательства. Это закономерно. Ведь культура (и литература – в частности) является отражением нашей действительности. Но, повторюсь, уверен, что до конца такой тренд всё равно не победит. При популярности авторов, создающих закрученное и динамичное повествование, где-то всегда будут оставаться авторы, склонные к развёрнутому неспешному изложению. Не склонен ни ругать, ни хвалить – ни тех и ни других. Это всего лишь личное видение своих авторских задач. Свой путь для их реализации. Полная свобода. Мы как-то уже беседовали на эту тему и я ответил, что в творчестве в принципе допустимо всё. Судьи кто? Только читатели. И то – у каждого они свои.
И.К. Дмитрий, и всё-таки вопрос о динамике образов был обращён в первую очередь именно к Вам. Речь идёт о Ваших текстах и Ваших образах.
Д.И. Ну, вот… Как же так вышло, что я в своём глазу толстовского дуба не увидал… Наверное, потому, что подсознательно даже не предполагал написать нечто подобное. На самом деле не вижу в этом никакой проблемы. И сам «толстовский дуб», и динамические повествования, которым Вы его противопоставляете, да и само это противопоставление – всё это относится к миру форм. А к форме лично я всегда подхожу утилитарно. Если для реализации авторской задумки потребуется сделать широкое описание, или даже целое описательное произведение (вроде бессюжетных новелл Борхеса), то я легко это сделаю. Главное, чтобы было такое желание, а вернее сказать – такая задача.
А вообще я всегда стараюсь найти некий баланс между описаниями и диалогами, между созерцанием и динамикой. Во многом это ещё и пространство для эксперимента с формой. Точно так же, как рассказ в настоящем времени от первого лица, который, к слову, сейчас считается издателями наиболее предпочтительным и модным, или классическое повествование от автора в прошедшем времени.
И.К. Возвращаясь к вопросу о сути творчества вообще, к Вашим словам “в творчестве допустимо всё”… Подозреваю, что Вы бы сами подвергли этот тезис сомнению, поскольку наверняка выстраиваете для себя некие “непереходимые” границы и в области жанра, и в творческом методе, и в способах создания художественного образа. Или нет? А если да, то где они располагаются?
Д.И. Я говорю о допустимости прежде всего потому, что не хочу никого ни в чём ограничивать. Все методы, стили, ограничения и самоограничения – должны находиться только в ведении самого автора. Да, его ограничивает культура, как система социальных запретов, но и она не абсолютна. В разные времена в разных точках миры культура была разнообразной. Поэтому я проповедую попустительство.
Мои же «непереходимые» границы скорее относятся именно к содержанию, чем к форме. Я не приемлю нарушения внутренней логики, какой-то откровенной бредовой чуши, скрупулёзного копания в темах, которые мне самому кажутся незначительными или просто неинтересными… Но тут всё решается просто: не пишу, о чём не нравится. Что же касается научно-фантастического жанра, за границы которого я активно сражаюсь, то это опять же весьма условная граница. Да, допущение должно быть научно обоснованно. Но это не значит, что «науки» нельзя дать больше или меньше. Или что нельзя смешать её с боевиком, комедией, ужасами или эротикой. И это тоже пространство для любимого мной эксперимента.