Но не кажется ли Вам, что “плюс” и “минус” (они же – “единица” и “ноль”, говоря языком программистов) в чём-то сужают художественное восприятие? Не является ли это ездой по накатанной колее назад и вперёд в рамках некоей единой узкой – дуальной – системы?
Д.И. Ну, «пену» я в данном случае поднял в качестве антитезы поэтическим «белым барашкам». Хотя в физике есть незримая и неосязаемая, хотя и вполне реальная, квантовая пена. На таком уровне малых размеров, когда даже элементарные частицы перестают существовать, остаются лишь спонтанные возмущения самого пространства-времени. Оно бурлит, искажается, спонтанно порождает из себя материю и антиматерию. В этом смысле всё – эта самая пена. Говоря словами одного из моих персонажей: «И атомы. И звёзды. И мы. Всё. Всё кругом! Круги на воде. Кипящий вакуум.» По-моему, это достаточно поэтичный и оригинальный образ, подчёркивающий диалектическое единство и борьбу противоположностей в вечном движении.
Что касается «нулей и единиц»… Ну, это же просто удобный, а главное – работающий инструмент. Кажущаяся примитивность в данном случае обманчива, ведь и тут всё зависит от масштаба. Например, при помощи двоичных чисел в цифровом мире реализована цветовая модель RGB, содержащая без малого 17 миллионов цветов. Мы не в силах даже увидеть разницу между двумя такими соседними красками, отличающимися на «единичку». А тем более не в состоянии дать оригинальное название каждому из них. А «нули и единицы» могут это сделать. Например, на обложке 89-го номера «Паруса» в качестве одного из базовых цветов был использован (241, 189, 64). Я бы назвал его «нежно-персиковым». Кто-то поспорит со мной и использует слова «тёплый кремовый». Сотни соседей на палитре останутся «неописуемыми» в словах, но точно определяемыми в цифрах.
И даже это ещё не «накатанная колея». Ведь числа хранят в себе массу сюрпризов. Взять хотя бы «Вавилонскую библиотеку» из одноимённого рассказа Борхеса, содержащую в себе все уже написанные и все пока ещё ненаписанные тексты. Покажется удивительным, но это не фантазия автора, а реально существующая математическая модель. Страшная вещь! И страшно интересная. Все тексты и правда уже написаны, а наша фантазия – только факт выбора из «Вавилонской библиотеки». Хотя это уже другая история…
Так что я полностью согласен с Пифагором – числа правят миром. Даже эта наша беседа не смогла бы без них состояться.
И.К. Вот теперь по-настоящему чувствую, что мы с Вами пришли к некоему единому знаменателю! Замечательные образы и примеры! В Вашем восприятии “эфирных тонкостей” прозвучало то, с чем я готова согласиться – в моём представлении выглядит всё очень похоже. А наш эфир, между тем, близится к завершению. Как мне кажется, некоторые важные для любого художника опорные пункты мы с Вами всё же рассмотрели, и в завершение этого разговора задам традиционный вопрос, на который Вы уже когда-то отвечали в анкете «Паруса», но сегодняшний день возможно требует иного ответа, да и читатель, обратившийся к этому тексту – уже другой. Итак, что бы Вы могли пожелать читателям “Паруса” с высоты прошедшего времени?
Д.И. Непременно читать. Не проводить строгой границы между исключительно художественной и сугубо естественнонаучной литературой – критично и целостно воспринимать весь массив текстов, уже написанных человечеством. Не делать скоропалительных выводов о «низких» и «высоких» жанрах, а прокладывать собственный маршрут между стеллажей вселенской «Вавилонской библиотеки». Вы непременно найдёте там свои любимые полки. А из невесомой «пены» обязательно выкристаллизуются песчинки идей, жемчужины смыслов и гранит знания. Важно только не останавливаться.
И.К. Дмитрий, спасибо за интересную беседу. Желаю Вам вдохновения и удачи
Андрей СТРОКОВ. «Хочу, чтоб после меня осталось что-то осязаемое»
Беседа с Ириной КАЛУС
Ирина Калус. Сегодня у нас в гостях Андрей Строков, с которым читатели могут познакомиться в этом номере по рассказам «Рождество» и «Стальное сердце». Андрей Анатольевич, давайте поговорим немного подробнее о мотивах, которые привели Вас к занятиям литературным творчеством. Вы уже немного рассказывали об этом читателям «Паруса» в рубрике «Знакомство с автором», давайте попробуем углубиться в этот вопрос. Что послужило основным импульсом? Это происходило сразу или постепенно? Был ли этот путь прямым или Вы шли извилистой тропой? Считаете ли это некоей заданностью в Вашей судьбе? Знали ли об этом заранее – в юности, например? Вот сколько ответвлений в одном вопросе! Итак…
Андрей Строков. Импульса не было, был путь, который продолжается и сейчас. Человек-автор во мне родился и рос вместе со мной. И мы вместе с ним идем по пути, который изначально был тропинкой, а сейчас потихоньку превращается в хайвей. Не без участия «Паруса»:). С учетом анализа прожитого, вполне можно считать, что некая заданность в судьбе существует. Собственно, на вопросы ответил:). А теперь разверну и углублю.
Я про это мельком указывал в своей автобиографии в «Парусе». Родители, пока учился в младшей школе, работали недалеко от дома. Часто приходил к ним. У отца давали почертить на кульмане, а у мамы – целое тайное королевство в лабиринтах книжных стеллажей. Сумрачное и опасное! Вырос я среди книг и чертежей. Эдакий бумажный Маугли.
Читал – запойно, заполночь, под одеялом, с фонариком. А в школе пацанам рассказывал, размахивая руками, в лицах и с выражением про Шерлока Холмса с доктором Уотсоном, Аллейна Эдриксона, проф. Челленджера.Добавлял от себя немало.
Мы жили в местах боев Курской дуги, за пятиэтажкой начинались поля и перелески со следами окопов, воронок. Всякие военные артефакты, опасные и не очень, не просто нас окружали, мы жили среди них. Патриотическое воспитание – термин, набивший сейчас оскомину – было органично вокруг нас, дышало гарью боев, скорбью потерь и гордостью за победы.
С военным патриотизм связаны и мои первые попытки литературного творчества. Неподалеку был лесок, внутри него попадались наши винтовочные гильзы, а вокруг леска находили россыпи гильз немецких. И вот, во втором классе, у меня родился рассказ. Не подневольное сочинение, а именно нашло вдохновение. В нем наши бойцы из последних сил отстреливались из леса, а их окружали немцы на мотоциклах с пулеметами. Жаль, он не сохранился, сейчас было бы любопытно.
Более продвинуто я выступил в 10-м классе. Написал заметку в журнал «Техника-молодежи» про самолеты с вертикальным взлетом и посадкой. Тема серьезная. Я с 7-го класса выписывал «Зарубежное военное обозрение», взрослый специализированный журнал. Не для каждого. Делал выписки, рисовал таблицы, придумывал свою армию гипотетического государства. Такое вот творчество.
Вот, написал, и неожиданно получил вежливый ответ на официальном бланке. Это был отказ. Но все равно, меня заметили, и это был триумф! И опять не сохранилось. Ну, всякие стенгазеты сочинять-рисовать – это всегда было в охотку, на радость классной руководительнице и комсомолу.
Монетизировал литературное творчество тоже довольно рано. Была в те времена мода писать в дембельские альбомы (на флоте говорят – дэмэбовые) панегирики владельцу альбома в стиле указов Петра I или русских былин. Я это на конвеер поставил, сочинял и печатал на печатной машинке «Ятрань». Печатать научился, доступ к машинке был. Сослуживцам – друзьям – безвозмездно, прочим – за гонорар – сгущенка, чай, печеньки из чипка (военный магазин), в основном.
Это ведь самый необходимый навык для писательства. Что это за писатель, который на машинке не умеет, все рукописи сдавались в машинописном виде. Я на этом неплохо зарабатывать начал на 2-м курсе, после службы на флоте. Взял машинку в прокате, повесил объявление – народ в очередь стоял. Расценки за страницу от 25 коп за простой текст под диктовку до рубля, если срочно.
А с компьютером я был на «ты» с первого курса, это 84-й год. Сначала на машинах огромных «ЕС ЭВМ», потом подтянулись IBM PC/XT и 286-е. Когда диплом печатал -балдел от возможностей редактора «Лексикон». На потоке у нас только два диплома были на компе напечатанные. А ведь это – важнейший технический навык для творчества, всплеск писательства сейчас – это напрямую следствие компьютеризации.
Вот так, прокачивая скиллы, я и двигался вперед. Во взрослом возрасте начал сочинять смешные и несерьезные стихи, на злобу дня или в посвящение кому-то. Без целей публикации. Отец мой, в свое время, в этом сильно преуспел, у него был талант, а у меня так, навык. Он и серьезные писал.
Ну и разные технические, рекламные и юридические тексты яписал всегда сам, даже будучи директором, получалось неплохо. Всякие инструкции, обоснования, претензии, ответы на претензии, наполнение сайта и прочее. А вот серьезно заняться творчествомполучил возможность только недавно, когда организовал себе пенсию.
Для творчества нужно иметь свежую голову и минимум бытовых неудобств. Не зря советские писатели жили в Переделкине, на Капри, в разных санаториях.
Вот и я сейчас живу на курорте, творить сам Бог велел.
И. К. Получается, внутри всегда жила и некая внутренняя потребность, безусловно вытекающая из наследственных факторов, окружения, обстоятельств и жизненного опыта, но источник её всё же – где-то глубоко внутри Вас. Вот это и хотелось бы понять. Услышала попутно в Вашем ответе одно из своих любимых понятий – «вдохновение». Каковы же его основные источники именно для Вас?
И второй вопрос: многие наши классики, преодолевая жизненные невзгоды, испытывая колоссальные бытовые неудобства, а подчас находясь на волосок от смерти, создавали свои произведения, иногда отдавая себе отчёт, что за это они могут лишиться жизни. Могли бы Вы в подобной ситуации продолжать что-то писать? Или, как человек, отдавший годы военной службе (как сказали бы индусы, настоящий «кшатрий»), словам предпочли бы действия?
А. С. Потребность самовыразиться была всегда. Во дворе меня звали «профессор» или «профессор кислых щей» – когда хотели унизить. Удивительная советская специфика: профессор, интеллигент, умный – это ругательства. И получал часто по лицу. И сам давал. Но чаще, все-таки, мне доставалось. Вот, тогда и стали формулироваться ответы на подобные вопросы.