Мне кажется, Вы глубоко правы, говоря о первичности качества, силы духа и ощущения того, что ты идёшь по своему пути – и реальность это подтверждает. Наблюдаю, как современные авторы разных направлений, да и я сама (осознав это ещё на заре становления «Паруса», когда честно пыталась ответить себе на свой же,вроде бы здравый для любого редактора вопрос: нужно ли нам стремиться к «популярности», к вовлечению как можно более широкого круга читателей?), на своём опыте прожив это, пришли к мысли о том, что «литература первого ряда» никогда не станет массовой в полном смысле этого слова. Безусловно, под лежачий камень вода не течёт и некий баланс внутреннего и внешнего должен быть. Но, пожалуй, важнее принцип соответствия, притяжения подобного к подобному, поиск «своих» – «попутчиков», единомышленников, с которыми легко можно было бы двигаться вверх. И вот здесь хотела бы спросить: есть ли у Вас образ «своего читателя»? Чем он отличается от других?
А. С. Прежде, чем ответить на вопрос, немного вернемся к теме монетизации. В старые времена авторы писали для собственного удовольствия, не получая гонорары за публикации в журналах. А жили за счет собственных доходов от крепостных или жалованья за госслужбу. Рылеев и Бестужев в своей «Полярной звезде» только начиная с третьего выпуска впервые стали предлагать гонорары с целью привлечь лучших авторов.
А сейчас некоторые альманахи просят с авторов деньги за публикацию. Полагаю, что берут в печать всё, за что оплачено, не взирая на качество.
Читатели – это попутчики, верно замечено, как и авторы, в чьи ряды я стремлюсь попасть. Я изначально о них вообще не думал. Хотя, с точки зрения маркетинга, об этом должен был думать в первую очередь. А потом, когда тексты пошли «в люди», вдруг увидел, что они не всем нравятся, не всем понятны, не всем интересны. Как же так, я ж ночами не спал, а они вона как! Думаю, все начинающие авторы через это проходили.
Можно очертить круг читателей по законам маркетинга и бить четко по этой цели. А можно сформировать свой круг посредством своего стиля. И тот, и другой подход имеет право на существование.
Постепенно читательский круг сформировался сам собой, когда количество текстов дошло до некой «критической массы» и сформировался мой стиль, или манера, уж не знаю, в чем принципиальное отличие. Я вставляю в произведения очень точные подробности, штрихами или развернуто, связанные с жизнью разных лет, от 20-х годов прошлого тысячелетия до нулевых текущего. Я перебрасываю героев во времени и пространстве, часто с исключительной целью показать эти детали жизни и географии. Например, по «Рождеству» можно смело изучать быт, нравы, географию 20-х–40-х годов на Нижней Волге.
Мое любимое время – это когда телевизоры уже появились, а пульты к ним – еще нет. Когда чтоб записать нужную музыку, надо было брать свой магнитофон в чемодан и идти к товарищу. Чтоб позвонить родителям – идти на переговорный пункт. Письмо писать ручкой и ждать неделями ответа. За книгой пойти в магазин, к товарищу или в библиотеку. А сделать фото – ну, это целый производственный процесс. То время, когда прогресс развивался огромными скачками, но чтоб использовать его достижения, нужно затратить усилия.
Вот отсюда пришел костяк моего читателя – мои более-менее ровесники. Люди вдруг узнают знакомые им с детства или по рассказам родителей детали и начинают мне доверять. В них просыпаются воспоминания, а мы устроены так, что лучше помним хорошее.
В дополнение к ним я жду прихода молодого поколения, поколения моей дочери, далекого от тех вещей, которые были для нас привычными. Те времена зачастую окрашены либо строго в черный цвет, либо строго в розовый. И это очень вредит. К сожалению, многие авторы, погрязшие в пропаганде, слишком увлекаются крайностями. А у меня подход без истерии и пропаганды. Поэтому хочется, чтобы ко мне пришли молодые, я очень надеюсь на «Парус» в этом отношении.
Хочется думать, что мой читатель отличается интеллектом и любопытством. Один такой для меня важнее сотни недалеких фолловеров. Поэтому я здесь, а не в массовой блогосфере. Я в «Парус» пришел не только, чтоб пройти через строгое сито редакции и быть в достойной компании авторов, я пришел сюда за читателем, воспитанным в правильных литературных традициях. Вот и будем друг друга совершенствовать, поднимать себя по лестнице вверх.
И. К. Мне вообще очень импонирует образ «движения вверх». Вот и Вы отметили, что для Вас это – большая радость. Связано ли желание такого «восхождения» исключительно с литературным творчеством или есть и другие сферы, опять-таки – внутренние или внешние, смежные или обособленные – где было бы интересно так продвигаться?
А. С. Для меня литературное творчество – это как раз один из пунктов в списке этих самых сфер. Я «нужные книги в детстве читал». И из них вынес простые правила жизни, необходимые для мужчины: он должен быть образованным, защитником, добытчиком, почитателем женщин, плюс иметь набор навыков благородного человека: фехтование, стрельба, музицирование, сочинительство и декламация, иностранные языки, верховая езда, танцы, рисование. Ну, такой Денис Давыдов с компьютером.
С образованием все нормально, со службой повезло очень сильно. Прошел на ракетном крейсере 20 000 миль, побывал в разных портах, базах, заводах, штабах и на кораблях. В бизнесе тоже неплохо все было, начинал в 90-е, позже создал несколько производств.
А вот с остальным было не очень. Сначала что-то мама не разрешала, потом – то времени не оставалось, то финансов не хватало. В итоге, достигнув некого уровня, лет после 35, начал наверстывать. И в фехтовании себя попробовал, и в танцах (спортивные бальные и фламенко), коней и четырехногих, и двухколесных осваивал, стрелковый клуб посещал, язык шлифовался сам в заграничных поездках. На дно Байкала погружался, самолетиком управлял. И везде меня захватывал именно этот процесс движения вверх. Новые эмоции, новые знания, новые возможности.
Только вот с музицированием и пением – полное, полнейшее фиаско! С рисованием – так себе, но вкус к изобразительному искусству есть, отчасти заменяю рисование фотографией, со школы увлекаюсь. У меня и сейчас есть пленочные фотоаппараты, фотоувеличитель и прочий инвентарь.
В итоге приобрел такой опыт, который не стыдно обобщить в литературном творчестве. А поскольку другим сейчас заниматься не получается или затруднительно по разным причинам, то погряз в писанине:). Вот в ней и стараюсь развиваться и легких путей не ищу.
И. К. Андрей Анатольевич, очень интересен, многообразен и благороден Ваш путь! Особенно заинтересовала объединяющая нас «морская тема». Могли бы рассказать об этом этапе своей жизни для читателей «Паруса» поподробнее?
А. С. В середине 80-х стали призывать в армию студентов практически из всех вузов, невзирая на наличие военной кафедры. Вот и мы все, поступая в 1984 году, знали, что после первого курса заберут. Весной стали приходить повестки, а нам с товарищем не приходят. Мы и пошли в военкомат, военком лично и радостно нам их вручил. А с повесткой сессия сдавалась – на «ура». В назначенный день пришел к месту сбора, на следующее утро самолет и Владивосток, а еще через два дня был уже на борту ракетного крейсера «Севастополь». То есть, переход от студенчества к службе был стремителен, всего трое суток. Корабль стоял в Дальзаводе и готовился к переходу на Камчатку, поэтому в качестве исключения не было никаких учебок. Присягу принимали на корабле.
Надо отметить, что моря я до этого вообще не видел и даже не мог представить такой вот поворот судьбы.
Я попал на очень интересную специальность, оказывается, это было предопределено заранее, меня всячески проверили и выдали все необходимые допуски. Студентов очень сильно ценили на службе. Две лычки (звание «старшина 2 статьи») и мичманскую должность я получил на восьмом месяце службы, когда положено «карасем» быть, чем до сих пор горжусь. А увольнялся старшиной 1 статьи (3 лычки).
Как я говорил, должность была крайне интересная и познавательная. Я был допущен ко всем документам, общался со всеми корабельными и флагманскими офицерами, посещал другие корабли и штабы, вплоть до штаба КТОФ, присутствовал иногда на совещаниях.
Ходили в моря тогда не мало, освоили все пространство в треугольнике Приморье-Камчатка-Алеутские острова, много стреляли всеми видами оружия и обеспечивали другие стрельбы, вплоть до пусков межконтинентальных ракет. Часто пересекались с кораблями, самолетами и вертолетами вероятного противника – ВМС США и Японии.
А ходовая вахта моя была на ходовом мостике за спиной у командира корабля. Обеспечивал связь командира с корабельными командными пунктами и боевыми постами.
В общем, я был в курсе вообще всего, что делалось на корабле и в бригаде. И, как человек наблюдательный и любопытный, мотал на ус. У меня даже неофициально был фотоаппарат (что строжайше запрещено!), и набрался фотоархив с кораблями, стрельбами, видами. Стандартные фотки в альбомах типа «я и мои друзья в кубрике», «я и мои друзья на палубе», но у меня было совершенно другое, абсолютно запретное. Негативы переслал домой через офицеров, и уже дома, не торопясь, все отпечатал на собственной фототехнике.
А переход к гражданской жизни был еще стремительнее: в 8:30 сошел с корабля в Вилючинске, в 11:30 сел в самолет в аэропорту «Елизово», в 11:00 по Москве вышел из самолета в «Домодедове». Такой жесткий удар по психике, я двое суток спать не мог от нервного возбуждения. Это был 1988 год, дальше – второй курс института.
На этом можно было бы поставить точку, как все общаться в соцсетях и раз в году на День ВМФ посещать общественные места в тельнике и бескозырке. Но служба была настолько интересна и оставила такой след в душе, что я стал активно интересоваться флотской тематикой, благо, в 90-е стали много писать того, что раньше было невозможно представить.
А в последние лет пять стал сам писать на темы флота, создал свой небольшой музей ВМФ СССР, общаюсь с ветеранами и авторами, пишущими про флот.