На усадьбе, за деревней, на отаве корова Ночка на тычке привязанная пасётся. Увидела хозяйку и мычит, глупая. А Валюшка – в рёв, слёзы маленькой ладошкой смахивает думает, что корова с ней прощается. Анна Дмитриевна сумку поставила прямо в пыль: не дело дочурку в город со слезами отправлять:
– Пойдём назад, день ещё в запасе есть. Завтра поедешь, – а смотрит строго, не одобряет за такую слабость.
– Нет уж, мама. Пойдём на автобус. Что сегодня, что завтра уезжать, разницы нет.
…С распределением после колледжа повезло (пока училась название сменилось – суть нет), попала работать в детскую библиотеку маленького районного городка, здесь не трудно быть на уровне, знай себе про золотой ключик, да про Незнайку в Солнечном городе. Поступила учиться на заочное библиотечное отделение института культуры, посоветовали.
С детьми она держалась строго, её побаивались и почти не шалили. Раз, когда было особо пасмурно на душе, накричала на второклассницу: та взяла с выставки посмотреть значок, и уронила, найти не может в тусклом свете библиотечной люстры. Да и ранец на спине мешает нагибаться.
– Сними ранец и ползай между полками, пока не найдёшь, – закричала на неё Валя. Ей почему-то особо ненавистно стало это умненькое лицо школьницы, взгляд печальный, будто она понимает о ней, Вале, больше, чем иные взрослые.
Гоняла девчонку, блеяла на неё тоненьким пронзительным голоском, встав возле кафедры на своих немыслимо высоких каблуках, пока заведующая детской библиотекой громко не вступилась за девчонку:
– Валентина, какая муха тебя укусила. Найдётся этот значок, ребёнок совсем потерялся!
Возвращаясь с работы домой по осенним улицам, пахнущим палым листом, огородной жирной землёй и едким навозом с птицефабрики, который при усиливающемся ветре перебивал все другие запахи, думала о том, что она не права. Но раскаянья не чувствовала, как и жалости к второкласснице, которая после слов заведующей разрыдалась в голос, и пришлось её утешать, доставать с самой верхней полки, подставив стремянку, носатого Буратино в бело-красной полосатой курточке. И впервые в этот вечер подумала Валя Кафтанова о том, что она несчастный человек, что она не любит работу, чужих детей, ненавидит книги, вся жизнь идёт впустую и мимо, мимо....
На следующий день в детскую библиотеку пришла мать обиженной ученицы, миниатюрная дама, чуть покрупнее Вали маленькой, завуч школы. И было неприятное объяснение, Валя каялась, что погорячилась и с детьми так нельзя. А кто-то внутри неё, словно со стороны наблюдал и подсмеивался над каждым словом, над каждой искренней интонацией, будто утверждал: тебе никого не жалко и ничего не стыдно
И совсем было решила Валя идти в какую-нибудь контору перебирать бумажки – так намерзела работа – оставить и детей, и книги, и добродушное чаёвничанье с коллегами в начале дня, посетителей нет, дети все на уроках, да случилось непредвиденное. Заведующая детской библиотекой, громкоголосая добродушная дама предложила выдвигать Валентину Кафтанову в администрацию на освободившееся место начальника отдела культуры, переговорила со всеми в доме культуры, во взрослой библиотеке, её поддержали: нужен свой человек во власти. Глава администрации пошёл навстречу.
Валя самолюбиво считала, что начальник отдела культуры – это должность как раз для неё, не зря же выдвинули! Почти год разъезжала на микроавтобусе по деревням, в каждой сельской библиотеке побывала, в каждом клубе, знакомилась, оглядывала протекающие крыши, скудные библиотечные фонды, помощь обещала.
А вот в районном доме культуры разговора не вышло.
– На работу будете ходить по часикам! – Валентина Владимировна Кафтанова, сидевшая за директорским столом, с задором постучала тоненьким пальчиком по запястью. С мстительным удовольствием ловила она недоумённые взгляды работников дома культуры – те притулились на стульях вдоль стены напротив – и прекрасно их понимала: основное время тратим вечером, на репетициях, и как все – на работу к восьми? Насмотрелась она на их работу, в одном здании полжизни рядом отсидела, в детской библиотеке: она на обед, а они только-только подтягиваются к дому культуры прогулочным шагом.
У Володи Белянчикова, толстячка, любимого певца всех дам преклонного возраста, на круглом лице улыбочка скептическая: ха! Сразила. Нашла с чего налаживать контакты с творческими людьми. Да его скепсис ей нипочём. Вот сейчас она покажет, кто здесь хозяин положения, вернее, хозяйка. Потому добавила уже спокойнее, но очень внушительно:
– Свою зарплату, друзья, отрабатывать надо.
Ещё раз окинула ярким взглядом сотрудников, улыбнулась: молчание – знак согласия. Пошла к двери, из-за высоченных каблуков шаг медленный, ступистый, не вяжется с точёной фигуркой. И кажется, что ей просто тяжело нести большую голову с начёсанными и приподнятыми для увеличения объёма волосами.
Кто-то протянул тоненьким голосом, ерничая:
– Такая-то маленькая!
И не успел договорить, как на весь кабинет бабахнуло басовитое:
– Дура!
Валентина Владимировна, шагнувшая было уже за дверь, круто развернулась, серые глаза от волнения заголубели, щёки зарозовели – не женщина – картинка, но слова грозные говорит:
– А за «дуру» на суде ответ держать будете, – и пальчиком своим тоненьким трогательно детским на худрука дома культуры Ирину Арнольдовну указывает. И уж совсем ни к селу, ни к городу. – Вы хотите обгадить отдел культуры, администрацию? Не пытайтесь! Не выйдет!
Уж на что Ирина Арнольдовна дерзкая особа – и та не нашлась, что ответить, промолчала. Да, это она нагрубила начальнице, за ней и раньше такие грешки водились, да все глаза закрывали, талант, мол, без неё дом культуры, как без рук. А она, Валя Кафтанова, такого не простит, будь хоть трижды гений эта Ира.
Валентина Владимировна, затопав по коридору, уже не слышала, как Володя Белянчиков протянул огорчённо:
– Девчонки, что делаете? Вместо работы, сейчас свара начнётся, обтреплем все нервы, давая показания на суде. Не знаете Валю? Как сказала, так и сделает.
– А откуда нам её знать? Сидела тихая мышка в библиотечной норке, дублёночка чёрная из полушубка рабочего перешита, зубки передние потемнели, нет денег к стоматологу идти – какая зарплата в библиотеке? А образование высшее, хоть и заочное. Давайте-ка мы своего человека порекомендуем на освободившееся место в администрацию, и ей теплее и нам хорошо, – Ирина Арнольдовна говорила язвительно, округляя тёмные и без того большие глаза, – получилось – себе на шею!
Собрание озадаченно молчало. И, правда, выбирали самую тихую и незаметную, а она вон с чего начала, всех решила приструнить!
…После обеда Валя Кафтанова сидела у себя в кабинете и остро переживала свой провал в доме культуры: над ней глумились! И было за что. Нежданно-негаданно даже для себя самой прорвалась десятилетиями копимая лютая зависть к бывшим соседям, довольно свободно распоряжающихся своим временем, сравнительно состоятельным: все мероприятия в доме культуры – платные, да ещё корпоративы, где и безголосые запевают, лишь бы деньги платили. Была Валя вовсе не глупа, и к людям могла подстраиваться, а тут – захлестнуло, понесло, как по шалой воде в половодье....
В дверь просунулась большая голова в кепке и несколько секунд оглядывала нехитрое убранство, стол письменный с несколькими листами чистой бумаги на уголке, да раскрытым посредине ноутбуком, из-за которого едва видно хозяйку, только её прическа возвышается, вздыбленная сверх всякой меры. Потом в узкую щель протиснулась вся фигура в расстёгнутой куртке, под которой красовался не первой свежести серый свитер, обтягивающий довольно тугое косоватое брюшко.
– К вам можно? Разрешите представиться, – посетитель по-военному свёл каблуки дешевеньких стоптанных ботинок и будто бы даже слегка ими прищёлкнул. – Бронислав Краснощёков, гончар.
Бронислав не снимал кепки, а Валентина Владимировна не делала ему замечания, смеющимися глазами уставилась на него, про себя обозвала горшеней, но разговор повела любезно, покивывая головой, поддакивая.
Звучным баритоном Бронислав расписывал, что нужно, для процветания ремёсел в городке, каждый ведёт дело на свой страх и риск, а если объединиться, корпорацию создать.... Валя любезно, большие губы бантиком складывая, обещала посодействовать, сначала журналистов пригласить, потом – да, да – возможна и финансовая помощь, на грант документы оформить она поможет, а если выиграем, тогда хорошо, можно переоборудовать всю гончарную мастерскую. После неприятной перебранки в доме культуры разговор успокаивал, давал ощущение своей значимости. На несколько минут Бронислав отлучился и вернулся с букетом разноцветных кленовых листьев:
– Оригинальной женщине – оригинальный букет, – и он снова, как показалось, прищёлкнул своими стоптанными каблуками
И Вале уже не виделся горшеня смешным и пошлым, как раньше, когда она глядела на него со стороны, а очень понравился. Расставались если не добрыми друзьями, то хорошими знакомыми.
– А она ничего, пикантненькая, – думал Бронислав, шагая домой, и круче, чем обычно, сдвигая на одну бровь свою обтрёпанную кепку, не замечая луж, перебирая разговор с Валентиной Владимировной – хороший, добрый. Разжигали речи, а ещё – чёрная тугая Валина кофточка, в откровенный вырез которой был виден золотой крестик, он не висел, а торчмя торчал на груди. «Как же это я её раньше не замечал?», – удивлялся Бронислав, привычно лицемеря. Он давным-давно, даже себе самому, разучился говорить правду. А самым важным была, конечно, не кофточка, в таких многих женщин видел, особенно постарше, на излёте бабьего века. Главное – Валина должность. Если пособит ему, как обещала, можно жить не тужить.
Бронислав никогда и никому, за исключением яростных своих минут, не говорил правды. Маска любезного обаятельного отставного служаки так приросла к нему, что он сам её и не замечал, считал своим лицом, а другие и подавно, редко-редко кто-то особенно чуткий, улавливал фальшь.