Эти встречи происходят целый месяц, и уже превратились в своеобразный ритуал, Ангелина Павловна без него уже жить не может. И случись не встретиться с Брониславом Анатольевичем в утренний час, у неё, пожалуй, исчезнет благодушное настроение и яркая, знаменитая в городке, улыбка.
Но однажды Краснощёков исчез из библиотеки и из Валиной и Гелиной жизни. Ангелина Павловна поскучнела, да кто это теперь заметит? Скучает она не по Брониславу Анатольевичу – вот ещё! – а по той атмосфере праздника, который он носил с собой для неё. Директор от сердечных ран лечилась работой. В коридорах переставила все огромные кадки с фикусами (и Ангелину Павловну подключила к этой работе), приказала вывезти, расчищая полуподвал, где хранились дарения, машину книг на свалку. Сама с открытой головой на ледяном ветру стояла во дворе, провожая битком набитый грузовик. Слышали, как Валентина Владимировна, тяжело подымаясь по широкой старинной лестнице на второй этаж в кабинет, ворчит:
– И кому нужна эта классика?
Не снимая пальто, прошла в читальный зал, как там, всё ли в порядке? Первый раз обратила внимание на настенную копию портрета Достоевского кисти Василия Перова, раньше никогда не смотрела. Тёмный фон, немолодое истомлённое лицо классика ей совсем не нравятся. Фёдор Михайлович погружён в свои нелёгкие думы, смотрит поверх головы Вали Маленькой, которой этих горьких мыслей никогда не понять, да и не хочет она понимать. «Правильно всё, что позитивно», – не устаёт повторять она. За это некоторые сотрудницы за глаза кличут её Позитивчиком. «А портрет надо бы снять. К чему наводить уныние на читателей», – решает про себя Валя Маленькая.
Она с любовью осматривает этажерку с новыми поступлениями книг. Их много, в ярких суперобложках, на все вкусы: любовные, детективы, ну, и, конечно, фэнтэзи. Всё, как она считает, нужно массовому читателю, массовой библиотеке.
– Берут? – спрашивает она Ангелину Павловну, кивая на новые книги.
– Кое-кто кое-что, – уклончиво отвечает та.
Она не разделяет пристрастия директора к лёгкому жанру, уважает классику, хотя давно не перечитывала ни Толстого, ни Достоевского. Но Геля, как и другие библиотекари, Валентине Владимировне не осмеливалась возражать.
Сотрудники не спорили, а Валя Маленькая устанавливала свои порядки: запретила разговаривать с читателями, сказала с чувством:
– Одной-двумя фразами обменялись – и хватит! Девчонки, мы должны работать с умной книгой, а не говорить на посторонние темы!
Девчонками она называет всех подчиненных, своих ровесниц или чуть помоложе, хотя у всех есть семьи и взрослые дети, а она одна, как перст, но на столь вольное обращение они не обижаются, принимают как должное от начальницы. Хотя кое-кому, той же Ангелине Павловне, последнее требование Вали Маленькой – не разговаривать – кажется выходящим за рамки нормальных.
Но и она держится осторожно, после третьего предложения, произнесённого читательницей, смотрит на ту с опаской. Как быть? Просто молчать, не отвечать – странно, а по-другому – навлечешь гнев директрисы. Так и сидела, вытянув шею, опустив глаза, улыбаясь загадочно и не к месту.
Впрочем, из неловкой ситуации обычно выручает сама Валя Маленькая, у неё в кабинете установлена камера видеонаблюдения, вся библиотека – как на ладони. И, если, по её мнению, случался непорядок, слышался тяжёлоступистый бег по старым широким половицам. Уж сейчас директор наведёт шухер-мухер! Начнёт деловито щебетать о каких-нибудь не существующих делах. Глядишь, читательница и ретировалась…
В читальном зале уже давно не собирается много людей, часам к одиннадцати, когда приносят с почты газеты, один только седой старик приходит. Он вытертую синюю куртку никогда не снимает, только расстегнёт её, если совсем жарко. И не уйдёт, пока всё от корки до корки не перечитает. Старик не затевает посторонних разговоров, да и о чём говорить: он стар, женщины здешние ему во внучки годятся.
Вот дочитал последнюю страницу, встаёт – роста высокого, широкоплечий и не сутулый, только подошвами по полу шаркает, ноги плохо ходят. И когда шарканье стихает в конце коридора, Валя Маленькая, контролирующая и в этот раз обстановку, с чувством восклицает:
– Терпеть не могу я этого Тихонравова!
Библиотекарши по привычке промолчали, но сидевшая в угле с журналами позабытая всеми сухонькая старая учительница Тамара Тихоновна, живо поинтересовалась:
– И за что же Владимиру Александровичу такая честь?
– Да, знаете, он какой? – немного смешавшись принялась объяснять Валентина Владимировна. – Встретился тут на лестнице и говорит: «Что же ты так поправилась?». А какое его дело?
– Не больно хорошо сказал, – согласилась Тамара Тихоновна. – Да посмотрите вы на него. Неужели не вызывает сожалений? Недавно орлом глядел…
«Да-да, орлом глядел, и выговоры делал, когда газеты с почты вовремя не приносили. Когда-то в райкоме работал, привык людьми помыкать!» – подумала про себя Валя Маленькая, но предусмотрительно промолчала.
И с той поры Тамаре Тихоновне проходу в библиотеке не стало. Только та шагнёт в читальный зал – Валя тут как тут! Неуютно старой учительнице, будто за чем-то непозволительным её ловят. Дошло до того, что раз, заслышав характерную тяжёлую поступь, она, не посмотрев журналы, резво направилась к выходу. Ангелина Павловна округлила недоумённо глаза:
– Тамара Тихоновна, вернитесь, тут журнальчик вам отложен!
А директор библиотеки, очистив читальный зал от нежелательной посетительницы, только рассмеялась:
– Ловко сиганула.
Это про учительницу. И уже стали поговаривать, что у Вали Маленькой ранние и непоправимые старческие изменения в голове, что не может нормальный человек заниматься такой дурью, изгонять из библиотеки читателей. Слушая эти домыслы сотрудники усмехались, молчали, иногда нехотя поправляли: нормальная она. А про себя думали больше: за десятилетие работы Валя Маленькая закрыла все кружки, объединения, клубы, собиравшие людей в библиотеке до неё. А новых не возникло. Посиди-ка целый день у компьютера с дельным видом. Поневоле придумаешь себе какое-нибудь занятие, хотя бы и такое нелепое.
Не уставала Валя Маленькая бегать, преследуя читателей, и по десять раз в день, находила в этом какое-то мстительное удовольствие. Пусть видят, не в носу здесь ковыряют, а работают… С самой большой неприязнью директор библиотеки встречает старых читателей: они любят книги, а она… Валя их в руки не берёт, свою профессию винит за испорченную, тусклую жизнь.
Но всему на свете приходит конец. Слухи о не совсем обычном поведении директора библиотеки дошли до административных кабинетов. И, не тратя даром времени на лишние разговоры, Валентину Владимировну начальство попросило удалиться на покой: время подошло. Её как обухом по голове шарахнули: уж у неё ли в библиотеке плохо? Чисто, светло, тепло, кадки с цветами по всем углам стоят… Другие на такой должности до семидесяти-восьмидесяти лет держатся. И она бы могла.
Выйдя на пенсию, в бывший купеческий особняк она не приходит, да сотрудники и не приглашают. Знают: здесь ей не интересно. А Ангелина Павловна, готовясь к очередной презентации, или литературному вечеру, издалека, как из-под толщи густого тумана слышит упористый голосок со знакомым вопросом:
– Девчонки, а зачем вам это всё надо?
Зато в читальный зал теперь изредка заходит Бронислав Анатольевич – уже без своей синей неопрятной авоськи. Он сильно сдал, куда делась бравая походка, да и не разбежишься – появилась одышка. Лицо стало ещё серее, и только глаза остались прежними – большими, яркими, говорящими больше, чем может произнести язык. Посидит за столиком, не снимая кепки, возьмёт журнал, нехотя начнёт листать, Ангелина Павловна на своём рабочем месте что-то пишет, по правую руку от неё та же этажерка с новыми поступлениями книг в ярких обложках. Почти ничего не изменилось в библиотеке со времён Вали Маленькой, и Геля мало изменилась, так же стройна, пепельные завитки волос вольно падают на открытую шею… А когда библиотекарша поднимает голову, то встречается с неотрывным взглядом бывшего горшени. И на миг повеет тем знойным летом, когда Броня, «необыкновенный человек», сторожил Гелю в липовой аллее, завидев её, спешил бодрым армейским шагом наперерез, притворяясь, что встреча случайная.
Александр САВЕЛЬЕВ. Туфельки
А туфельки, как напоказ,
И под сафьян, и под атлас,
Под бархат и с золотою каймой,
С цветами, с бантами, с бахромой.
Генрих Гейне
«Красные туфли»
(Пер. Ю. Тынянова)
Супруге Елене Евгеньевне
Женщина взяла табурет, прошла в коридор, открыла створки большого полированного одёжного шкафа и, присев, стала поочерёдно вынимать с нижней полки коробки с обувью, открывая и внимательно рассматривая содержимое каждой. Сегодня она решила провести долгожданную ревизию своего любимого обувного «парка». Ей давно хотелось это сделать, но всё как-то руки не доходили. А теперь, пока супруг лежал в больнице, проходя очередной курс консервативного лечения по поводу хронического заболевания сосудов ног, можно было наконец-то, не торопясь, уделить время данному увлекательному занятию.
Незаметно подкатил март, и надо было в первую очередь проверить запас и оценить состояние весенне-летнего ассортимента. Поэтому, особенно не задерживаясь, хозяйка просмотрела и отложила зимнюю обувь: высокие кожаные чёрненькие сапожки на молнии; средние синеватые; низенькие коричневые замшевые, ласково погладив бархатное голенище; тёплые дутые синтетические ботики для слякотной мокрой погоды, а также несколько разных моделей удобных тёплых ботиночек со шнурками. После этого ревизорша быстро «пробежала» коробки с весенними сапожками, и, наконец, перешла к осмотру лёгкой «артиллерии», тщательно перещупав несколько пар лёгких низких ботинок и разноцветных летних туфелек; затем перебралась к тумбочке под зеркалом и продолжила осмотр всевозможных босоножек и спортивных тапочек. Задумавшись, она несколько минут провела в мучительных размышлениях, сетуя на нелёгкую женскую долю сложного выбора – надо же распределять очерёдность использования всех этих необходимых, замечательных и дорогих сердцу обувных чудес, которых почему-то всё равно не хватало, и хотелось бы ещё каких-то этаких… но тут вспомнила, что в другом платяном шкафу в маленькой комнате находится ещё один комплект (как бы устаревших, приобретённых уже – или ещё – пару лет назад) аналогичных изделий, и несколько успокоилась, подумав в то же время, что хорошо бы отвезти их на дачу и присоединить к «легиону» отслуживших свой срок в городе собратьев.