ое.
И вот такая «мягкая научная фантастика» концентрируется на гуманитарных проблемах: на человеке, на его психологии, на состоянии и путях развития общества, а объяснениями технического плана может пренебрегать. К ней можно отнести всего Рэя Брэдбери, Роберта Хайнлайна, Фрэнка Герберта. На самом деле любой из фантастов, которых можно назвать классиками жанра, почти в равной степени прибегали к обоим направлениям. Всё в зависимости от своих авторских задач.
– Но вы пишете преимущественно «твёрдую»?
– А про себя я не могу сказать, что пишу «твёрдую» фантастику. Я тяготею к «твёрдости» и поэтому стараюсь так писать. На фоне существующих современных произведений, где никаких логических объяснений часто нет вовсе, возможно, я «твёрдый» фантаст. Но сам я себя считаю больше «мягким» и гуманитарным.
Тем более, что прямо сейчас существует и так называемая «сверхтвёрдая научная фантастика» со своим ярким представителем и изобретателем самого этого наименования – физиком Борисом Штерном. Его роман «Ковчег 47 Либра» вообще не имеет целью рассказать о судьбах отдельных персонажей. Главным героем становится всё человечество. А основной авторской задачей – донесение до читателя идеи заселения других звёздных систем и детальное описание такого масштабного проекта.
– А Вам лично, например, это кажется реальным? Есть ли в этом смысл и необходимость?
– Реальным – вполне. Другое дело, что такие проекты выходят далеко за границы не столько возможностей, сколько мотивации современного человека. Мы просто не хотим этим заниматься. Кто будет сейчас работать над тем, результат чего не увидят даже его внуки? Это задача для коллективной воли многих людей, возможно, человечества в целом. Если взять каждого из нас в отдельности, то по большому счёту никому ничего не нужно. А для человечества смысл безусловно есть. На космических масштабах жизнь на нашей планете слишком ненадёжна и небезопасна. Заселение иных миров – это задача самосохранения – будущих поколений, культуры, искусства.
Но горизонт планирования для таких масштабов времени тоже должен быть огромным. В этом смысле мы все пока живём сегодняшним днём. Но с другой стороны – могло же раньше человечество веками возводить кафедральные соборы. Вероятно, и для нас ещё не всё потеряно.
– В одном из Ваших рассказов «Он. Она. Осень» («Парус», 2020, вып. 84) Вы фактически предсказали все те линии и острые углы, которые приготовил для современного творческого человека искусственный интеллект. Как Вам это удалось? Все ли тенденции, которые доводилось воплощать в художественном тексте, обретали такие прочные контуры?
– Ну, я бы не стал примерять на себя лавры Нострадамуса. Обо всём этом писали давно и много. «Думающие машины» всегда будоражили фантазию. В популярной западной фантастике их часто представляли в каком-то крайней форме – зловещим гением, «Скайнетом» из Терминатора, который хочет уничтожить человечество. Хотя первое, что сделал реальный человек с реальным «ИИ» – заставил машину «думать» за себя. Классический пример наших Сыроежкина и Электроника – он куда ближе к действительности. И если цифровое творчество продаётся не хуже настоящего, то ответ очевиден. Люди непременно будут это делать. Уже делают. Вот и весь секрет.
– Соглашусь с тем, что ИИ – инструмент, у которого есть Хозяин. А есть ли место в современной фантастике неким непросчитываемым линиям? Используете ли Вы какие-то свои особые методы, чтобы всё-таки просчитать их?
– Смотря что понимает под просчитыванием. Раньше было такое слегка пренебрежительное определение «фантастика ближнего прицела» – о том, что ждёт нас в ближайшем будущем. Она часто критиковалась, даже высмеивалась. Настоящая фантастика, дескать, мечтает «по-крупному». Но времена меняются, всё ускоряется и уплотняется. За пару лет может появиться то, что раньше откладывалось на десятилетия в будущее. Вот в этом году институт Гамалея анонсировал вакцину от рака. А американские биологи, кажется, к 2026 году уже обещают общедоступную технологию выращивания зубов. Уже приступили к испытаниям на людях. И вот это наша реальность. Чтобы предсказать подобное достаточно просто наблюдать за тенденциями в развитии науки.
Чтобы заниматься построениями на масштабах столетий и тысячелетий, надо быть громадиной вроде Ивана Ефремова. Учёным и философом. Таких сейчас нет. А о чём фантазируют те, кто раньше смеялся над «приземлённой» фантастикой «ближнего прицела»? Всё о том же. Космические империи, звёздные войны, приключенческое завоевание новых планет. Иными словами, механический перенос нашего прошлого и настоящего в наше будущее. Ничего нового и, к сожалению, ничего умного, в этом, увы, нет. Так что просчётами они не занимаются в принципе.
– Дмитрий, ну, давайте ещё помечаем. А могли бы Вы допустить, к примеру, чтобы в реальности могла произойти «петля времени», описанная в Вашем «Рябиновом варенье» (опубликованном в этом же номере журнала «Парус»)?
– Ну, раз мы о ней говорим, значит, как минимум в нашем разговоре петля времени существует (смеётся). Вообще, штука у фантастов крайне популярная и настолько же спекулятивная. Писатели-то внутри неё могут радостно крутить свои сюжеты, но если говорить серьёзно, то – только занудствовать. Настоящие физики к таким штукам относятся крайне скептически. Что-то где-то, отдельные частицы при определённых условиях могут двигаться по таким траекториям, которые мы, опять же, можем, трактовать, как перемещение назад во времени. Но с путешествиями наших бренных тел всё так сложно, что трудно загадывать, когда бы это могло случиться. В общем писателям играться со временем куда проще.
Думаю, мало кто поспорит что для писателя это в первую очередь аллегория всеобщей повторяемости, удобный образ «белки в колесе». Того, как живёт и жил обыватель. И знаете, что, наверное, самое страшное в такой ситуации? Что попав в неё, большинство этого даже не заметит…
– И ещё, теории многомерности не только пространства-времени, но и самого человека кажутся ли Вам фантастическими? Есть ли тут пространство-время, чтобы разгуляться писателю?
– Вообще говоря, даже следуя логике античных мыслителей, мы порождены тем миром, который нас окружает. А значит измеряемся теми же измерениями, что и пространство, в которое погружены. Но и пространство по современным представлениям не ограничивается тремя привычными нам измерениями и временем. Актуальные теории суперструн говорят о 10-, 11-, 12-мерности, где все эти «лишние» экзотические измерения «скручены», «свёрнуты» – скрыты. Человек в такой многомерной вселенной тоже будет таким же многомерным.
– И теперь давайте вернёмся к Вашим словам, сказанным в начале нашей беседы. Что же происходит, по-Вашему, сегодня в литературе? Что изменилось в её восприятии? Как изменилось соотношение литературы и реальности? И каким это всё должно быть, как Вам кажется?
– Да. Хотя мы всё время крутились вокруг этого вопроса, так или иначе цепляя его с разных сторон. Думаю, что литература, в целом художественное слово, родилось как ответ – попытка осмысления реальности. И фантастика в частности возникла в момент удивлённого, восхищённого взгляда на мир широко раскрытыми глазами. Сейчас этот взгляд потух, сделался усталым, разочарованным, пессимистичным. Фантастика закончила со «светлым будущим» и нарисовала картины «мрачного грядущего». И теперь вместе со всей литературой крутится около набора заезженных сюжетов и так называемых «вечных тем». Ни о каком осмыслении речи уже не идёт. В лучшем случае, это саморефлексия, такой сугубо личный взгляд на себя. Но чаще – просто развлекательное чтение, где нет места глубинным вопросам, а человеческая героика сведена к штампам.
– И, ещё более заостряя предыдущую тему, хотелось бы задать традиционный вопрос о Ваших пожеланиях. Только сегодня я скорректирую его в русле нашего Круглого стола (с которым тоже можно будет познакомиться в этом номере журнала): могли бы описать тот самый верный и нужный сегодня «фантастический» вектор для читающего и особенно пишущего сообщества? Что кажется наиболее перспективным? Нет ли ощущения, что в какой-то момент наша фантастика совершила «поворот не туда»? Есть ли моменты, о которых Вам лично хотелось бы предупредить современного читателя или писателя?
– Думаю, этот «поворот не туда» произошёл в тот момент, когда наша фантастика, литература, да и общество в целом, стало стесняться своей самобытности. Не потому что условных «славянофилов» победили условные «западники». Не считаю такое разделение правильным, потому что лучшее надо брать отовсюду. Этим всегда была сильна наша культура. Плохо, что в процессе такого заимствования, мы вдруг почему-то стали стесняться своего. Ефремов и Казанцев улетели на звёзды. Нам остались Пелевины и Глуховские.
Плохо ли это? Может, удивлю, но нет. Это совершенно нормально. В том смысле, что это чёрное зеркало нашей действительности, и пенять на него глупо. Можно попробовать отбросить сомнения, не побояться показаться безумцем и нарисовать на нём что-то пока что несуществующее, но яркое. В надежде, что когда-нибудь оно отразится в нашей жизни.
Что тут ещё можно поделать? Взять с вешалки старое пальто Алексея Толстого и не бояться мечтать о великом. И, вспоминая, ваш вопрос о многомерном человеке… Уже отходя от физики, хочется каждому пожелать, найти в себе эти самые скрытые измерения. Развернуть их изнутри себя наружу. Уверен, в будущем они многим пригодятся. В самом ближайшем будущем.
– Дмитрий, спасибо за интересную беседу. Желаю Вам вдохновения и удачи! Пусть мечты сбываются!
Физика и лирика
Дмитрий ИГНАТОВ. Рябиновое варенье
Рассказ
Солнце только показалось из-за горизонта, а Никитична уже была на ногах. И хотя ноги всё чаще подводили – то зашоркают разóм, то на ровном месте заплетухнутся, то колени разболятся к перемене погоды или так – но поддаваться их прихотям Никитична не желала. Да и как тут поддаваться, когда делов-то кругом? Курей накорми, двор прибери, огород, какой-никакой, да есть – со всем управляться нужно. Хоть и не лето – середина октября – но всё же.