Ирина Калус, Николай Смирнов, Татьяна Ливанова, Нина Ищенко, Вячеслав Александров, Георгий Кулишкин, Иван Марковский, Дмитрий Игнатов, Андрей Пиценко, Александр Савельев, Евгений Чеканов, Михаил Назаров, Евгений Разумов, Александр Фокин, Андрей Строков, Игорь Елисеев, Владислав Бударин, Александр Буров, Иван Калита, Валерий Герланец, Николай Родионов, Борис Колесов, Анастасия Газанчян, Кристина Денисенко, Николай Крижановский, Игорь АфрикановЖурнал «Парус» №92, 2025 г.
Цитата
Анна АХМАТОВА
***
Перед весной бывают дни такие:
Под плотным снегом отдыхает луг,
Шумят деревья весело-сухие,
И теплый ветер нежен и упруг.
И легкости своей дивится тело,
И дома своего не узнаешь,
А песню ту, что прежде надоела,
Как новую, с волнением поешь.
1915 г.
Слово редактора
С весной, дорогие друзья!
«Лёд тронулся», и наш «Парус», ловя дыхание свежих попутных ветров, ускоряет ход!
Мы открываем палубу единомышленников в новом пространстве и приглашаем разделить с нами это морское путешествие!
Анонсы материалов, дорожные заметки, размышления и реплики, знакомство с новыми авторами и теми, кто давным-давно взошёл по трапу на борт и остался с нами; беседы о том, что видится на горизонте; посиделки в кают-компании; багажный отсек с видео- и аудиобагажом – то, что ожидает вас там!
А мы – рады новым пассажирам, для которых уже приготовлены уютные каюты с иллюминаторами.
Присоединяйтесь!
В поисках жемчужины
Владислав БУДАРИН. Ранняя весна
Ветер низовой толкнулся в дверь
И, открыв её ввалился в сени.
На дворе давно уже апрель,
А дохнуло холодом осенним.
Из сеней открытых по ногам
Тянет сквозняком и обновленьем.
У порога тень от сапога
Разлеглась, опухшая от лени.
Вот вам и весна – пора надежда,
А ведь как пригрело накануне!
А сегодня ветер, хоть и свеж,
Но без всяких мыслей об июне.
Из приблудной тучки мокрый снег
На дорогу падает и тает.
В комнате, как память о весне,
Воздух обновления витает.
Иван КАЛИТА. Морской дьявол
Ей говорили не бегать к морю,
Не выходить на причальный мостик.
Живёт, мол, дьявол в морском просторе
И коль заманит не сыщешь кости.
Ему лицо заменяет рожа,
Хвост вместо ног чешуей покрытый,
И пахнет рыбой от грубой кожи,
Большой плавник словно пик гранитный.
Ей все твердили: «Он – зверь! Он – монстр,
Глубин отродье, дикарь пучины».
Но для нее все слова, как воздух,
Как корабли проплывали мимо.
И снова легкой идёт походкой
Навстречу бризу, на дикий берег,
Где волны дарят песку щекотку,
Увидеть чтобы морского зверя.
И он возникнет фата́-морганой,
В ладони пряча янтарь и жемчуг,
С глазами цвета агар-агара.
И ей на сердце вдруг станет легче.
Нет он не монстр, не зверь, не дьявол,
А все рассказы – чужие страхи…
Одарит солнце улыбкой пьяной
Фрегатов бурки и шхун папахи.
Увидят люди морского беса,
Азарт в момент обратится мантрой,
Под властью разности интересов —
Поймать проклятого «ихтиандра»!
Расставят сети, радары включат,
Зарядят ружья, и выпьют виски…
Как не скрывайся луной за тучей,
Но всё ж окажешься в чьем-то списке.
Дрейфует шхуна, на шхуне – бочка,
Вокруг неё – часовых ватага.
Джон (но не Сильвер) поставил точку.
И берег венчан победным флагом.
Попался монстр морской пучины,
Не будет в водной шнырять саванне,
А будет радовать всех личиной,
За лиры, франки, рубли, юани…
Ей говорили: «Не лезь, не надо,
Он доброты и любви не стоит.
Но нет в девичьей душе услады,
Как в море нет без него прибоя.
Она крадется ночной дорожкой,
К закрытой бочке, к немым помосткам.
Открыв, прошепчет: «Будь осторожен,
Мой недодьявол, мой недомонстр».
Евгений РАЗУМОВ. Вольтеровских кресел…
***
Вольтеровских кресел и чая с морошкой
вчера не хватало беседе, Ирина.
Прости, но сегодня беседую с кошкой
и грустно смотрю на кусок стеарина.
Вчера оплывал он под строфику Данте,
а ныне – под мяу – торчит из латуни.
И я отражаюсь – небритый – в серванте,
такой же, как я отражался в июне.
Сентябрь за окном. В человеке погода,
Ирина, к тоске добавляет капризы.
Кого-то спасла бы и капелька меда,
чтоб вниз не смотреть, огибая карнизы
лунатиком или поэтом, допустим.
Но лунная ночь даже кошке – морока.
Ирина, висит над моим захолустьем
планета, которой (без нас) одиноко.
11.02.2025г.
Игорь ЕЛИСЕЕВ. Не берите меня на работу поэтом
***
Не берите меня на работу поэтом.
Не невольте меня за деньгу рифмовать.
Нет дипломоff, нет членства с банкетом,
В ЦДЛ вечер памяти вряд ли «поднять».
Ни в родне, ни в сватах, ни в кровати у знати
Не скулил, не стоял, а в назначенный час
По щелчку между рюмками водочки – кстати! —
Сивкой-буркой являлся в двухтысячный раз.
СТОП! Тишина…
___
Выбираю, вдыхаю я рифму до боли.
Руки в стороны – в волны паду!
И не думаю больше о суетной доле,
Ставлю «Парус» – я с ветром уйду!
Судовой журнал «Паруса»
Николай СМИРНОВ. Запись 27. Страна образов
Ночь весенняя, ночь молодая встала у калитки…
Вот именно: майским вечером уже в лёгких, нежных сумерках вдруг во дворе почувствуешь – пришла и встала – живой тайной ночь.
И от того – душа и улыбнется, и загрустит… И яблоня, и плетень, и рябинка, и серый камень у соседских ворот – всё: слышит и видит твою душу…
И пойдёшь по неприметной тропке в сосняк, там уже по-настоящему стемнело, будто ты идёшь без тела, всё неузнаваемо, даже хруст веток под ногами сухих – другой, нездешний. И вот уже всё ближе тоненькое звучание, неторопливое, детское – это ночная вода в ручье – и ты, заслушавшись, поймешь её древние звуки. Или это просто душа твоя поёт вечная… или сама Родина, Россия?
…На старинном погосте волны-плакальщицы вымывают безымянные серые кости на волжский песок. Медные позеленевшие наперсные крестики, а то и серебряная копейка со всадником в короне и латах, разящим змия копием, заблестит у черного ила перетлевших колод. Деньги на перевоз, на тот свет.
Полонянка… Дочь немых азиатских степей… Не её ли останки видны между скользких камней и обломков позеленевших известковых надгробий?.. Эту полонянку будто бы полюбил некий воевода… Полонянка и воевода явились когда-то в сердечной мечтательной сутолоке мне, пятнадцатилетнему отроку, на этой волжской косе. Я написал о них стихотворение. И теперь не могу его вспомнить.
Слова эти – тоже вымывает мне, выбрасывает память. Из минувшего – вымывает забытые слова, обещая какую-то иную жизнь, где-то там – на невозможных берегах, где и воевода со своей полонянкой, и тот отсвет вечный озаряет и здешний берег и делает просветной, улыбчивой даже эту глинистую мель с размытым погостом.
А ночью во сне – видения древнерусские…
Черные, извилистые ивы, застыло вытянулись вверх, как неотвязные, вросшие в мозг мысли… Большие деревянные терема средневекового города. Светлый вечер, воздух мерцает, трепетно подергиваясь хлопьями сумрака. Вечерний этот воздушный простор будто вкачивают тебя глубоко в пространство.
Видно далеко – чисто, ясно; и предметы все увеличиваются: я миную огромные бревенчатые терема со множеством дверей, переходов, ворот – из-за них виден свет сине-серого снега окраины. Передо мной очерк лица женщины в таких же тенях, и глаза, как из серо-синего камня, и в них твердый, плоский свет. Мы во дворе, на просторном сеновале: долгожданное свидание.
Я её обнимаю, прижимая к бревенчатой стене, она слабо сопротивляется и клонится к сумрачному проёму – заглянуть: боится, что нас могут с улицы увидеть. Черные волосы, маленький белозубый рот, страстные, слегка выпяченные губы, сказочно удлиненный овал лица…
Тот же сине-серый мягкий сумрак, только заключённый под каменные своды и согретый восковым теплом свечей и горящего масла в лампадках. Покой и тень на смугло мерцающем лице священника. Ряса его понизу почти сливается со тьмой – мы подымаемся по узкой лестнице, и он мне показывает большую нишу в стене. В ней светло: на каменном пристолье – большой молитвенник, фиолетово-васильковые и алые туманятся на пергаменте заставки: от листа – желтовато-медовый радостный свет. Я начинаю читать молитвы. Рядом маленький толстый блокнотик, каждый лист тоже – с туманно-алой каймой по пергаменту. Сюда буду переписывать молитвы, начинаю перелистывать, но страницы слипаются, и блокнотик, как жевательная резинка, слипается, тянется в липкие нити, приставая к пальцам.
«Я не могу молиться», – говорю я священнику. Он же – как спит, в живом мерцающем сне… Сквозят тени, сизеют тени; бархатистые воздушные тени; цвета, как заснувшие, тихие; мысль тоже – цветной, вспугнутый и замерший сон, пойманный хитро в силок ума, – образы без лиц, мрачная синета …
А утро – обычное. В огороде раздвинул траву – приветно заблестели рассыпанные в паутине матовые капли прошедшего дождика. В обед пошёл за водой на колодец через кладбищенский ручей и дальше – на окраинную улицу. А по пути, навстречу, встретились похороны. Гнутый нос, как коковочка у клюшки, жалкий, покойницкий воск лица. Обратно с водой шёл – на дороге лапник. За каждой веточкой в мыслях возникала ёлочка. Лес. Вот чья-то душа и идет сейчас по такому темному лесу, переходит из этого света на тот…