Москва, 2 октября 1641 года
Сенька Епишев, дьяк Аптекарского приказа, с откровенным недовольством смотрел на помяса, выставившего на стол тяжелую, даже, похоже, очень тяжелую, металлически поблескивающую шкатулку.
Не след приносить в Аптекарский приказ предметы, никак не связанные с прямыми делами приказных дьяков. В Аптекарский несут сборы лекарственных трав и цветов, это важное государево дело. Если ты истинный помяс, собиратель трав, сберегатель жизни, собирай травы, да коренья, очищай их, перебирай тщательно, чтоб земля не попала в сбор, а сам суши собранное на ветру или в печи на самом лехком духу, чтобы травы да коренья от жару не зарумянились. И в приказ, само собой, неси сделанный сбор в лубяном коробе...
Этот дурак, помяс Фимка Устинов, шкатулку припер.
Дьяка Сеньку Епишева точил бес любопытства. Нс стой помяс напротив, пуча бессмысленно голубые глаза, толстый палеи, дьяка давно лег бы на алое, бросающееся в глаза пятно, четко обозначенное на темной, как бы неведомым огнем опаленной крышке... Непонятно, как шкатулка открывается? Не видно ни замков, ни запоров. Это как так? В тундре, в сендухе, в халарче, как тундру по-своему зовет самоядь, как в тундре найти такую вещицу?
Земли у нас немеряны, подумал дьяк, границы не определены. Идешь на север, идешь на восток, и нет никаких границ. Ни он, умный дьяк, ни этот помяс, ни многие промышленники, ни даже сам царь-государь и великий князь Михаил Федорович не знают, где пролегают восточные или северные границы страны. Идешь, слева речка выпадет, справа серебряная жила откроется, хоть руби ее топором. На камне орел сидит, прикрылся, как шалью, крыльями, робкая самоядь на олешках спешит. Рухлядь мяхкую, дорогую спешат в срок доставить. Откуда в тундре шкатулка? Еде самояди взять медь?.. Или золото? — подумал дьяк... Дурак Фимка!
А Фимка Устинов, помяс, уставясь на дьяка выпучеными немигающими глазами, пришептывал виновато: вот де искал везде, всякие травы искази И траву колун, к примеру, цвет на ней бел Горьковата трава колун, растет при водах, но не на каждом озере... И корень искал — просвирку... Тоже растет при воде от земли в четверть,'а ягода на нем чуть меньшая, чем курье яйцо, видом зелена, на вкус малина...
Дьяк с укором, но и с некоторым испугом слушал пришептывают помяс а.
Безумен помяс, думал. В одиночестве человек как бы сламливается, становится открытым для бесов. Вот и Фимку настигли, подсунули шкатулку... Он в гиблых местах скаредной пищей питался, много непонятного видел, чего осознать не мог, без греха такую шкатулку, тяжести столь необычной, из пустынных землиц не вынесешь, Сибирь, известно... Там карлы живут, в локоть величиной, не каждый такой осмелится один на один с гусем выйти, там на деревьях раздвоенные люди живут, их пугни, они с испугу раздваиваются и падают в воду... И там студ такой, что воздух, как масло, можно резать ножами...
Палец дьяка сам собой лег на алое пятно. Вот истерлось, видно, за время... Вот говорит помяс, ссыпался перед ним крутой берег. Подмыло, значит. А в глине, как берег ссыпался, шкатулка открылась. Удивился помяс, никогда ничего такого не видел в сеендухе, потом задумался: государево, видно, дело, нельзя такую вещь оставлять дикующим! И даже вскрыть не решился шкатулку — законопослушен, богобоязнен, так и нес ее на плечах...
Глупый помяс!
Палец дьяка лег на алый кружок. Он, государев дьяк, только глянет, не потерялось ли что из шкатулки? Только глянет и передаст все наверх. Он понимает, дело впрямь государево...
Нажал пальцем пятно. Глаза жадно вспыхнули.
Изумился.
Будто металлическая струна, напрягшись, лопнула, долгий звон вошел в стены приказа, легкий, ясный, высокий, будто птичкины голоса славу пропели, а сама шкатулка, обретение дьявольское, морок, наваждение, начала стеклянеть, подрагивать, будто постный прозрачный студень, и сама собой растаяла в воздухе...
— Свят! Свят!
Крикнул на помяса:
— Людей пугаешь!
Помяс Фимка Устинов честно пучил испуганные синие глаза, левой рукой растерянно держался за бороду. Не было у него сил возразить дьяку. Шепнул только:
— Свят. Свят!..
И дышал густо.
Глава IV. „Я ЛЕЧУ СИЛЬНЫМИ СРЕДСТВАМИ.."
14 июля 1993 года
Лучше всего праздничный вечер запомнится вашим гостям, если вы отравите их копчеными курами, купленными в магазине „Алау“.
Шурик раздраженно проглотил слюну.
Уже собравшись позавтракать, он не нашел в кармане бумажник. Скорее всего, выронил его, когда прыгал с балкона. Прекрасная возможность проверить талант Лигуши. Но почему-то это не радовало Шурика.
Анечка, опять же... Работник библиотеки и телефонный секс... Времена, времена... И безумец Дерюков, стрелявший в Константина Эдмундовича...
Как выяснилось в отделении, куда Шурик доставил человека с обрезом, Дерюков совсем недавно вышел из психлечебницы, прикрытой по финансовым обстоятельствам. Печальным, разумеется. Дерюков жил светлой мечтой: победить бесчисленных каменных гостей, заполонивших страну. Первооткрыватели и первопокорители, герои и просто лучшие люди, неизвестные мужчины в орденах и мускулистые типы в шляпах... „Куда ни сунься, — искренне сказал Дерюков, — везде каменные гости... А теперь еще живые пошли... Видели? Максимка на максимке! Кто их звал?.."
„Вы и с беженцами ведете войну?" — поинтересовался Шурик.
„Я не дурак, — весело ответил Дерюков, шумно сморкаясь в огромный клетчатый платок. — Я не потяну на два фронта. Дайте покончить с каменными, вот тогда..."
Милиционеры, присутствовавшие на допросе, хихикали.
„А мне показалось, — как бы между прочим заметил Шурик, — что целился ты в Лигушу..."
Ничего ему показаться не могло, ибо вмешался он в происходящее уже после выстрела, но на всякий случай он так спросил.
„В Ивана? — искренне удивился Дерюков. — Зачем мне стрелять в Ивана?"
„Значит, ты не в Лигушу стрелял?"
„Сдался он мне!.."
Пустое дело оказалось с Дерюковым. Отпустили психа.
Вот обрез, правда, оказался меченым. И в Лигушу из него точно стреляли. В апреле небезызвестный Костя-Пуза стрелял. Неважно, из ревности, как считала Анечка Кошкина, или из хулиганских побуждений, как считал следователь. Шурик, кстати, со следователем познакомился. Неторопливый кудрявый человек пил чай в отделении, приходил беседовать с кем-то из будущих подследственных.
„Вы-то как думаете? — простодушно спросил следователь у Шурика. — Из каких побуждений Соловьев пальнул в Лигушу?"
„Да из обыкновенных, — ответил Шурик. Его разозлила история с Дерюковым. — Припекло, похоже, Соловья. Вот с обрезом решил расстаться... Выбросил, скотина, а патроны из стволов не извлек... Много у вас таких Дерюковых?"
„Хватает, — простодушно ответил следователь. — Вы-то как думаете, этот Соловей, он еще в Т.?“
„Об этом я у вас хотел спросить."
„Да черт его знает",— простодушно ответил следователь.
Господин президент! Софию Ротару как делить будем?
Перерыв карманы, Шурик набрал мелочишки на кофе. Официант, не вчерашний, свежевымытый, благоухающий одеколоном, понимающе сощурился:
— Без полного завтрака?..
— Это что такое?
— Холодная курица, салат, просто овощи, немного фруктов, сыр и печенье, кофе со сливками...
— А неполный?
Официант ухмыльнулся, правда, не обидно.
— Я вам булочку принесу. Мы вкусно готовим булочки.
Вся страна говорит о приватизации. Я тоже за, но с контролем, а то вот отнес сапожнику-частнику старые туфли в починку, а он мало что тысячу за подошвы с меня содрал, он еще и запил на радостях. А теперь, придя в себя, говорит: ни туфлей нет у него, ни денег. Ну, не скотина? Я ему подпалил будку, чтобы наперед знал.: в приватизации главное — честь и достоинство, а остальное в гробу видели мы при всех вождях и режимах!
Крик души.
Не мог написать такое Иван Лигуша!..
Шурик припомнил огромную рыхлую фигуру бывшего бульдозериста, его опухшее лицо, пегий ежик над низким лбом... Будку подпалить Лигуша бы мог, но дать грамотное объявление?.. Бред какой-то...
Всем джентльменам, помнящим нежность путаны Алисы, гостиница „Сибирь": срочно необходима помощь в СКВ. Срок отдачи — полгода. Гарантирую приличный процент. Вы меня знаете!
Шурик не выспался. Его раздражал официант, скромно устроившийся за крайним столиком. Перед официантом тоже стоял завтрак. Скромный, но не из самых простых. Кроме пухлой горячей булочки, официант взял на завтрак куриную ножку, салат, колбасу и крупно нарубленные на блюдечко помидоры.
Шурика раздражал утерянный бумажник. Раздражала Кошкина. Еще больше его раздражала нелепая история с психом Дерюковым.
„Пятнадцатого меня убьют...“
Как Роальд купился на просьбы Лигуши?..
Мужчина, пятьдесят пять, крепко сложен, продаюсь бесплатно. Условия: сон — шесть часов в сутки, личное время — три часа, плотный обед, плотный ужин и пачка сигарет „Астра" каждое утро.
Шурик даже не усмехнулся.
Первого августа моей родной тетке исполнится сорок лет. От зверств и безысходности коммунального бытия тетка не хочет жить. Люди! Вас я прошу! Говорят, доброе слово спасает. Скажите по телефону хорошему человеку несколько добрых слов!
Шурик знал коммунальное бытие.
Это легко сказано — зверство и безысходность.
Именно в таких зверских и безысходных квартирах произрастают самые диковинные извращения и уродства, возникают самые диковинные религиозные секты, подрастают на страх людям Кости-Пузы, Соловьи, Дерюковы. Именно в таких зверских и безысходных квартирах среди банок с солеными огурцами можно увидеть гранату Ф-1 в рубчатой оболочке и совершенно случайную книжку с идиотическим назван