Но „Распутин" еще не пик шабаша. Заведующая клубом Надя зовет эти танцы „Дискотекой".
Пиком дискотеки считается, когда панк Алеха Безуглов выходит на круг. Он показывает танец „Брейк". Для него приберегается особая запись.
На круге панк Алеха Безуглов лунатически сосредотачивается, шепчет беззвучными губами какие-то слова и при первых звуках музыки клеточки на его руках, животе, ягодицах начинают подергиваться и он входит в раж: падает на руки, подсекает их ногами, оказывается на лопатках и, раскручивая себя ногами, перекатывается через спину и голову, ввинчивается в пол как юла, как сжатый буравчик. Для этого танца Алехе требовались сила, акробатика, балет и дурость.
— Ну лидер, лидер... — отмечал Сергей. — Средоточие мужской силы. Ну смотрят на тебя девочки. Захватил ты их на ну, на три года. До повзросления. Ну энергия... Ну талант... Джексон!.. В коже. В заклепках. Кумир... На три года. Алеха, на сколько ты такой?..
Между танцами четырнадцатилетние мальчишки на веранде обтекали Сергея. Они пренебрегали его музыкой, его баяном и, естественно, им самим. Клубный музыкант с гармошкой Сергей Корчуганов — устарел. Это —„другое поколение".
Грустно смотрелось, грустно думалось. Улыбайся, Корчуганов. А мысли — вот они, напирают неотступно: смотри и знай, чтобы за короткие, нанесенные временем годы эти чилята сумели перенять маску отчужденности, мину безразличия, показанную кем-то, научиться отключаться и нести эту маску на лицах в минуты танца, — нужен какой глубокий талант, умение быть в образе! Лицедеи... Притворяшки... Бездумные. Общие... Заданные... Глупые... Талантливые... И ненужные никому. Ничего вы не знаете... Вы бытовой выброс снулой деревни...
Сергею хотелось, чтобы, об этом думал не он, а кто-нибудь другой — умный, большой, значимый. А он, прижавшийся к обветренному столбу на веранде, мал и единичен..
А осенний закат настывал широким огнем над согрой. Безбрежный простор поймы уплотнился, потяжелел под неистовым светом заканчивающегося вечера, накаленным сиянием неба. И казалось, не было никакого движения там, в остановившейся бездне бесконечного света, наполненного огнем и холодом. Только над темной грядой отдаленного полога расплывалось прощальное тепло ушедшего солнца. Висело над ним растянувшееся облачко с подкрашенными золотыми коймами, а за ним, дальше — сосущая бесконечная разбавленная голубизна. Земля и небо жили другой жизнью.
А рядом с Сергеем были танцы и его деревня — распадающаяся и не желающая продолжения. Ржавело вокруг нее бывшее машинами железо, брошенное и не подобранное, зияли изрешеченные ветрами крыши скотных дворов, старели и искручивались березы на задах огородов, гремела в большом доме-клубе наглая музыка, уже нс тревожа и не раздражая „СНУЛЫХ" жителей, не умеющих найти управу на своих неуемных в требованиях и желаниях мальков. В дискомфорте земное поле. Кто же им управляет? Кто ведает его порядком? Кто за наступивший порядок в ответе?
И Сергею казалось, что этот кто-то, назвавшийся управлять, обозначивший себя главной силой, призванной за всех думать, имеет форму какого-то реального образования. Образование, как прилепившаяся к земле летающая тарелка: явившаяся и мощно заявившая себя. Я!.. Призвана глядеть, думать, направлять, вершить. Без меня под этим закатом не сметь двигаться.
Смотрит холодными глазами, а мозг работает только на себя. Мышление, сориентированное на самообслуживание, перемалывает только свои заботы: как позначительнее прожить в коротком ряду службы и времени. Лозунговая сила ОБРАЗОВАНИЯ подавила сознание поля и цинично осознает свое пришествие на землю. Оно чувствовало ее предрасположенность отдаваться. ..Я се поимею..." — решило. — И без сопротивления взяло ее..Утвердилось... Наличествует... Правит...
А перед глазами все ветром растреплено и прет из пустырей и пепелищ бурьян и полынь. И развеяны звоны и не собрать души — все разбежалось. И окрест только видимость жизни. Видимость жизни...
А в неопознанном предмете этом включены все жизненные функции. В нем свои законы. Свое изолированное дыхание. Внутренняя система работает, физиологические процессы идут, жизнедеятельность и экскременты этого образования земля видит и чувствует, но перевернуть или демонтировать это НЛО не умеет.
Живет вздувшееся образование под огромным небом и никакого ему дела до прыгающих „ЧИЛЯТ" в затухающей деревне, до какого-то там Корчуганова Сергея с отмороженными руками, вкусившего народного хмеля и притулившегося одиноко у столба на веранде колхозного клуба.
Думай, Сергей, один. Изболевай в воображении.. И гаси ты себя, гаси...
А то рискованно думаешь... Не зрело... Мальчик...
В комнате, рядом со зрительным залом, где стояли шкафы с папками, растерзанный магнитофон на тумбочке, лежали барабаны навалом, висели длинные платья, с цветами по подолу, давно существовавшего хора. Сергей еще помнил этот хор. Старушки стояли полукругом на сцене, а одна сидела и пряла льняную куделю на прялке. Особенно запомнилось, что прялка была настоящая. Деревянное колесо с частыми спицами вращалось и спицы становились видными, когда колесо останавливалось. После каждого куплета старушки колотили деревянными ложками по коленкам.
В воскресенье мать старушка
К воротам тюрьмы пришла,
Своему родному сыну
Передачу принесла.
Передайте передачу,
А то люди говорят,
Что по тюрьмам заключенных
Сильно с голоду морят.
Песни старушек принимали весело. После концертов награждали одеколоном „Цветочный".
Давно этот хор смолк. А платья висят...
Сергей аккуратно расставил барабаны, поднял на шкаф испорченный магнитофон, завернул его свежей газетой. Принес из колонки воду и красной тряпкой от разорванного лозунга, сильно ее выжимая, стер пыль с пианино, со спинок стульев, шкафов и вымыл пол. Любуясь свежестью, посидел и воодушевленно принялся за работу. Развел гуашевую краску. Выстрогал узенькую лопаточку из березового сучка и на полоске бумаги написал: „Музыкальный класс". Подождал, когда буквы высохнут, приклеил на двери комнаты. Белая заплаточка сразу в глаза бросалась в полумраке фойе.
А на большом листе ватмана вывел объявление:
При колхозном доме культуры создается
„Детский ансамбль"
Программа ансамбля :
1. Знакомство с музыкальной грамотой.
2. Обучение игре на народных инструментах.
Прослушивание детей в музыкальном классе с 10 утра до 14.00
ежедневно
Выходной — понедельник
Ребятам на прослушивание можно приходить без родителей.
Объявление вывесил на рекламной доске у клуба.
Надя, встретившись с Сергеем, мимоходом упрекнула:
— Что-то ничего не сказал...
— Но ты не сердисси? — голосом киноактера Буркова спросил Сергей. — Я старался, товарищ начальник, — смиренно отчитался Сергей. „Литятутки“-то бездомные бегают. Открываю консерваторию, начальник.
„Начальник" почему-то понравилось Сергею: какое-то запанибратское слово, снисходительное. А у Сергея не было легкости-с Надей.
— Так я пошел на свою кафедру?..
Стал ждать в „Музыкальном классе" первых абитуриентов. Они пришли — две девочки. Встали перед Сергеем смело. Сзади за ними, в створе раскрытой двери, прижался к косяку Витька Карелин.
— Так, понял... Пришли по объявлению. А почему без мам? Потерялись поди?..
— Не... мы всегда одни играем.
— Так ко мне зачем?
— Нас прислали. Песни петь.
— А... Вы кто?
— Лена... А меня зовут Анька.
-— Он тоже с вам? — показал Сергей на Витьку. — Песни петь?
— Нет, он наш жених.
— Ну понятно. Хорошо, что пришли Аня и Лена. Песни петь мы сразу не будем. Я сначала вас просто послушаю. Кто из вас смелее? Анька? Можно, я тебя не Анька, а Аня буду звать. Мне так больше нравится. Скажешь: Анька — сразу видится какая-то плохая девочка. Грубая какая-то... А Аня — нежная... Правда же?.. Ну иди, Аня. Вынь руки из карманов. Смотри... И повторяй за мной. Я сейчас похлопаю в ладошки, а ты за мной повтори.
Сергей простучал. Девочка точно все выхлопала. И обрадованно — так нетрудно было все это ей проделать.
— А теперь это...
Сергей выбил на столе костяшкой пальца мелодию первой строчки: „Во саду ли в огороде"...
И Аня выступала ее. Без ошибки. Без пропуска.
— Ну молодец. Сейчас... Только не подглядывать.
Сергей отошел к пианино, откинул крушку. Извлек из клавиш звук.
— Найди, на какую планочку я надавил.
Аня, робко трогая звучащие дощечки, поискала услышанный звук и вдруг узнала его и ударила по нему один раз и два...
— Нашла. Никак от тебя ничего не спрячешь. Ну Аня! Ну Аня!
Сергей взял баян. Вызвал звук в пуговице.
— Ну-ка, пропой его. Повтори голосом. Теперь повыше. А этот? А этот?
И когда совсем уж, потеряв меру, Сергей воспроизвел почти мышиный писк, Анька, подхватив его, вернее, настроив последние силенки, сорвалась с ножевой рези голоса, сама, Лена, Сергей и даже жених Витька рассмеялись.
Вот молодец так молодец. Ай да Аня, — возбудился Сергей. Он впал в экстаз. Радовался не стесняясь.
А с Леной нс получилось.
Она была бойкая. Контактная. Инициативная. Ее не нужно было упрашивать. Но звук она не слышала. Брала своим громким голоском ноты другие, далекие и не понимала, что врала. Не чувствовала, что не попадает и возбужденно старалась. А Витька, жених девчачий, хомячок синтетический, уже был рядом, уже включился в игру и, внутренне следуя за голосом своей подружки Лены, не соглашался лицом и мучился. Ему хотелось, чтобы она остановилась, нс врала, не портила интересную игру. Но как мужчина, не останавливал девочку и недоумевал.
Был бы он учителем — был бы он строгим учителем.
Витька, поджав губы, трудно сдерживал себя.
— Витька, иди сюда, — скомандовал Сергей. — Велосипед починил? Раскурочил, наверно, все колеса? Что, думаешь, неправильно Лена пост?