Сразу же за побегом Вовика произошло другое событие — Бершадский открыл кооператив. Как он это сделал, для Косякова оставалось загадкой. За долгие годы дружбы Вениамин привык считать, что Борис на подобный отчаянный шаг не способен. Из любой, самой захудалой редакции его гнали в первый же месяц; Бершадский сам смирился с этим и перешел на скудно оплачиваемую гонорарную работу внештатника. При этом он умудрялся обслуживать дюжину газет, не затрудняя себя дисциплиной и обязанностью являться на службу трезвым. Но кооператив!..
Не меньшее впечатление поступок Бориса произвел и на Алика, который в последнее время вместо Брэма листал пожелтевшие газеты двухгодичной давности, сваленные в прихожей. Алик выискивал статьи и законы, посвященные частнопредпринимательской деятельности. Косяков, твердо уверовавший по бесплодным опытам с мышами, что ничего путного из чтения Алика не выходит, все же Алику не мешал. Чем бы дитя не тешилось... Но определенно в голове у мутанта появились какие-то новые мысли, и творческий кооператив „Хроникер" пришелся весьма кстати.
В день регистрации „Хроникера" в Октябрьском райисполкоме Бершадский явился в гости абсолютно трезвым и что совсем уже неожиданно — в опрятном костюме, даже при галстуке. Друзья сели пить чай на кухне, по-семейному, сами удивляясь пристойности момента.
— А потом возьму ссуду... — хвастался Борис, грея руки о горячий стакан. — Но лучше предоплату... Мне говорили, так выгоднее, да и проценты не надо платить.
— Кто же тебе даст? — искренне удивлялся Косяков.
— Дадут... — загадочно улыбался Бершадский. — Надо только подход знать.
— Ну и что ты будешь издавать?
— Еще не знаю. Скажем, что-нибудь о домашнем хозяйстве. Этой литературы у нас вечно не хватает. Какие-нибудь полезные советы... Чтобы книга была нетолстая, но ходовая. На толстую бумаги надо много, а цены сейчас...
— Да ты сам, небось, и гвоздя забить не умеешь, — сомневался Вениамин. — А тут — советы...
— Ну и что, что не умею. Наберу вырезок из разных журналов, скомпоную, вот тебе и книга.
— Так ведь книгу еще продать надо. Не продашь — тю-тю твои денежки. Чем расплачиваться будешь?
— Это точно! — озаботился Бершадский. — Предоплату надо отдавать. Здесь расчет нужен, чтобы наверняка.
И тут в разговор вступил молчавший до этого Алик. Если сказать, что он удивил друзей, это будет слишком мягко, он их сразил наповал, — он произнес буквально следующее:
— Книгу надо про домашних паразитов. Как с ними бороться и истреблять. Каждая хозяйка мечтает избавиться от клопов, тараканов, а также от мышей. Вот что всем надо!
Над столом повисла тягостная пауза.
— Чего? — не понял туго соображавший Косяков, а Бершадский вдруг подпрыгнул на стуле:
— Гений! — закричал он и кинулся обнимать смущенного Алика. — Именно про паразитов! Ты ведь про них все знаешь, да? Ты и напишешь, а я — помогу.
— Ну и ренегат, — только и нашелся опешивший Косяков. — Зачем же ты Вовика воспитывал?
Это замечание Алик пропустил мимо ушей, а напористый Бершадский сразу принялся обсуждать план будущей книги.
Косяков не выдержал и ушел с кухни. Чего угодно он ожидал от Алика, только не этого. И ведь подумать как следует, — сам-то кто? — мышь! Мало того, мышь разумная, а, значит, отвечающая за свои действия... Ну пусть там клопы, тараканы, но ведь и мыши тоже... Тут Алику в самом деле равных не будет. Кто лучше него знает, как поставить капканы, какую подобрать приманку? И ведь полтора месяца как сам из подвала. Чуть ли не вчера с кулаками кидался, если слово какое против мышей скажешь, а сейчас туда же — в истребители!
Долго Вениамин ходил по комнате, слушая, как на кухне бубнят заговорщики. На душе было смутно.
— Если что, так ведь он и со мной... — тихо бормотал Косяков. — Ничего святого... Вот мерзавец! А я-то надеялся.
На что Вениамин надеялся, он и сам не знал, но только что на его глазах совершилось предательство. Он удивлялся толстокожести Бершадского, которого щекотливый моральный аспект, видимо, не встревожил ни на минуту, и поэтому, когда Борис собрался домой, попрощался с ним весьма сухо, что, впрочем, осталось совершенно незамеченным. Бершадский ликовал.
Устраивая постель, Косяков присел на раскладушку и задумался. Из ванной доносился плеск — в последние дни Алик проявлял исключительную чистоплотность, чистил зубы три раза на дню, а мыть руки убегал каждые полчаса и еще укорял Вениамина:
— Мыться надо чаще, и зубы чистить постоянно, а то — кариес.
— Тебе это не грозит, — завистливо говорил Вениамин, поглядывая на белоснежные зубы мутанта. — Вон, как сверкают.
— Гигиена — залог здоровья, — учил Алик. Зубные щетки приходилось ему покупать каждую неделю.
Наконец, Алик вернулся и тоже принялся разбирать диван. Заметив, что Косяков хмур и неразговорчив, присел напротив.
— Это ты из-за книги? — прямо спросил он, увидев, что Вениамин старается не смотреть в его сторону. — Брось, не переживай! Думаешь — я подлец? Может, и так... — Алик мрачно вздохнул. — Но ведь вечно мышью не проживешь. Что же мне теперь, обратно в подвал? Я же теперь — человек. Ну, не совсем человек, а все-таки... Обратного хода нет. Надо учиться жить по-новому, а это только один из способов. Опять же, может, денег заработаем. Что они у нас, лишние?
— Делай, что хочешь, — устало отозвался Косяков. — Но мне от этого как-то не по себе. Чтобы так, разом... Ты же сам — мышь.
— Какая я теперь мышь? — Алик торопливо полез под одеяло. — Какая я теперь мышь? С этим покончено.
На другой день Бершадский приволок разбитую и дребезжащую пишущую машинку „Москва" дозастойного года выпуска, и будущие книгоиздатели засели за работу. Косяков не преминул и Борису высказать все, что он думает про его затею, но разговора не получилось.
— Не комплексуй! — пресек его опасения Борис. — Правильно Алик делает, воспитывается. Это новый шаг по лестнице эволюции, а ты — рефлексирующий интеллигент и нытик. На себя лучше посмотри.
На себя Вениамину посмотреть действительно стоило.
Предвещая Великое Сокращение, в институте была объявлена внеочередная аттестация. Все сотрудники отдела старались как можно реже покидать рабочие места и озабоченно строчили личные творческие планы. Взялся за составление такого плана и Косяков, но сочинить смог немногое. У Олечки и Тамарочки вышло по целому стандартному писчему листу — пунктов по десять, не меньше. У Инги Валентиновны — два листа, а у Вениамина всего полстранички. Раньше в подобных ситуациях, не особенно переживая, Косяков и сам мог вдохновенно наврать сколько угодно, но на этот раз почему-то стало противно приспосабливаться и притворяться. Подобное чистоплюйство грозило выйти боком, но Вениамин предпочитал отгонять трусливые мысли, чем поддаться общему настроению выжить во что бы то ни стало.
— Пусть сокращают, — вполшепота беседовал он сам с собой в институтской курилке. — Чем так существовать — лучше в дворники. Да и платят больше.
При этом он, конечно, понимал, что ни в какие дворники никогда не пойдет, но и пересилить себя не старался. Пусть будет так, как будет, решил Косяков. И это вечное русское авось помогало ему не сбежать из института прежде объявленного сокращения.
Зато дома работа кипела. Алик и Бершадский сочиняли брошюру о борьбе с домашними паразитами. Борис сумел неведомыми путями заинтересовать в этом издании местный облкниготорг, и предоплата в тридцать тысяч рублей была перечислена на счет кооператива. Из этих денег третью часть Бершадский сразу же снял на текущие расходы, и вместо безобразно очищенной водки друзья теперь пили не менее безобразный коньяк. Подобные траты приводили Вениамина в панику.
— Все ведь пропьете, черти! — пытался урезонить он писателей. — А потом куда, в долговую яму?
— Главное — ум не пропить, — резонно возражал Борис. —"Не только ведь пьем, но и работаем.
Дела с рукописью действительно продвигались успешно. Косяков не слишком вникал в то, что там насочиняли Алик и Бершадский. Затея ему казалась нахальной и опасной, но запретить он ничего не мог, поэтому вечерами лишь послушно мыл посуду, заваривал чай и организовывал, по выражению Алика, закуску. А время между тем уверенно двигалось к Новому году.
Этот праздник Вениамин любил, как никакой другой, хотя с каждым годом становилось все яснее, что ничего нового, а тем более счастливого в будущем не ожидается. Вспоминались студенческие годы, полные уверенности, что вот-вот осуществятся самые смелые мечты, сбудутся самые заветные желания. Как веселились тогда в ночь под Новый год, как влюблялись. как пушист и ярок был голубоватый снег на ночных улицах! Да что говорить — все было. А теперь, если и чего ждать от жизни, так только расползающейся лысины, да, может, пенсии.
Обычно Новый год Косяков встречал в случайных квартирах среди не самых близких знакомых. Близких просто не было. Бершадский в праздники предпочитал тихо напиваться в одиночку и задолго до торжества, постоянными и крепкими привязанностями Косяков после второго развода так и не обзавелся. До появления Алика был у него недолговечный роман с сотрудницей технической библиотеки из городского центра информации Анной Семеновной, да и тот прекратился сам собой. Из-за Алика их встречи в косяковской квартире стали невозможными, а дома у тридцатилетней Анны Семеновны встречаться было нельзя — она жила с матерью.
Впрочем, об этой связи Вениамин не жалел. Рано или поздно все должно было кончиться. Оставалась встреча Нового года вместе с сотрудниками института, но после горбачевского антиалкогольного указа такие празднования увяли сами собой, а сидеть понуро за чашкой чая и куском пирожного в столовской тарелке Косяков в новогоднюю ночь не хотел.
Получалось, как ни крути, что Новый год надо встречать дома у телевизора.
В декабрьских сумерках, возвращаясь с работы, Вениамин по случаю купил елку. Елками торговали прямо с машины по твердой цене — десять рублей штука. Толпа, скопившаяся у бортов, дружно голосовала красненькими купюрами и живо напоминала Косякову пришедших к консенсусу депутатов.