— И что же ты намерен для этого сделать, Толя? — спросил Минц.
— Уехать. Ты прав, Лев, ты прав, — согласился президент, — я просто уеду отсюда и увезу с собой тайну.
— Значит, ты поверил, что заговора против нас не было? Что это попытка разрешить их собственные проблемы?..
— Если они для этого могли убить наших парней, — не выдержал Удалов, — значит, они наши враги!
— Погодите, Удалов! — рассердился президент. — Дайте мне уехать.
— От ответственности?
— Минц, уведи этого маньяка!
— Уведу, если ты поклянешься мне, что никто в городе не пострадает.
— Я не буду проводить конфискаций, — усмехнулся президент. — И ты знаешь, почему!
И Удалов с горечью догадался — почему. Да потому, что никаких предметов и покупок из будущего уже нет, не существует, они растворились в воздухе.
— И ты не боишься, что в нас вживили жучки, что нас отравили вирусом шпионажа? — Минц ехидно усмехался.
— Не нужны ваши души и головы, никому вы не нужны, паршивые гуслярцы! — закричал президент, как человек, глубоко разочарованный в собеседнике, а, может быть, и в деле, которому посвятил слишком много сил.
Прокричав последнюю фразу, президент полез в джип. Сразу, как только джип двинулся, за ним покатил танк сопровождения, все скрыв в облаке пыли.
— С наукой покончено, — сказал Минц. — Осталась лишь человеческая трагедия. Скоро домой из загса вернется мать Гаврилова...
— Какая ужасная судьба! — сказал Удалов.
Он последовал за Минцем в его кабинет. Не хотелось идти домой и отвечать на вопросы обедневшей Ксении. Все равно хорошим уже не кончится.
— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — сказал Минц, словно подслушав мысли Удалова.
— Нельзя быть таким жестоким, — упрекнул друга Удалов. — Дети погибли, молодые мужчины... на пороге семейного счастья...
— Да? — Минц поставил на плиту чайник. — Тогда ответь мне, что надо путешественнику во времени? Если он едет из прошлого в будущее — то достижения человеческого ума, вещи, предметы, радости жизни, которые в конце концов обернутся радостями, а не испытаниями, когда вторгнутся в жалкую цивилизацию, подобную нашей. Это ясно. А если он отправился из будущего в прошлое?
— Я знаю, — сказал Удалов, — я думал. Им нужны естественные предметы, шелк и хлопок, янтарь и огурцы, мед и кедровые орешки. Они, наверное, истратили все, что есть на Земле, и теперь тоскуют.
— А тебе не кажется, что это наша вина? Что это мы истратили то, что есть на Земле, а им оставили только озоновые дыры и необходимость всюду ходить в широких шляпах и плащах, чтобы меньше подвергаться действию космических лучей.
— Ты хочешь сказать, — испугался Удалов, — что, убив юношей, они нам отомстили за погубленные леса и нивы, опороченные реки и испоганенный воздух?
— Корнелий, не говори красиво, — отмахнулся Минц. — Какого черта внуки будут мстить дедушкам? Истреблять их, чтобы самим не родиться на свет?
— Но они же их убили!
— Обрати внимание — они не тронули ни одного женатого мужчины. Исчезли лишь холостяки.
— Ну и что?
— Ты так и не ответил на вопрос: что нужно человеку будущего от своего прадеда? Чего он не имеет?
— Не знаю, не знаю, не знаю! Сейчас кричать буду, если не объяснишь!
— Им нужны молодые силы. Понимаешь, им нужны здоровые отцы для своих детей.
— Какие еще отцы?
— Сегодня наш город не досчитался шестнадцати молодых людей.
— Шестнадцать мертвецов!
— Нет, не мертвецов! Наши с тобой земляки, и Стендаль, и Гаврилов, и неизвестные нам люди — все они живут и сегодня празднуют свои свадьбы с оригиналами тех кукол, которые исчезли у нас.
— Они там? В будущем?
— Как же ты не догадался? Они получили от нашего времени то, чего были лишены из-за экологической катастрофы — космические лучи убили в мужчинах способность и желание размножаться... Неужели ты не заметил, что в будущем нет детей?
— Ты говорил, но я думал, что они в школе.
— Будущее — трагическое общество и виноваты в этом мы с тобой, потому что губили Землю, а Земля отомстила человеку. Теперь пора платить по счетам. Подобно тому, как самых прекрасных греческих девушек отправляли в лабиринт в Минотавру, так и мы отправили, сами того не подозревая, своих молодых людей в будущее, чтобы они стали отцами нового и, может быть, славного поколения гуслярцев.
— Значит, провели нас на куклах?
— Это был тонкий эксперимент. Сначала они подсылали к нам копии девочек, так, чтобы молодые люди могли выбрать себе пассию по вкусу. Затем во время визита в будущее девушка уводила молодого человека в спальню. Если у них там зарождалось настоящее чувство, юношу оставляли в будущем, а нам возвращали только копию девицы вместе с копией жениха.
— Значит, мы здесь женили копию на копии?
— Точно. А настоящие сейчас гуляют свадьбу в конце двадцать первого века.
Вроде бы не стоило расстраиваться, но Удалов ушел к себе удрученный. Ксения встретила его бранью — почему-то она решила, что Удалов замешан в похищении ее покупок из будущего. Ни пропеллера, ни кухонного комбайна!
Удалов, как смог, объяснил Ксении, что виноваты в том правнуки.
Ксения не до конца поверила, но ушла спать.
Дождавшись, пока он останется один, Удалов выдвинул нижний ящик максимкиного письменного стола. Понимал он, конечно, что ничего там нет и быть не может, но все же полез — обидно было, что халат отдал, а зонтика нет.
Ящик был пуст.
Удалов запустил руку вглубь. И вдруг его пальцы натолкнулись на мячик.
У него захолонуло сердце. Неужели забыли? Забыли отобрать?
Но что это?
А вдруг все же провокация?
Удалов вышел во двор, затем на улицу и прошел до сквера. Не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, какое у него сохранилось сокровище.
Там, в тихом месте, где собирались курильщики из стоявшего неподалеку туберкулезного диспансера, он положил мячик на горку окурков и щелкнул пальцами.
Из мячика не получился слон, не получилась и, как Удалов в глубине души надеялся, особа женского пола.
Появился перед Удаловым конверт официального вида, толстый, тугой и гладкий.
Когда Удалов все прочел, он отнес бумаги из конверта Минцу, а тот сдал их президенту Академии. В конверте находились документы на выплату пенсии в швейцарских франках родителям и близким всех молодых людей, которые остались в будущем, чтобы цепь поколений человечества, вернее той части его, что обитает в Великом Гусляре, никогда не прерывалась.
Геннадий ПрашкевичАДСКОЕ ПЛАМЯ (Комментарий к неизданной Антологии)
Памяти В.Бугрова
Часть IГИБЕЛЬ ШАХМАТ
Вивиан Итин. Страна Гонгури. Повесть, Канск, 1922.
Ефим Зозуля. Граммофон веков. Рассказ, М., 1923.
Алексей Толстой. Аэлита. Роман, М.-Пг., 1923.
Яков Окунев. Грядущий мир. Роман, Пг., 1923.
Александр Грин. Блистающий мир. Роман, М., 1923.
Сергей Буданцев. Эскадрилья Всемирной Коммуны. Повесть, М., 1925.
Владимир Обручев. Земля Санникова. Роман, М., 1926.
Александр Абрамов. Гибель шахмат. Повесть, М., 1926.
Лев Гумилевский. Страна гипербореев. Рассказ, М.-Л., 1925.
Владимир Орловский (Грушвицкий). Бунт атомов. Роман, Л., 1928.
Владимир Эфф. По ту сторону. Роман, М., 1928.
Абрам Палей. Голъфштрем. Повесть, М., 1928.
Сергей Беляев. Радио-мозг. Роман, М.-Л., 1928.
Андрей Зарин. Приключение. Рассказ, Л., 1929.
Александр Беляев. Властелин мира. Роман, Л., 1929.
Бруно Ясенский. Я жгу Париж. Роман, М., 1929.
Наталья Бромлей. Потомок Гаргантюа. Повесть, М., 1930.
Михаил Булгаков. Собачье сердце. Повесть (любое издание).'
Евгений Замятин. Мы. Роман (любое издание).
Андрей Платонов. Эфирный тракт. Повесть (любое издание).
Валерий Язвицкий. Аппарат Джона Инглиса. Рассказ, М., 1930.
Григорий Адамов. Тайна двух океанов. Роман, М.-Л., 1939.
Николай Шпанов. Первый удар. Повесть, М., 1939.
Это не все. Список можно продолжить.
Не думаю, что всем лучшим в себе я обязан книге. Правда, всему худшему в себе я обязан тоже не ей. В конце концов, пришел я с годами к выводу, в книжке, в самой дерьмовой, как бы она ни выглядела, какую бы чушь ни нес ее автор, почти всегда можно отыскать нечто самоценное, никак от воли автора не зависящее — игра случая, как говорят моряки, воля Бога. Скажем, читая романы В.Немцова, а мне в свое время пришлось их читать (такова была структура текущего момента), невозможно было не задуматься над действиями любимых героев В.Немцова — Багрецова и Бабкина: ну почему, в самом деле, почему его любимцы столь ленивы и нелюбопытны? Не по причине же, вычисленной еще А.Пушкиным...
Не много мне было лет, когда я листал тучные, как сказочная колхозная жизнь, романы В.Немцова, но в памяти вот осталось: в любой книжке... нечто самоценное... воля Бога.
Впрочем, сегодня В.Немцова мудрено перечитать. Не видно его книг, когда-то их было — Монбланы. Наверное, книги В.Немцова сохранились в библиотеках, но ведь не пойдешь туда ради Немцова, это все равно что пойти в библиотеку за „Просто Марией". А на развале—С.Кинг, Р.Муркок, Г.Гаррисон, Г.Борн... Обойди все лотки, книг В.Немцова не видно, а вот в детстве моем они, эти мощные, весьма просторно изданные тома лежали на прилавке каждого КОГИЗа, заполняли витрины каждого газетного киоска, кстати, цена их при этом была вполне умеренной. Страниц семьсот-восемьсот шли рублей за двадцать. То есть, примерно двадцать еще дохрущевских рублей и за „Счастливую звезду", и за „Последний полустанок", и за „Семь цветов радуги", и просто за „Избранное" и „Научно-фантастические повести". Названия последних двух мне и сейчас по душе. Без вычурности, без претензий, без бросающейся в глаза изощренности, не так, как у этих там Герберта Уэллса, Станислава Лема или братьев Стругацких!