Ответ. „Этот стих, на мой взгляд, по своей политической направленности неприемлем к нашей советской действительности, т. к. он связан с именем человека, репрессированного органами Советской власти" (подчеркнуто в протоколе — А. Б.).
Вопрос. „Если Вы утверждаете, что это „стихотворение" Вами сочинено еще в 1934 году, скажите, на следствии по Вашему делу в Москве в 1937 году оно Вам инкриминировалось?"
Ответ. „Да, в процессе следствия оно следователем упоминалось".
Вопрос. „Вы уже сказали, что ваше „произведение" „Лже-Дмитрий" по своему содержанию нелояльно духу советской действительности, причем еще в 1937 г. на следствии о нем шла речь. Ответьте, почему Вы до сего времени хранили у себя это „стихотворение"?"
Ответ.„В году 1944 я решил собрать все свои стихи, записал, которые вспомнил, и поместил в одной тетрадке. В этих целях я вспомнил и переписал стих „Лже-Дмитрий". Так же поступил со своими стихами и мой бывший товарищ Лев Гладков".
Вопрос. „Гладкову Льву, который, будучи в Магадане и проживал с Вами в одной комнате, давали читать „Лже-Дмитрия“?"
Ответ. „Это стихотворение, как и другие мои литературные вещи, Гладков знает с 1934 года".
Вопрос.. „Что значат, например, такие строки из указанного вашего „стихотворения" — „...не то на тебя эпоха натравит своих собак"? Причем в одном из экземпляров рукописи этого же документа слово „эпоха" Вы зашифровываете совершенно бессмысленным словом „и похоть"?"
Ответ. „Приведенную из „Лже-Дмитрия" строчку по своему содержанию считаю политически вредной, как и все стихотворение. Написано оно еще в годы моей молодости и по легкомыслию".
Вот это стихотворение — с посвящением, обозначенным двумя буквами „Г. М.“. Стихотворение дается в редакции, сохранившейся в архивно-следственном деле.
От ржавых ятаганов турок,
Теплом предчувствий озарив,
О, смерть! — ты вновь — карикатура Неумирающей зари!..
Кровавые слезы вытри
Краем пыльных отрепьев,
Убиен не царевич Дмитрий,
А — Григорий Отрепьев!
До крика, до ссадин в глотке
Сегодня тебя поминаем,
Бутылкой горькой водки
И ржавым караваем.
Какой еще надо дани,
Когда мы, сидя вдвоем,
Надгробное рыданье
Ныне тебе поем.
Да разве помогут слова
Тому, кто судьбой не балуем?
Но ктсктебя целовал
Иудиным поцелуем?..
Не надо ни ахать, ни охать,
Хоть дело твое — табак,
А то на тебя и похоть
Натравит своих собак.
И будет рыдать об утрате
На скорбь и на слезы скупая,
Еврейская богоматерь,
Родившая шалопая.
Рядом стоят гроба
И жизнь почему-то короче...
Нет! Это моя судьба
Прочитана между строчек!
Дважды перепеленут —
В грехах, тоске, —
Бейся, перепеленок,
Рыбою на песке.
Ветрами овеянный,
Спишь, и снов не видишь.
Благоговейно —
Не любишь и не ненавидишь.
А из-за туч, уныл
И непорочен,
Осоловелый осколок луны
Смерть пророчит.
И где-то, близко-близко,
Капли падают с ветел...
Может быть на английском
Говорят на том свете?..
Тревога в глазах,
А глаза — закрыты.
Но горло в слезах,
Лежишь, незарытый.
Дважды перепеленут —
В смерти, в любви,
Барахтайся, перепеленок,
В своей крови!
В этом стихотворении многое нуждается в расшифровке, но для того, чтобы осуществить ее, мне недостает, прежде всего, знания обстоятельств жизни и смерти того, кому это стихотворение посвящено — Георгия Меклера. Ведь плачем именно о нем, а не злополучном Гришке Отрепьеве, является это пророческое для самого автора произведение: „Это моя судьба прочитана между строчек!“ И, конечно, уже только поэтому — прав Португалов! — оно является политически вредным и достойно осуждения. Однако, может быть, еще удастся списать этот грех на молодость, а оттого и легкомыслие автора? Не будут же его казнить за стих, написанный 12 лет назад, тем более, что уже вменялся ему этот грех в постановлении 1937 года...
Но у капитана Зеленко есть к арестованному еще вопросы. Он, кажется, только подступается к главным своим аргументам. Следующий вопрос формулируется так: „Не сочиняли ли Вы, кроме этого, еще и другие „произведения“ о Колыме и на другие темы, которые при обыске у Вас не обнаружены, но о которых следствие располагает сведениями, причем, „произведения" эти носят антисоветский смысл? “
Вопрос сформулирован не только коряво, но и просто нелогично: как это — сочинял или не сочинял — если следствие знает, что такое стихотворение имеется? Но, может быть, и капитан волнуется — как охотник перед решающим выстрелом? Арестованный, похоже, все еще надеется, что выстрела не будет и пытается отвести подозрение (в записи Зеленко — не менее неуклюже, чем был задан вопрос): „Произведений в стихотворной форме я не сочинял о Колыме и на другие темы и тем более антисоветского содержания".
И вот тогда Зеленко выкладывает главный свой козырь: „Напоминаю Вам (это надо понимать в том смысле, что автор, видимо, забыл, запамятовал по рассеянности, что и такое вот он, несомненно, написал), что у Вас имеется лично Вами же сочиненное явно антисоветского содержания стихотворение, начинающееся со строк: „В смысле, так сказать, имажинизма..." Что можете показать по существу этого?"
И вот тут, вероятно, Португалов окончательно понял, что самые худшие его предчувствия —увы! — сбылись, и потому и не пробует отказаться, опровергнуть, он, более того, спешит признаться, что есть у него и еще одно явно антисоветское стихотворение:
„Да, действительно, это матерое контрреволюционного содержания „стихотворение", равно как и другое, начинающееся со строк „Несчастен тот, кто в 20 лет попал на Колыму..." сочинены мною в 1938 году, когда, находясь в заключении в Севвостлагерях МВД, на лесной командировке в районе поселка Спорный..."
Зеленко: „В распоряжении следствия имеются фотокопии перечисленных Вами сочиненных явно контрреволюционного содержания „стихотворений", в которых поносите злобную клевету на вождя народов, политический строй в СССР, карательную политику Советской власти, материальное положение трудящихся в нашей стране и т. п. Вам оглашается Текст этих антисоветских документов. Признаете ли, что именно Вы являетесь их автором и распространяли в кругу своих знакомых?"
Только через сорок с лишним лет эти стихотворения, сохраненные вдовой поэта Л. В. Португаловой, будут впервые напечатаны — в магаданском альманахе „На Севере Дальнем". В одно из них Валентин Португалов впоследствии внес некоторые — впрочем, не очень значительные — изменения. Я приведу это стихотворение — и это тоже будет впервые — в том виде, в каком оно было оглашено в кабинете следователя осенью 1946 года.
В смысле, так сказать, имажинизма
Мы доплыли до социализма.
Это было, братцы, на беду
В девятьсот тридцать седьмом году.
Иосиф Сталин ловко и умело
Опохабил Ленинское дело.
Позабыв былые обещанья,
Он довел страну до обнищанья.
Водка, тюрьмы, лагеря и палка —
Для народа ничего не жалко.
Лишь орите, глоток не щадя,
Здравия Великого Вождя!
Появились небылицы в лицах —
Вся страна в „ежовых рукавицах".
Ах, как это в памяти свежо,
Николай Иванович Ежов!..
Помним, ни за что сгубил Ягода
Много православного народа,
Ну, а вы куда его бойчее,
Николай Иваныч Аракчеев —
За год посадили тысяч 300
Двенадцатилетних „террористов",
Вместе с ними пару миллионов
Всех полов и возрастов шпионов.
80 тысяч диверсантов,
117 молодых талантов,
99 интервентов,
Ну и половину всех студентов.
Ради пущей важности момента
В тюрьмах до черта интеллигента,
Множество рабочих и крестьян,
Словом — пролетарии всех стран.
Здесь китайцы, турки и поляки,
Немцы, латыши и австрияки, —
Весь без исключения, наверно,
Пленум исполкома Коминтерна.
Долго будут помнить все о зверствах
Вашего лихого министерства.
Вам же только этого и надо —
Николай Иваныч Тарквемада.
Сколько зла стране вы причинили?
Сколько крови русской вы пролили?
Что ж у вас творится на душе,
Николай Иванович Фуше?
Помните, собачая порода,
Велико терпение народа,
Только и ему придет конец,
Николай Иванович Подлец!
Нет спасенья шайке сумасбродов, —
Первым делом кокнут Вошь Народов,
Ну и Вас пристукнут заодно,
Николай Иванович Говно!
Трудно себе даже представить, как звучали эти строки, да и строки второго стихотворения, в котором шла речь об ужасах лагерной Колымы, как звучали эти строки для единственного, надо полагать, слушателя, находившегося в кабинете, — их автора...
„Повторяю, — ответил Португалов на приведенный выше вопрос Зелен-ко, — что автором этих вредных, антисоветских документов являюсь я и признаю, что эти „стихотворения" были мною прочитаны нескольким человекам из числа моих знакомых".