Условия содержания часового хозяйства Службы Времени были крайне неблагоприятны. Вследствие отсутствия какой бы то ни было вентиляции часового подвала, близкого расположения к нему канализационных и водопроводных труб, по большей части не совсем исправных, происходило проникновение атмосферных осадков к фундаменту здания, где расположен подвал, и просачивание их внутрь. Все это вело к тому, что на протяжении всех прошлых лет в часовом подвале была всегда чрезвычайно высокая влажность вплоть до образования луж на полу..."
И так далее.
Плачевная картинка. (Хотя „обсерватория" — звучит гордо).
Язев начинает с переоборудования и обустройства. Устанавливает в часовом подвале две электропечи. Добывает 500 килограммов негашеной извести (в качестве влагопоглотителя). Заставляет хозяйственников университета заняться ремонтом канализации и водопровода.
И, конечно, нового директора решительно не устраивает оснащение.
„В феврале 1949-го на производственном совещании, проведенном Язевым, был детально обсужден план переоборудования аппаратной, решено оборудовать под аппаратную вторую комнату, после чего было безотлагательно приступлено к осуществлению этот плана".
Аппаратура устаревшая, изношенная, ненадежная. Вполне на уровне запущенной канализации.
Хозяйство аховое — от водопровода до приборов. Не лесоповал, но и не гелиоцентр из кинофильма „Весна“.
Точно ухмыляется судьба над Язевым, мечтавшим о первоклассной Обсерватории в Сибири.
Но мечтатель точно не замечает этой ухмылки — работает, засучив рукава.
Итоги 49-го:
„новая электропроводка в часовом подвале и лаборатории Службы времени,
полная реконструкция пульта управления,
переоборудовано антенное хозяйство,
сделана фотолаборатория,
отремонтирован хозяйственный сарай,
осушен и приведен в порядок часовой подвал,
подготовлено помещение для столярной мастерской,
начата постройка павильона для фотогелиографа,
приведена в порядок кладовая...“
Сарай и электрощит, кладовая и хронограф — и при этом еще и „производственно-техническая учеба кадров“. Директор ведет занятия с сотрудниками по темам „Небесные координаты" и „Звездное и среднее время и переход от одного к другому".
Его ужасает качество оперативной работы по приему радиосигналов времени, которые „не слышны или слышны плохо". Он организует „одновременное прослушивание московских непосредственно и ретранслированных сигналов с помощью двух радиоприемников...". Словом, берется сразу за все и многого добивается.
Итоги 50-го года еще более выразительны:
„территория обсерватории расширена более, чем в четыре раза, участок обсерватории обнесен новым деревянным забором из теса и покрашен зеленой краской,
устроены дорожки из шлака в виде тротуаров к павильонам (раньше территория использовалась под огороды, весной и осенью участок становился непроходимым ),
устроена уборная,
установлен фонарь для освещения территории,
капитально отремонтирован павильон пассажного инструмента, отремонтировано помещение для сторожа,
начато строительство еще четырех павильонов, но за отсутствием материалов и средств пока приостановлено..."
Такая содержательная деятельность. Завхоз? Снабженец? Прораб?
Молиться, кажется, надо на энергичного и толкового организатора.
А партбюро университета уже в январе 50-го выносит на обсуждение вопрос „О работе астрономической обсерватории".
Почему? Да потому что растревожил тихую заводь. Уволил несколько человек за низкую квалификацию. С работающих спрашивал строго. Мгновенно нажил недовольных, обиженных, раздраженных. И уборная, без которой как-то обходились прежде, не умиляла...
Характер Ивана Наумовича обрекал его на конфликтность. Ни жестокий социальный урок, ни тяжелые болезни, ни соображения безопасности ничего с эти характером поделать не смогли.
Характер максималиста. Если наука, то новая теория. Если преподавание, то творчество. Если служба, то служение.
Максимальная самоотдача — при максимальной требовательности к окружающим.
Он и с университетом умудрился поссориться. То выступает против показушного завышения оценок студентам. То возмущается плохими лекциями коллеги (насмешливо цитирует в ученом собрании: „вода стекает в сухие места"). То публично уличает заведующего кафедр ой в научной несостоятельности. То бесстрашно констатирует, что „у нас с руководством неблагополучно", доказательно обвиняя деканат географического факультета в „создании условий, при которых университет выпускает недоучек"...
Он держится вызывающе, то есть — опять вызывает огонь на себя, словно, не знает, чем это кончается.
А среда обитания — могла ли она в Иркутске принципиально отличаться от новосибирской?
География в пределах обширного нашего отечества на политико-моральное состояние масс („политморсос", как шутили когда-то) влияния не имела.
Профессорско-преподавательский состав ИГУ жил в том же „духовном пространстве", что и нивитовцы.
Цитирую наугад (и количеством и качеством иркутские протоколы едва ли уступают новосибирским):
„Работники вузов должны всегда держать в памяти и стремиться следовать прекрасному примеру истинного служения науке, примеру, ярким выражением которого является деятельность корифеев мировой науки — т.т. Ленина и Сталина".
А как иначе — в сорок-то девятом году...
Среда не поражает — она типична для своего времени, соответственно и реагирует на бунтаря Язева.
Поражает Звездочет — зачем он опять вступает в неравное единоборство?!
По другому, видимо, жить Ивану Наумовичу не дано.
Вступает — и получает свое. Протокол за протоколом. Партия, ученый совет, ректорат. Разоблачается „эсер", клеймится „склочник", гневно осуждается „нетактичное поведение Язева", снова и снова самовольно покидающего судилища.
Не хочу и цитировать. Все то же: коллектив почти единодушен, Язев одинок, но не укрощен.
До конца. Того самого, что обрывает земные пути.
В отчетах обсерватории за 1955-й год сообщается:
раздел „Штаты:
директор обсерватории Язев И.Н. — в первом квартале (далее выбыл из штата как умерший)".
В обоих вариантах отчета — коротком и подробном — именно так.
Не дрогнул „сочинитель", переписывая сие. Не вздрогнули „читатели", обладающие редакторско-цензорскими полномочиями, — ведь отчеты пишутся для начальства. Или их вообще никто не читает? Кроме потомков?
„Выбыл" — из штата, из борьбы, из строя, в котором все шагал не в ногу. Выбыл — к облегчению своих оппонентов, противников, судей. Наконец, укрощен — обрел возмутитель спокойствия вечный покой...
И „среда" увековечила себя формулой казенного бессердечия.
А что земной полюс? Не до него было Ивану Наумовичу в Иркутске, взвалившем на астронома заботы о канализации и сарае?
Смею предположить, что именно „земной полюс" давал Язеву силы на самые прозаические земные хлопоты.
Протокол заседания кафедры астрономии от 1 марта 1949-го года фиксирует: по настоянию Язева в план научно-исследовательских работ кафедры включается тема „Космические причины, вызывающие движение полюса Земли".
Иркутяне соглашаются. Для них тема не звучит крамолой? Все еще будет сказано, но пока включают.
И Язев продолжает свои вычисления.
В феврале 53-го на астрономической секции университета выступает с двумя докладами — „О годовом движении полюса Земли" и „Прогноз движения земного полюса на 51-54-й годы".
И это событие запротоколировано.
„Докладчик сказал, что на пленуме Астрономической конференции, состоявшейся в декабре 1952 года в Пулкове, вынесено решение об организации дискуссии по теме „Движение земного полюса и причины, вызывающие это явление". Пожалуй, сказал докладчик, сегодняшними докладами и начнем эту дискуссию".
Второму докладу тоже предшествует информация:
„В мае 1952-го года на Всесоюзной широтной конференции в Полтаве был поставлен вопрос о необходимости получения поправок к колебанию земного полюса на текущий период. Заинтересованные производственные и научные учреждения больше не могут ожидать поправок от Международной службы широты, которая вычисляет и публикует их с опозданием на 7-8 лет. Выяснилось, что Служба широты может дать прогноз не более, чем на 15 дней, но это не устраивает ни службу точного времени, ни геодезические, картографические и другие производства. Они требуют прогноза изменения координат полюса Земли на более длительные сроки. После таких обсуждений на конференции, сказал докладчик, я решит дать прогноз по своей космической теории движения земного полюса и вычислил координаты до 54-го года, т.к. считаю чистейшим идеализмом мнение академика Орлова А.Я., что предвычислять координаты полюса невозможно".
Оба доклада иллюстрированы графиками и чертежами.
Язева горячо поддерживает А.Г. Флеер, старший научный сотрудник иркутской лаборатории времени Центрального научно-исследовательского Института Времени.
Но заведующий лабораторией Л.Н. Надеев встречает и тему и расчеты более чем прохладно:
„Подобный доклад Иван Наумович уже делит в 49-м и пишет об этом в 46-м. Не вижу целесообразности в повторении... Доклад мне ничего нового не дает, это реферат... Относительного второго доклада. Действительно, производству важно знать координаты полюса, но почему Иван Наумович в 46-м размахнулся на 100 лет, а теперь только на 3 г ода...?"
Вот, собственно, и вся „дискуссия".
Но Язев „удовлетворен". Более того — он, видимо, растроган: „Одно то, что товарищ Флеер признал возможность моего метода... Его молодой и свежий ум усматривает истину в моей теории..."
До чего же не избалован Иван Наумович пониманием и поддержкой! На упрек в повторении отвечает со страстью и горечью:
„Да, я выступал по вопросам колебания земного полюса, но я буду об этом говорить до конца жизни! Меня не хотят понять. Прошло семь лет после моего первого выступления, а формулы мои живут, поддерживаются практикой. Укажите мне, где я ошибаюсь — я исправлю. Я хотел бы слышать научные замечания. Предвычислять нужно и должно, но надо, чтобы не один я этим занимался, а многие...".