— Это еще непроверенные контрольные!
— Ты же сам сказал!
— А если бы я сказал: пойди утопись?
............
— Кактусы не забудь тиафосом обрызгать. Как следует. Не жалей яда. На месяц вперед. Я не иронизирую, учти!
Учитываю.
Возвращаюсь с ней через месяц из Баку — смотрит как идиотка на свои кактусы, поруганные вредителем.
—Я же сказала!!! — смотрит на меня, как на кактусного вредителя.
Что?! Я же думал, что она иронизирует, когда сказала, что она не иронизирует.
..............
Не получилось что-то у нас легкой иронии. Как в опере получилось. Каждый свою арию исполняет. Одновременно. На два голоса, слова разные, мелодия одна — ни черта не разобрать. Хотя дружно и вместе. Вроде обращаемся друг к другу, но разбежавшись в разные концы сцены и физиономией в зал. Звучно, унисонно. Каждый о своем. Как в опере.
Вика о том, что ее ранит моя неуместная ирония, что я ее очень обидел, что я ее всерьез не принимаю и все время издеваюсь. Откровенно издеваюсь!
Ага! Я — издеваюсь!.. Сижу с хитрым видом, изредка усмешки растягивая, на очередных Викиных домашних англоязычных посиделках. Сидят четыре гидши... или гидры. В общем, гиды женского рода. Кофием накачиваются, английским языком своим горло полощут: гл-гл-гл... в-вз... гл-гл... Чтоб я хоть что-то понимал! Поэтому молча кручу шарманочную ручку кофемолки сундучного типа. С зубовным скрежетом новую порцию проворачиваю. С хи-итрым видом. И получаю:
— Хватит издеватья! Нет, вы видали?! Сидит столбом и еще издевается!
Где она сидящие столбы видела?!
— Лучше бы сходил на кухню, еще воду поставил. Забери чашки, вымой. Тряпку не забудь — крошки. Тараканов еще тут разведешь. Не хватало нам их!
Встаю с хитрым видом, чашки с хитрым видом складываю, кофемолку на плечо взваливаю с хитрым видом — на кухню. Унес, вымыл, довел до кипения, разлил, принес. Все с тем же хитрым видом. И все четыре гидры, стоит мне вернуться с кухни, утыкаются в паузу. Потом соображают, что я все равно — ни бум-бум. И дальше практикуются.
Чувствую, мне тоже хоть что-то сказать надо. И говорю с хитрым видом:
— Там на кухне какая-то банка, в ней что-то плавает.
Вика сразу переключается на нормальный русский язык:
— Ой, девочки! Это Минька лягушку принес! Сказал: для школы надо!.. Ей же воду нужно сменить! Я же ему обещала!
И четыре гидры бегут на кухню. Окружают банку:
— А ей вода эта холодная, надо теплую налить!
— Нужно чтобы отстоялось! Там ведь хлорка. Ей вредно!
— Слушайте, ей нельзя так много воды! Надо на самом дне. И камушков туда насыпать. Чтобы ползала. Она же земноводная! Понятно? И земно, и водная! А так она устанет и утонет!
— Ее накормить надо! Она же голодная! Лягушки огурцы едят? Кто знает?! Едят они огурцы? Свежие!
— Лягушки мух едят! Надо несколько штук поймать!
И они начинают ловить мух.
Лягушка пытается наверх по скользкой стенке вползти, ногами судорожно дрыгает. Потом застывает на воде. Чуть покачивается, мух дожидается. На резиновую сразу похожа.
Смотрю на эту банку отрешенно от скачущих гидр — и тут мне прилетает по моему хитрому лицу: хлоп! От Вики! В охотничьем запале. Больно и обидно!
— За! Что! — утрирую голосом мухобойную пощечину. — За! Что! — С такой... легкой иронией.
— Хватит! Издеваться! — кричит Вика. И лицо у нее — у нее! — несчастное. Слезы накипают.
„ ...А сам из меня дурочку делает. Издевается на каждом шагу. Еще хихикает: что ты мне можешь сделать? какие у тебя претензии? Все отлично, и перспективы радужные.."
А ну вас всех! Сижу в комнате, слушаю возобновленный азартный визг с кухни. Чашки с кофейной гущей переворачиваю — все равно мне их мыть. С хитрым видом. Сам себе гадаю: если лягушка может в человека превратиться хотя бы в сказке, то вот как бы наоборот... мне — в лягушку. И все четыре гидры ловили бы тогда для меня мух, воду меняли, камушки рассыпали, огурцы свежие подкидывали. Эх! Ква...
Только не стала бы тогда Вика для меня мух ловить. Опыты бы стала на мне проводить — как лягушка на то и на се реагировать будет. Скальпелем полоснуть, электроды, доведение до кипения окружающей среды. У лягушки ведь рефлексы, на любой раздражитель честно реагирует, не скрывает эмоций. Не то что некоторые... столбы сидячие!
Если бы я эмоций не скрывал под толстым слоем своего хитрого вида, то...
То попрал бы неясно кем писанные законы деликатности и не делал бы отсутствующего лица при англоязычной полемике гидр о пользе щенков, например.
Они, щенки, мало что соображают, правда. И сказать ничего умного не могут. Но заводить у себя щенков надо иногда...
Я бы принял-таки участие в полемике. Я бы сказал, что только дурак в наши годы может не знать английского языка хотя бы в пределах общего понимания — о чем речь. Что только дурак в наши годы может не знать, о каких-таких щенках речь. Что меня эти разадидастые и обмонтаненные щенки уже пять лет как заставляют дураком себя чувствовать. Или шесть?.. Когда первый щенок появился? С такой... нервной французской челюстью.
... — Ты меня тогда очень обидел! — говорит потом Вика.
А что я сказал?!
Щенок при моем появлении только визгнул коротко и завилял своей челюстью. А я только и сделал, что радостно проорал: „Ага! Измена в замке!“
... — Ты и его очень обидел! — говорит потом Вика. — Он твои дурацкие шутки мог истолковать...
Причем подразумевается, что уж я-то истолкую верно — подумаешь, ничего особенного... Нет, не хочется почему-то воспроизводить ту развеселую ситуацию. Действительно, ничего особенного. А я неуместно: „Ага! Измена в замке! “
ОСОБЕННОГО-то ни-че-го! Это только в галантно-авантюрных книжках моих щенячьих лет кто-то там смело вешался от несварения семейной жизни. Теперь, правда, тоже вешаются. На шею. Неважно кому и которому по счету. Так мне Вика объяснила. Когда щенков что-то развелось, как на дискотеке. Прямо щенячий демографический взрыв у нас в квартире произошел. Как хочешь, так и толкуй! Вика и растолковала. Мне. На первый раз обошлось без Фрейда и супругов О’Нейл. На первый раз вранье попроще.
Мол, понимаешь... Суть... Видимость... Понимаешь, с щенками интересно. Они уже и там были, и сям были... Рю, авеню, стриты, пляцы. Закордонно-старинные обычаи, понимаешь... Кстати, того помнишь? С челюстью? Вот он как раз один из таких красивых обычаев вспомнил. И как раз хотел показать. А ты!..
Они все так увлекательно делятся впечатлениями! А ей никак себе приличного импортного турне не выбить. И вся экзотика только кактусно-домашняя. На подоконнике. Такая суть. А видимость... Она сама эту видимость и создает. Н-ну, как-то даже престижно сейчас, что ли... Поветрие. Хоть бы одним щенком обзавестись. Вот она по сути с ними беседы беседует. А видимость создает, будто... Дура, да?
Конечно, дура! И я дурак! Камень с-души сбулькнул!
— Какие мы с тобой дураки-и!.. Особенно ты-ы! — И пальцем тычем друг в друга.
— Я сейчас! — Хоть и денег — шиш. Но когда они вообще были?! Никогда?! — Кому „Камю“?!
А то с этой работой!.. Ежедневно втолковывать четырем классам: имперфект, перфект, плюсквамперфект... Ежедневно втолковывать четырем группам — Росси, Растрелли, Монферран... Ни посидеть толком, ни поговорить толком...
Нет, действительно! С этой работой ни на что не остается. Ни времени, ни нервов, ни мыслей. Ни времени даже, чтобы без нервов поразмыслить. Школа изматывает. А Вику экскурсии выматывают.
И мой полупрозрачный Виллс загибает второй палец:
— Другой сигарет курил: студент становить хотел? Сам такой работ хотел? 1
ЧТОБЫ ПОСТУПИТЬ В-ИНСТИТУТ ПО ЗОВУ ДУШИ, А ПОТОМ РАБОТАТЬ С ИНТЕРЕСОМ, НЕ СПУСКАЯ РУКАВА.
Хотел. Потому что Вика сдавала в иностранно-педагогический. И чтобы вместе. Вот вместе и...
По зову души, по зову души! Если бы Вика документы подала в какой-нибудь аппаратурно-арматурный, то я и туда бы увязался. А какая разница?!
„ ...Сначала так и казалось. Что радужные. Он на вступительных отвечал прямо блестяще! И потом тоже про него говорили. Особенно язык. Я в немецком плохо разбираюсь. Но даже на кафедре признавали. С его произношением — прямая дорога... А он со своим произношением — в школу, придурков натаскивать. Распределили так, говорит! Что он — не мог пойти на кафедру, кулаком стукнуть?! Ну, не стукнуть, а просто сказать.."
Раз, два, три, четыре, пять! В школу мы идем опять! И всем педсоставом вколачиваем в учеников программу. А выколачиваем из них стопроцентную успеваемость. Чему нас, в конце-концов, учили пять лет?!
Между прочим, черт знает — чему!
Специализация:
Как бы вы поступили, если бы отстающий ученик встал и сказал, что вы идиот?
Как бы вы поступили, если бы успевающий ученик встал и сказал, что он идиот?
Моделировали, моделировали. А все наоборот! Канонические образы некоторым образом преобразились. Активно хулиганствующие отличники. Печальные второгодники примерного поведения.
Не бывает плохих учеников!..
Значит, в скандале с вырванным глазом отличника Волобуева виноват учитель. То есть я. А кто же еще выписал „трояк “ физико-олимпиадному победителю Волобуеву?!
— Вы хоть подумали, что он — гордость школы?!
Подумал. Гордитесь на здоровье! Он же по физике гордость. А запас иностранных слов и произношение у него, как у киношного партизана: „хенде хох“, „хальт“, „гутен таг“. И пусть он на меня молится, что „трояк" получил, а не единицу.
Волобуев не молится. Ему мой „трояк" отсекает медаль и роняет средний балл.
Волобуев идет куда-то, достает где-то искусственный глаз. Потом — в кабинет директрисы. И просит туда же вызвать меня. И говорит:
— Я бы хотел, чтобы у меня не было троек.
И я отвечаю, что тоже этого хотел бы. Все только от него, от Волобуева, зависит.
Он говорит:
— Вот в присутствии свидетельницы... — отсылает директрисе высверк отчаянных глаз (количество: два). — Если вы не переправите, то... То я себе сейчас глаз вырву!