В Новосибирске не многие музыканты задумывались над тем, к какому роду музыки относить те или иные пьесы, которые только по истечении определенного времени стали трактоваться как чисто джазовые. Однако при исполнении этой музыки импровизация (основа джаза!) пока не предусматривалась. О ней, собственно, никто еще не знал...
Вот строки из воспоминаний еще одного ветерана сибирской музыкальной культуры и джаза, в частности, Валерия Васильевича Дорохова (Лукина), который много играл в свое время в разных сибирских городах. Сейчас он один из лидеров казацкого движения, атаман, а цитируемое интервью взято у Валерия Васильевича в 1988 году.
„Мои воспоминания датируются концом 20-х годов. Это было удивительное время, остатки нэпа в Сибири. Мой отец работал бухгалтером в речном пароходстве. В это время на Оби стояло три больших баржи-ресторана, на которых иногда играли что-то отдаленно напоминающее джаз. Рядом с пристанью находился кабачок, где я впервые в жизни услышал саксофон. Это был какой-то доморощенный джаз-банд. Я говорю это со слов музыкантов, которые утверждали,что джаз в Сибирь пришел с Востока раньше, чем с Запада. Также мне об этом говорил и Володя Карпелини, с которым мы много работали. Мать его была совладелицей „Золотого Рога", скандально известного ресторана во Владивостоке, и джаз там начали играть на несколько лет раньше, чем в Москве. Просто забыли об этом, а историю джаза никто не писал...
Так вот, несмотря на то, что в городе музыкантов было хоть отбавляй, мы все хорошо знали друг друга. А потом каждое лето приезжала масса гастролеров, которые снимали дома в частном секторе. Вот там мы и встретили кларнетиста Соломина, в компании из пяти музыкантов, которые называли себя неведомым для нас словом ДЖАЗ..."
„Да, — добавляет Анатолий Леонидович Миргородский, также один из старейших музыкантов города, кларнетист и руководитель чуть ли не первого джаз-банда в „Гранд-отеле". — Я прекрасно помню Соломина. Был такой кларнетист, из приезжих. Он остался в Новосибирске, играл здорово, но потом заболел туберкулезом, играть на духовых стало ему трудно и он ушел в „Красный факел" контрабасистом. Я с ним периодически встречался, так как работал в Сибгосопере. В молодости он был одним из тех, кто для многих открывал новую музыку...".
В.В.Дорохов подтвердил одну удивительную историю, которая долгое время передавалась как курьез из поколение в поколение.
„Похоже, что именно Соломин и был тем человеком, который произнес это слово — „джаз". Иногда новые музыканты называл себя „Хот Чей", но нам было абсолютно все равно, как они себя называют, ведь играли они просто необыкновенно. Позже, когда в среде музыкантов была более или менее ликвидирована музыкальная терминологическая безграмотность и мы начали понемногу понимать что такое джаз, музыканты спросили у Соломина — не создавался ли „Хот Чей" по примеру ансамблей Луи Армстронга — „Хот Файв“ и „Хот Сэвен"[155]? В его (Соломина) составе были труба, кларнет, гармонь, гитара, балалайка и барабан. Это был типичный ривер-бэнд[156]... Но руководитель „Хот Чей“ прямо ответил, что ни он сам, ни его ребята понятия не имели ни о каком Армстронге, хотя трое из его ребят были из Питера и что-то там лопотали о джазе. Мы ведь зарабатывали на жизнь музыкой и, бывало, какие-то ноты получали от приезжих. Играли там, куда пригласят. Одно лето оркестр курсировал по Оби с пассажирами на самоходной угольной барже. Играли и на борту и на берегу. Когда оркестр начинал играть на пристанях, то жители окрестных деревень и сёл, путаясь в лаптях, сбегали с яра к воде и кричали: „Ты чей?" На что мы весело отвечали: „Да хоть чей!" Отсюда и „Хот Чей?. Мы были для этих людей как папуасы, они вообще не понимали, что такое музыка, а уж кларнет и тромбон точно видели впервые..."
„Помню также скрипача Гольцева, который в трио с пианистом и басистом играли синкопированную музыку, — вспоминал В.В. Дорохов. — Другим известным музыкантом в то время считался Борис Иванович Кротов. В здании Доходного дома (ныне ресторан „Центральный") было много залов и там играло иногда до пяти составов, лучшим из которых был ансамбль Кротова. А вокруг площади Ленина, где располагался городской базар, было не менее пяти мест, где всегда играли легкую музыку. Как правило, небольшие, по типу салонных, составы. Скрипки, виолончели, альты, кларнеты, фортепиано. Было даже два-три саксофона. А вот аккордеонов не было. Зато были арфы.
Большой оркестр играл в столовой водников по улице Чаплыгина.
Кстати, Новосибирск в то время был мощным торговым центром. В городе работали пять (!) торгпредств и посольств — китайское (ныне туберкулезный диспансер на улице Октябрьской), японское и немецкое (по улице Ядринцовской) и другие. Люди в них жили обособленно, но достаточно часто устраивали приемь! и банкеты, на которые приглашались лучшие оркестры города. Такие, например, как оркестр Кулика. За свои выступления в посольствах музыканты получали валюту, на которую в магазине „Торгсина" (ныне „Запсибзолото") можно было купить практически всё. А с продуктами тогда была напряженка... И все равно некоторые музыканты как раз через все эти посольства и представительства заказывали в Музфонде на заработанную валюту инструменты и самые последние нотные новинки..."
Да, к концу 20-х годов Новосибирск действительно превратился в один из крупнейших сибирских городов,
В молодой город стекалось огромное количество переселенцев со всех концов страны, этот поток усилился после голодных лет в Поволжье и на Украине, Индустриализация, подъем сельского хозяйства, активная разработка Кузбасского угольного и Алтайского горнорудного бассейнов, богатство края с его плодородными землями, щедрыми лесами и реками привлекали в Сибирь и жителей европейской части страны, и жителей Севера и Средней Азии, и, наконец, иностранный капитал. Отсюда и относительная насыщенность города высокоспециализированными кадрами — инженерами, учеными, врачами, учителями (сравните с первой волной мигрантов в начале века), в знаниях и в опыте которых нуждалась Сибирь. Впоследствии, в своей автобиографической книге „Люди, годы, жизнь" Илья Эренбург назовет Новосибирск 30-х годов „советским Чикаго"...
Не удивительно, что в потоке все новых и новых переселенцев оказывались и музыканты, немного знавшие джазовую музыку и даже слушавшие уже игру первых американских оркестров[157], посещавших СССР, и просто любители и коллекционеры „американской музыки". Автор этих строк был, например, знаком с немолодой женщиной, юность которой прошла в Париже. Там она жила в одном доме, через стенку, с Колманом Хокинсом. Гигант американского джаза донимал жильцов весьма шумными руладами, начинавшими звучать чуть ли не с шести утра...
А вот документальный факт.
Краевая газета „Советская Сибирь" сообщает, что в Саратовском сельсовете Рубцовского района, в немецком поселке-колхозе[158] „Блюменфэльд" на днях отпраздновали 5-летие (!) своего собственного ДЖАЗ-ОРКЕСТРА! А в сельсовете совхоза „Ландман" организован свой собственный ДЖАЗ-ОКТЕТ под руководством колхозника и скрипача И.А.Найгеля.
Это ПЕРВОЕ ОФИЦИАЛЬНОЕ УПОМИНАНИЕ слова ДЖАЗ в местной печати. Из него явствует, что уже в 1929 году в различных городах Западной Сибири такое понятие существовало. Другое дело, какой смысл вкладывался в этот термин? Соответствовал ли он нынешнему понятию?..
Вряд ли.
Скорее всего, не соответствовал.
Не было еще специалистов, которые знали бы и понимали специфику жанра. Просто проявлялась мода на джаз-оркестры, которые по своей сути продолжали оставаться эстрадными, духовыми, салонными, ресторанными. Лишь некоторая шумовая окраска и применение различных ударных позволяло руководителям условно относить свои оркестры к джазу. Причем с самого начала джазовую музыку в Сибири начали воспринимать, как и вообще в СССР, в ее советском варианте. А известно, как много путаницы было в СССР с понятием ДЖАЗ в довоенные годы.
Оригинальный джаз мог достичь ушей любителей музыки лишь с помощью грампластинок, которых, впрочем, в городе было предостаточно. Но конкретно, что такое ДЖАЗ, все равно мало кто представлял. Необходим был живой контакт с новой музыкой, с ее исполнителями, необходимо было ее переосмысление, даже нужны были попытки копирования, другими словами — ВСЯ ПОЛНОТА СПЕЦИФИЧЕСКОЙ МУЗЫКАЛЬНОЙ ИНФОРМАЦИИ.
Как известно, свято место пусто не бывает.
Информационный вакуум начал заполняться. Этому помогли начавшиеся гастроли европейских джазовых оркестров и накатившаяся с Востока „харбинская волна“.
Это произошло на рубеже 30-х.
В 1930 году произошло два совершенно не связанных друг с другом события, каждое из которых, тем не менее, оставило глубокий след в умах всех новосибирских музыкантов, неравнодушно относившихся к джазу.
В октябрьском номере областной газеты „Советская Сибирь" появился скромный анонс:
НЕГРИТЯНСКАЯ ПЕВИЦА
КОРЕТТИ АРЛЕ-ТИЦ
даст несколько концертов в Сибгосопере.
Негритянская певица Коретти Арле-Тиц с 1913 года жила в России. Родилась она в семье цирковых артистов, на что указывает сама ее фамилия, и никогда истинно джазовой певицей не была. Но ей были знакомы навыки госпел и спиричуэле, и она знала блюз.
Именно нетривиальное интонирование звука, с точки зрения академических канонов, выгодно отличало ее от других иностранных артистов, волею судеб оказавшихся в России в начале века. Коретти Арле-Тиц участвовала в различных экзотических постановках, пела в нашумевшем секстете „Джазовые короли" Фрэнка Уитерса с Сиднеем Бише, во время их гастролей в СССР. Когда же джаз стал активно входить в музыкальный быт страны, она приглашалась для пения многими советскими музыкантами.