ПРОЗА СИБИРИ
№2 1995г.
„СВОБОДА КАЖДОГОЕСТЬ УСЛОВИЕ СВОБОДЫ ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ....“
Интервью с Борисом Натановичем Стругацким (специально для журнала „Проза Сибири").
Борис Натанович, на наших глазах затонула Новая Атлантида — СССР. Другая жизнь, другие книги... Но из тех книг, которые нас когда-то радовали, останется что-то для будущих времен? Я говорю, естественно, о фантастике.
Каждая сколько-нибудь приличная книга живет два человеческих поколения: пока ее читают отцы и — пока отцам удается убедить своих детей, что книжка стоит чтения. Далее, как правило, наступает книжкина смерть, хотя, разумеется, известны и многочисленные исключения. „Сквозь пучину мерцают", это к образу о затонувшей Атлантиде, и долго еще, видимо, будет мерцать и Остап Бендер, и дядя Степа, наверняка долгая жизнь уготована „Мастеру и Маргарите". Большинство же книг того времени умерло навсегда. Они уже забыты и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь захочет их перечитать. Конъюнктурность, откровенная и даже назойливая конъюнктурность — вот что их загубило, вот что их свело преждевременно в могилу, хотя и писались они зачастую чрезвычайно талантливыми людьми. (Однако же, „Аэлита “, тем не менее, имеет хорошие шансы выжить. Вот пример того, как талант оказывается сильнее времени).
В свое время Аркадий Натанович не раз высказывал ту мысль, что несмотря ни на что, лучшей идеи будущего, чем коммунизм, никем пока не придумано. А вы как считаете?
Мир, в котором человек не знает ничего нужнее, полезнее и слаще творческого труда. Мир, где свобода каждого есть условие свободы всех остальных и ограничена только свободой остальных. Мир, где никто не делает другому ничего такого, чего не хотел бы чтобы сделали ему самому. Мир, где воспитание человеческого детеныша перестало быть редкостным искусством и сделалось наукой... Разумеется, ничего светлее, справедливее и привлекательнее такого мира пока еще не придумано. Беда здесь в том, что само слово „коммунизм" безнадежно дискредитировано. Черт знает какие глупости (и мерзости) подразумеваются сегодня под термином „коммунистическое будущее". Жестокая тупая диктатура. Скрученная в бараний рог культура. Пивопровод „Жигули—Москва". Мир на халяву... Красивую и сильную идею залили кровью и облепили дерьмом. Воистину — идея, брошенная в массы, словно девка, брошенная в полк“.
Кто из критиков российских или зарубежных впервые увидел в братьях Стругацких нечто выходящее за рамки фантастики и какие Ваши вещи, на Ваш взгляд, сыграли в этом роль?
АБС никогда не выходили „за рамки фантастики". За рамки НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ — да, вышли, и уже давно, после „Попытки к бегству". Кто первый обратил на это внимание — вспомнить теперь уже невозможно. Я помню статьи Рафаила Нудельмана, главным образом, впрочем, не публиковавшиеся. Очень серьезные и глубокие тексты Олега Шестопалова, которые не были опубликованы нигде и никогда. (Олег, где Вы? Как Ваши дела?). Замечательную статью А. Лебедева по поводу „Улитки" („Новый мир", 1968 год)... „Трудно быть богом", „Хищные вещи века", „Улитка на склоне", „Второе нашествие марсиан" — все эти вещи выбивались из тогдашних представлений о том, что такое фантастика, и это было сразу же замечено внимательными читателями.
И все же, бывает ли фантастика научной? И если да, действительно ли такая, научная, фантастика, себя изжила? И если да, то что ее может заменить любознательному читателю? Природа ведь, известно, не терпит пустоты.
Фантастика безусловно БЫВАЕТ научной. И в этом „поджанре" она достигает своих высот, иногда — впечатляющих. „Туманность Андромеды" И. Ефремова, „Непобедимый" С. Лема, „Штамм Андромеда" М. Крайтона... Однако, научная фантастика это всегда столкновение человека с природой, а художественная литература вообще — о коллизиях типа человек-человек, человек-общество... Научная фантастика рождена Второй научно-промышленной революцией, вскормлена и вспоена научно-техническим прогрессом и существует лишь постольку, поскольку люди сохраняют интерес к нему. Художественная же литература возникла вместе с Мифом и как Миф (еще to времен пещер и костров) и будет существовать, пока человек сохраняет интерес к себе и себе подобным. Здесь и проходит граница. Научная фантастика умерла сейчас, а может быть и не умерла, а просто — в обмороке (или впала в анабиоз). Роль ее — и вполне успешно — играют фэнтези, литература ужасов и аналогичные духовные наркотики, помогающие уйти от действительности в мир сладких грез и страшных, но абсолютно безвредных кошмаров.
Отсюда и другой вопрос: с чем связана столь откровенно высказываемая людьми неприязнь к науке? Ведь не могут же люди не понимать, что все блага цивилизации даны им именно наукой и будущее человечества, как цивилизации технологической, опять же связано только с наукой.
Я думаю, тут вся беда в том, что средний и особенно — далекий от научной работы человек ощущает себя обманутым. Помните, как у Ильфа: „Все кричали: радио, радио! Будет радио и все станут счастливы, и вот: радио есть, а счастья — нет.44 Наука обещала силу и богатство и она, надо признаться, выполнила свое обещание: человечество стало сильнее и богаче. Но какое среднему человеку дело до человечества? И кроме того, выяснилось: чем человечество сильнее, тем больше оно нуждается в безопасности, а чем богаче, тем больше не хватает ему справедливости.
Какие вещи братьев Стругацких являются, на Ваш взгляд, самыми важными — для читателей (Вы ведь можете судить об этом по письмам, по откликам), и для Вас? Совпадало ли Ваше мнение с мнением Аркадия Натановича?
Если судить по тиражам и количеству изданий — то „Трудно быть богом" и „Пикник на обочине". Если по „цитируемости" — то „Понедельник начинается в субботу". Если по отзывам близких знакомых — то „Улитка на склоне" и „За миллиард лет до конца света". Сами же АБС дружно (с точностью до распределения по местам) называли „Улитку на склоне", „Град обреченный", „За миллиард лет до конца света" и „Второе нашествие марсиан". Кроме того, они очень любили „Отягощенные злом" (и жалели, что не повезло этой повести у читателя).
Ваши произведения принимаются на ура и массовым и высокоинтеллектуальным читателем. Как сейчас Вы оцениваете соотношение масса — культура — элитарная культура?
Практически мы всегда исповедовали принцип: „Писать надо так, чтобы это нравилось нам и нашим друзьям". Никаких других критериев „хорошо-плохо" мы не'" нашли. Подозреваю, что их и нет в природе. А значит — каждому свое. Ценитель Томаса Манна должен иметь возможность в любой момент приобрести томик любимого писателя. Точно такой же свободой маневра должен обладать и любитель сколь угодно „желтого" бульварного чтива. Тем же, кто ужасается такому всеядному взгляду-подходу к столь важной проблеме, я рекомендовал бы обратить внимание на следующий многозначительный факт: огромное большинство квалифицированных читателей прошли путь от Беляева, через Хемингуэя, к Достоевскому и к Кафке, но я не знаю ни одного, кто прошел бы по этой „эволюционной лестнице" в обратном направлении.
Следите ли Вы за современной российской фантастикой? Чем отличается она от фантастики 80-х, 70-х, 60-х, наконец, 50-х годов? Имеются в виду не формальные отличия, не детали, а сам, скажем так, дух поколений.
Я слежу за русской фантастикой довольно внимательно. Во всяком случае, лучшее из публикуемого я обязательно прочитываю. Новая фантастика отличается в первую очередь свободой своей и раскованностью. Мое поколение было зажато внешней и внутренней цензурой и так писать не умело. Вот уже несколько лет я жду прорыва в новое „литературное пространство". Третье и Четвертое поколения наших фантастов успешно и вполне творчески освоили все без исключения художественные приемы, поджанры, темы, сюжеты и подходы своих предшественников. Вот-вот им (поколениям) должно надоесть писать по-старому, и тогда-то прорыв и состоится (как состоялся в начале 60-х прорыв в современную фантастику моего, Второго, поколения).
Ваш первый роман, роман, написанный одним Борисом Стругацким, без Аркадия Натановича... Как он писался? Что помогало Вам, что мешало? О чем он, и что заставило Вас взяться за него?
Я счастлив, что сумел начать его, и трижды, четырежды счастлив, что сумел закончить. И все! И не будем об этом больше.
В движении фэнов, любителей фантастики, существует, и уже давно, группа, называющая себя „Людены“. Как оцениваете Вы их деятельность, полностью посвященную творчеству братьев Стругацких?
Начав как фэны, „Людены" сделались сейчас самыми авторитетными знатоками творчества АБС в России (а значит, и в мире). Работа их давно уже вышла на вполне профессиональный литературоведческий уровень. Я читаю их тексты с почтением, удовольствием и даже с некоторым мистическим ужасом — далеко не всякому писателю дано ознакомиться с трудами Комиссии по своему творческому наследию.
Вы не раз давали политические прогнозы на будущее, удивлявшие своей точностью. А какой Вы видите Россию, ну, скажем, в 2005 году? Ведь это совсем рядом...
Как известно, нет ничего труднее, как предсказывать близкое будущее. И чем оно ближе — тем труднее. Впрочем, сейчас каждому ясно, что Россия сегодня на развилке: либо мы пойдем торной дорогой мировой цивилизации (к постиндустриальному обществу достатка, высокого уровня потребления и социальной стабильности), либо нас снова занесет на „свой особый" путь, который, кстати, будет не таким уж „своим" и „особым" — латиноамериканский или африканский путь длительного экономического и социально-политического гниения (без доступа воздуха) под игом гнилой, насквозь коррумпированной диктатуры (этакое Гаити размером в одну седьмую суши). Интересно (для стороннего наблюдателя, разумеется), что путь наш должен определиться в ближайшие год-два и уж во всяком случае — на президентских выборах 96-го года.