Женщина явно хотела разрядить обстановку, поэтому отложила книгу и сказала:
— Людмила- Сергеевна! Помните, вы меня все спрашивали, почему я перешла сюда работать? Вы не зря интересовались. Это, и правда, занятная история.
Псевдосестра еще раз с неприязнью посмотрела на Сергея. Она, наверное, совсем не понимала шуток, раз ее так задело новое толкование теории относительности. Но все-таки она, похоже, обладала миролюбивым нравом, потому что почти сразу сказала:
— Да, да, Изольда. Расскажи. Ты же работала с животными. И кандидатскую уже начала писать. И вдруг — к нам. Ты не подумай, что я что-то против тебя имею. Просто интересно. Поменять так неожиданно животных на растения!
Парень с утиным носом спросил:
— Вы сами будете рассказывать или, может, позволите Изольде хоть пару слов вставить?
— Пожалуйста, — буркнула псевдосестра.
Вторая добавила:
— И правда, Люда, все ты и ты говоришь. Так ничего нового и не узнаем.
И тут толстячок, который, по-моему, был заместителем Петрова, сказал: — Хватит. Замолчали. Слушаем Изольду.
И, наконец, она заговорила:
— Не буду вдаваться в технические подробности. Это не важно. Шеф поручил мне исследовать состав коровьей шкуры. Для этого нужно сорок образцов размером десять на десять сантиметров. Из целой шкуры можно нарезать сто пятьдесят таких кусочков. А руководителем нашей группы была некая Кошкина. Промолчу о том, что она постоянно ходила в рыжем парике, а скажу о ее характере. Жадная была — страсть! И вот у нее-то после эксперимента осталось около ста лишних образцов. Хранить их долго нельзя — сгниют. Даже в холодильнике, который занимал в нашей лаборатории самое почетное место.
— А другие продукты не испортятся, если рядом гниющая шкура? Масло там, например? Творожок? — живо отреагировала Людмила Сергеевна.
Изольда снисходительно улыбнулась:
— В этом холодильнике мы хранили только образцы. А продукты — в другом — в маленьком. И поэтому для продуктов места было всегда в обрез, а холодильник для образцов, как правило, пустовал. Но вернемся к шкуре. Мне всегда казалось интересным, что свежая шкура совсем не отличается от шкуры живой коровы. Да и вообще, если взять пробы любых тканей коровы и приготовить из них препараты, анализ покажет, что нет никакой разницы между тканями живой коровы и только что забитой. Изменения в тканях происходят только через какое-то время после смерти.
— Это совсем не интересно, — перебила Людмила Сергеевна. — Это и так всем ясно. Если человек погиб при автокатастрофе, у него можно забрать почки, чтобы пересадить больному. Или например...
— Пересадить мозги, — саркастически заметила псевдо„сестра Людмилы Сергеевны. — Если и так все ясно, может, послушаем Изольду. За что там ее выгнали?
Изольда с достоинством сказала:
— Никто меня не выгонял. Я ушла сама.
— Ну-ну! — хмыкнула Людмила Сергеевна.
А Изольда продолжила:
— Короче, у Кошкиной осталось сто кусочков коровьей шкуры, которые ей уже не были нужны. Шеф увидел их в холодильнике и попросил для меня. Кошкина замялась. И шкурки жаль отдавать, и не нужны они ей. Да еще шеф у меня вежливый такой был. Говорит: „Не окажете ли нам любезность? Не отдадите ли оставшиеся образцы? Все равно они скоро сгниют, если их сейчас не использовать". Кошкина бормочет что-то невнятное: „Да мне самой они еще нужны... Я задумала новый эксперимент..." А шеф опять вежливо-вежливо повторяет: „Образцы сто раз сгнить успеют, пока вы обработаете старые данные. А мы завтра же начнем." Ну, Кошкина помялась-помялась и говорит: „Ладно уж. Что с вами делать? Берите. Только пусть Изольда поэкономнее тратит шкурки. Сначала возьмет немного, а если уж не хватит — тогда еще. А то все сразу испортит."
Толстячок фыркнул прямо в чашку, отчего чай немного разбрызгался. Но толстячок ничуть не смутился:
— Эта Кошкина точно подметила, — заявил он. — Изольде только доверь серьезную работу! Потом, если самому переделывать придется, считай легко отделался. Хуже, если все уже загублено. Помнишь древовидный папоротник?
— Вы бы, Альберт Леонидович, еще вспомнили, как я викторию-регию от авокадо отличить не могла, — обиделась Изольда. — Когда это было? Я только-только пришла. Осмотреться еще не успела, а вы меня сразу в работу запрягли. Да еще на такой ответственный участок поставили.
Псевдосестра Людмилы Сергеевны спросила:
— А что дальше-то было со шкурой?
Изольда ответила:
— А дальше — что? Шеф договорился с Кошкиной и мне говорит: „Завтра с утра начинай опыты, а я попозже приду". Ну, назавтра, а это была пятница, я с утра заглянула в холодильник, а он пустой — ни одного образца. Ни шефа, ни Кошкиной на работе нет. А остальные ничего не знают. Потом шеф пришел. Вместе еще поискали по лаборатории. И, наконец, поняли. Кошкиной стало жалко шкурок. Завтра, послезавтра - выходные. В понедельник взяли со склада новую шкуру и разрезали ее. А вскоре появилась практикантка. Она у нас писала диплом. Руководила ею Кошкина. У нас с практиканткой были приятельские отношения, поэтому она, как пришла, сразу ко мне: „Изольда, помоги! Мне Кошкина поручила прийти пораньше и перепрятать образцы." Бежит она к дальнему столу, уже неделю загороженному стендами для актового зала и извлекает из-под него мешок с образцами. Практикантка мне: „Понимаешь, — говорит, — Кошкина сказала получше их спрятать. Придумай — куда." Я засмеялась: это, значит, они без холодильника уже трое суток валяются. Вот почему такая вонь, а мы-то думали — от шкуры. Говорю: „А Кошкина тебе сказала, от кого надо прятать образцы?" „Нет, — отвечает практикантка. — А что?“ „От меня, — говорю. — От меня она их прячет!" Тут уже все в лаборатории умирают со смеху. „Да, — говорят. — Выбрала ты, Ленка, с кем посоветоваться. Наверное, долго искала. А Кошкиной-то нашей только контрабандой наркотиков заниматься! Надо додуматься до такого! Спрятать образцы прямо в лаборатории. Считай, у всех на виду. И никто не нашел!"
— Лучше всего так и делать, — авторитетно заявил Сергей. — Давно известно: если хочешь что-то надежно спрятать, положи на самое видное место.
— Например, на стел тому, от кого прячешь! Он точно не заметит! — загоготал парень с утиным носом,-явно довольный своим остроумием.
Сергей небрежно сказал:
— От некоторых и прятать ничего не надо. Они сами растеряют даже то, что у них есть. А красивые женщины, которых они тщетно добиваются, всегда уходят с более достойными людьми. Не-правда ли, Изольда?
Изольда довольно равнодушно подтвердила:
— Да, правда. Некоторые красивые женщины, действительно, предпочитают достойных людей. Они могут их оценить, не позарившись на преданных дураков и дураков другой породы, которых окрылил дешевый успех у официанток и продавщиц и заставил воображать о себе невесть что.
Конечно, подобные замечания были несправедливы по отношению к Сергею. Но я видела, что он действительно не нравится Изольде, и она не старается подобной грубостью заинтересовать его.
Сергей, которого при всех обозвали дураком, явно не испытывал симпатии к Изольде. Но мне она нравилась все больше.
— Те женщины, о которых я говорил, — произнес Сергей, — не обладают и процентом куриного ума и поэтому не могут судить об уме других. И если красота с годами проходит, ума у них не прибавляется, и они остаются ни с чем.
Но это, конечно, был далеко не лучший ответ. Сергей явно сдавал позиции и проигрывал сражение.
Я немного расстроилась. Но, во-первых, все великие полководцы иногда терпели поражения. Во-вторых, Сергей был взволнован отсутствием Ольги и поэтому не собрался с мыслями. А, в-третьих, такой деликатный человек, как Сергей, не мог не растеряться перед напором хамства, царящего в лаборатории. Но и местных сотрудников можно понять. Просто они так воспитаны и привыкли травить не только друг друга, но и гостей.
Поклонник Изольды, который внимательно вслушивался в разговор, наконец, осмыслил обмен любезностями между Изольдой и Сергеем. До парня, похоже, дошло, что нелестно о нем отозвался не только Сергей, но и Изольда.
— Изольда! — воскликнул он. — Ты что — считаешь меня дураком?
— Нашел из-за чего переживать, — встряла Людмила Сергеевна. — Помнишь французскую поговорку: „Дурак — не дурак. Если голова еще на плечах, всегда есть шанс, что он исправится."
Псевдосестра покачала головой:
— Опять ты, Люда, все перепутала. Поговорка звучит так: „Палач — не дурак. Если голова еще на плечах, всегда есть шанс от нее избавиться."
Людмила Сергеевна махнула рукой:
— Ну, это почти одно и то же, — и обратилась к Изольде: — А ты зачем Андрюшу обижаешь? От вредности характера? Теперь-то я убедилась, что не ошиблась в своих подозрениях. Ты долго скрывала историю увольнения с прежней работы. Но, наконец, мы добились от тебя правды! Бедная Кошкина! Как ты ее мучала!
Псевдосестра поджала губы:
— Ты, Люда, вечно к Изольде цепляешься. И всегда без причины!
Но тут опять вмешался толстячок:
— Хватит. Замолчали. Слушаем Изольду. Скажи, история со шкурой на этом кончилась?
— Почти, — ответила Изольда. — Мы с практиканткой положили образцы в холодильник. И принадлежащие Кошкиной, и мои. Чтобы не перепутать — в разных мешках. И подписали еще. А финал — закономерный. На следующий день Кошкина отправила меня в командировку. А когда я вернулась на два дня позже положенного срока, холодильник оказался пустым. Кошкина сказала: „Мои образцы сгнили. Пришлось их выкинуть. А мне для эксперимента срочно понадобились новые. И я истратила ваши.“ Я нашла силы спросить: „Все сто пятьдесят штук?“ Кошкина отвела глаза и ответила: „Да“. В лаборатории стояла страшная вонь. И я поняла: Кошкина думала, что я вернусь из командировки вовремя, и спрятала мои образцы самое меньшее два дня назад. И опять в нашей лаборатории...
Изольда замолчала.
Я опасалась, что присутствующие, перестав смеяться, вновь начнут выяснять отношения, но тут вошел Петров.