Я была поражена и с надеждой посмотрела на Сергея:
— Скажи, что это неправда! Я не хочу в это верить!
— Конечно, неправда, — спокойно сказал Сергей.
И я сразу ему поверила.
— Я бы мог и не оправдываться, — заметил он. — Потому что вы поспешили — предъявили обвинение, не имея доказательств.
Соседка улыбнулась:
— Мы посадим вас за хранение и распространение наркотиков. Тут доказательства имеются. А там разберемся. Я просто больше не могу ждать, кого убьют следующим.
— Я никого не убивал, — опять улыбнулся Сергей. — И мог бы ничего не объяснять, но мне понравилась ваша работа. Не имея данных, вы сделали почти правильные выводы. И очень помогли мне, напомнив про убийство в метро.
Сергей посмотрел на меня:
— Ответь — ты стала за мной следить раньше, чем мы познакомились, или тебя потом завербовали?
Я обиделась:
— Почему это меня завербовали? Я уже целый год — лейтенант милиции. И, конечно, мне сначала поручили наблюдение за тобой, а потом я с тобой познакомилась. Я уже давно хотела признаться.
Сергей кивнул:
— Тогда мое предложение остается в силе.
Он повернулся к соседке:
— Удивительно, как вы сообразили про внушение. Я сам только недавно все понял. Но — маленькая деталь. Вы упустили из вида одного человека. Убийства организовывала Ольга! А я за ней следил.
Сергей подмигнул мне:
— Поэтому я и не очень на тебя обиделся. Я-то следил, вообще, за собственной женой.
— Наговариваешь на бедную женщину! — возмутилась соседка и надолго замолчала: — Хотя, постойте! Вы ведь за Ольгой следили, когда спустились в метро! И в ботсаду она появлялась! Очень может быть, что это не Сергей, а она!
— Конечно, она! — радостно воскликнула я.
Соседка спросила Сергея:
— Где доказательства, что Ольга организовала убийства, а не вы?
Сергей улыбнулся:
— Я продиктую телефон. Там могут подтвердить мои полномочия. Хоть мы и относимся к разным ведомствам, но делаем одно дело. Сначала мы заподозрили Ольгу в торговле человеческими органами. Одно время она продавала их за границу. Ольга же — паталогоанатом. Трупов в хорошем состоянии бывает очень много. Но торговля оказалась лишь побочным заработком. Мне только что сообщили, что Изольда успела перед смертью отправить псевдосестре письмо, в котором обвиняет Ольгу и Петрова. Псевдосестра получила письмо и позвонила мне.
— Значит, у Изольды в квартире искали это письмо! — воскликнула я.
Сергей кивнул:
— Изольда не хотела больше работать на Ольгу и Петрова. За это ее и убили. Чтобы не болтала лишнего.
Соседка сказала:
— Так что же они делали?
— Разве вы еще не поняли? — удивился Сергей. — Я же все время вам объясняю. Ольга изготовляла зомби!
— Что? — возмутилась соседка. — Что за ерунда? Зомби не бывает!
— Еще как бывают! — возразил Сергей.
Тут даже я засомневалась:
— Наверное, бывают так же, как и мутанты, которых ты мне показывал. Сергей сказал:
— Вы серьезно не знаете, что зомби — это реальность?
Соседка спросила:
— Зомби — это мертвецы, которые выходят по ночам из могил и пьют кровь?
Сергей засмеялся:
— Нет, конечно. Это вампиры. Я их пока не встречал. А зомби иногда называют живыми покойниками. Но они не живут в могилах. Надеюсь, вы слышали про клиническую смерть?
— Да, — сказала я.
— Когда человек умер, его почти всегда можно вернуть к жизни. Другое дело, что если он сильно болен, он снова умрет почти сразу же, — объяснил Сергей. — Даже в наших больницах часто откачивают людей, которые по всем параметрам уже покойники. То есть остановилось сердце и так далее. Надо только успеть, пока процесс смерти не стал необратимым.
— Я что-то похожее слышала! — воскликнула я. — Это же Изольда говорила что-то подобное, когда рассказывала про шкуру!
— Меньше бы говорила, больше бы жила, — философски заметил Сергей. — Ольга не зря жида в Африке, где работают лучшие специалисты по зомби. Правда, обычно они не обучают посторонних. Но, наверное, Ольга им сильно понравилась, раз они сделали для нее исключение. Ольга, наверное, сейчас единственный специалист по зомби в нашей стране. Хоть и бывает, что кого-то заставляют действовать под гипнозом или вживляя в мозг электроды, но это все не то! У этих фальшивых зомби никогда до конца не разрушается воля, то есть' могут остаться какие-то моральные принципы. И если задание не будет совпадать с этими принципами, послушный до этого исполнитель выйдет из повиновения. Например, может не захотеть убить женщину или что-нибудь еще. То есть никаких гарантий четкой работы. А с настоящими зомби такого не бывает — они полностью слушаются хозяина. Только человек, побывавший трупом, способен на это. Надо лишь при изготовлении зомби не упустить нужный момент и внушить зомби идею полного подчинения хозяину. Мне приходилось выращивать какие-то африканские растения, необходимые Ольге для работы.
Соседка задумчиво сказала:
— Похоже, зомби намного надежнее, чем обычные наемные убийцы.
— Если я приму эту версию, где искать доказательства, что Ольга общалась с убитыми и убийцами? -
В дверь постучали.
— Это кто-то из наших, — сказала соседка.
Парень открыл дверь и впустил соседа Сергея.
— А! Любитель копеек! — засмеялся Сергей. — Теперь все в сборе.
— У меня важные новости! — произнес сосед.
— Говори при Сергее. Он оказался кэгэбэшником, — сообщила соседка.
— Я следил за Ольгой, — сказал сосед. — Она ходила в психбольницу. Говорила с каким-то психом. Он сказал, что залезет на пальму, дождется людей, скажет, что он — убийца, и повесится. Я записал их разговор на магнитофон. А потом пошел за Ольгой, но она скрылась от слежки.
— Это то, что нам надо! — закричали мы все.
— Послушай, это голос того психа или нет? — спросила соседка и включила магнитофон.
Мы услышали стихи, которые я записала:
— ...А на этом фонаре Висит грустный человек...
— Садовник! — шепнул Сергей.
— Это мой муж! — влетела в номер Королькова.
И увидела магнитофон.
— Почему никто не закрыл дверь? — спросила соседка.
— Петров должен был оставить меня в главном корпусе, - объяснил Сергей, — чтобы обеспечить алиби, когда Корольков убьет Изольду. Но Петров, не посоветовавшись с Ольгой, решил, чтобы на меня тоже пало подозрение, и отправил меня обратно в лабораторию. Когда Ольга об этом узнала, она меня пожалела и совершила ошибку, приказав Королькову повеситься. Если бы он не повесился, я бы мог и не раскрыть преступление.
— Теперь Ольгу посадят? — спросила я.
— Ей дают лабораторию, — сообщил Сергей. — Будет изготовлять зомби. Но уже не для преступников, а для важных государственных целей.
Через месяц Сергей опять летал в Н-ск.
— Ты знаешь, Муратова так и не поймали, — рассказал он, — Муратов прячется в оранжереях и отказывается выходить. Его иногда встречают. Но он не верит, что преступника нашли. Думает, его просто выманивают. Он обещал отравиться, если за ним придут. Сделал какой-то яд из тропических растений.
— А устроить облаву? — спросила я.
— Отравится, — сказал Сергей. — К тому же это не так просто. Ты думаешь, они контролируют все оранжереи? Я смотрел план. Там на много километров — непроходимые джунгли, где никто не бывает. Я вот что придумал. Мы можем с тобой устроить свадебное путешествие по ботсаду, а заодно найти Муратова. У меня есть несколько интересных идей по этому поводу.
— Ну, если ты сам будешь нести палатку, а не взвалишь ее на меня, можно и съездить, — согласилась я. — Мне там понравилось.
Евгений Пинаев
ОДИНОКИЙ ПАРУС
Кто ж не знает Борю Грехова? Ну вот!.. Все. В Лесном — поголовно. Все знают, как знают и то, что Грехов не любит распространяться: что было — было, чего не было — выдумают. В лучшем случае, выдумают, в худшем — наклепают. И разговор сейчас не о том, что пережил он, или допустим вытерпел, претерпел, скажем, когда мотобот с Греховым канул в туман, как иголка в стог сена. Вообще-то, борину историю нужно рассказывать в комплексе. И что было до того, и что было после. Лучше объединить „до“ и „после", а потом перейти к сути, а еще лучше начать с „после", с него и начать разговор. Почему? Зачем пристегивать поклеп к концу истории и портить впечатление? Это одна причина. Есть и вторая. Грехова возмущал сам факт кляузы. Он натерпелся страстей, но он уцелел и вернулся на „Креветку", сам вернулся и вернул мотобот, а ему, вместо благодарности, навешали всех дохлых собак! И если Грехова спрашивали, как было дело с „драпом", и было ли? — Грехов отвечал с ухмылкой: „Было дело под Полтавой — Ванька Дуньку целовал!.." На этом и заканчивалось интервью.
На „Креветке" знали, кто капнул на Грехова, и кто поддержал кляузу: помпа, стервец, первый помощник, значит. Его чаще звали попом. Заслужил: чуть что — во все колокола! И с Греховым то же самое: „Не оправдал! Удрал! Предатель! Рятуйте!" Грехов отбоярился — обошлось, а могло и — боком. Примеров достаточно. С попами шутки плохи, особенно с такими, как Деев. Не любил поп прибалтов. Называл их „лабусами". Всех скопом, будь то латыш, эстонец или литвин. Деев, понятно, не афишировал свои пристрастия и с погромными речами не выступал. Скорее наоборот — все собрания начинал с „братской дружбы народов", а прибалтов, однако, повывел на пароходе. Деев такой: не мытьем, так катаньем, вот и-ушли мужики один за другим. Остался на „Креветке" только Боря Грехов. Не прибалт, но для попа, хуже любого „лабуса".
Боря Грехов заканчивал армейскую службу в Латвии, где и скорешился с Майгоном, из местных. И подружку приглядел в Огре, рядом с частью. Она, Лайма, ему и заявила как-то. Мол, я, худо-бедно, понимаю по-русски, а ты, Боря, хоть и набиваешься в женихи, а по нашему — ни в зуб ногой. И Майгон ему о том же трекал. По другому поводу, правда, но на полном серьезе. Грехов подраскинул мозгами и — за учебники. К дембелю он не только язык освоил, а уже и альбом свой армейский сляпал на латышском. А на „Креветке“ вот что получилось: Грехов завел дневничок. Сначала заносил в него всякую всячину по своему заведованию: как ведет себя каждая железка, как крутится и нет ли где сбою. Потом и личное появилось. И он его, между прочим, личное-то, записывал на латышском. На эти записи поп Деев и напоролся. Ничего не понял — расстроился. Его Толя Гробов засек в бориной каюте с заветной тетрадочкой в лапах. Грехов, получив информацию, намотал на ус и однажды, „в дружеской дискуссии" один на один, выложил попу свои соображения о его поведении и по нацвопросу. Мнения, как водится, разошлись. Деев, для убедительности, примерами оперировал. Помнишь, говорит, портовика, что спрятался в трюме, а после выбросился на спасательном круге? В Норвегию захотел и замерз. Вместе с кругом, холодненького, и вернули. Эстонцем оказался. А наш литовец, что удрал в Киле? Ведь на глазах рванул перед шлюзованием! И про латыша ты знаешь, который в Зунде смылся. Все „лабусы“ — против советской власти, и ты, Грехов, делай выводы, Из-за таких, как ты, Деев, и бегут люди, отвечает Боря, зачем ты наших парней поедом ел? Сколь волка ни корми, он все в лес смотрит, а в лесу у него — землянка в чащобе, в землянке — „шмайсер", а за пазухой — нож, гнет свое Деев и продолжает в том же духе: „Я, Грехов, — ты понимаешь! — как коммунист не могу об этом вслух, но мнение личное имею, и с тобой говорю, как с советским человеком, который не продаст родину ни за чечевичную похлебку, ни за тридцать сребренников!" Задобрить Борю решил — доверием. А после, стервец, накатал телегу. После, когда Грехов вернулся из „побе