— И вообще, товарищи, мы чем-то не тем занимаемся, — сказал Виктор Панкратович, обращаясь непосредственно к следящему кристаллу. — Какая-то шумиха, какая-то политическая трескотня... Поменьше слов, побольше настоящего дела. Вот нас тут трое — можем первичную организацию учредить. Разве вы не хотите стоять у ее истоков?
— Хотим, хотим! — обрадовались неизвестно чему Калидор и Тубарет. Оба подозревали, что истоки эти должны уходить непосредственно в королевскую казну.
— У нас особый случай, — продолжал наращивать темпы Востромырдин. — Придется мне самому вам рекомендации давать. Потом .уж начнем к людям присматриваться, выбирать достойных, крепить свои ряды.
Виктор Панкратович увлекся, напряг все мышцы памяти и, как пописанному, начал излагать статью „Авторитет коммуниста" из соответствующего словаря-справочника.
— Человек вступил в партию. Что в этот день изменилось в его жизни? Вроде бы ничего особенного не произошло. Завтра, как всегда, включит он свой станок, сядет за руль автомашины или спустится в забой. Займется своим привычным...
— Погоди, государь, — дерзнул Тубарет. — Прости своего верного слугу, но чтобы я, великий герцог, спускался в забой, где одни презренные преступники искупают тяжким трудом свои грехи? За что, государь?
— Да это так, для порядка, — шепотом пояснил Виктор Панкратович. — Какой такой забой, сам понимаешь. Лучше, конечно, когда из самой гущи, но ведь у нас особый случай. И Владимир Ильич из дворян, и Феликс Эдмундович — так что ты не смущайся и не сомневайся. Ну так вот: существуют истины, не требующие доказательств. Одна из таких истин в том, что авторитет коммуниста в коллективе — это хоть никем и не писанная, но тем не менее самая надежная характеристика его деловых и политических качеств, идейной убежденности моральных принципов. И, конечно же, такой авторитет достигается не высотой занимаемого поста и не красивыми речами. На страницах нашего календаря рассказывается...
Фиолетовые глаза канцлера и Тубарета затуманились и посоловели. Королевские речи обволакивали их сознание незримой плотной пеленой. А Виктор Панкратович разошелся не на шутку:
— Последовательность и целеустремленность в мыслях и поступках, высокая идейная убежденность, внимание к людям, обостренное чувство нового, единство слова и дела — по этим качествам узнавали и узнают партийца в народе. И смело идут за ним на подвиг в труде, как шли на ратный подвиг в годы суровых испытаний!
Канцлер потряс головой.
— Так ты новый рыцарский орден желаешь учредить, государь? Их у нас, правду сказать, хватает: орден Желтого Ромба, орден Любителей, орден Боевой Клюшки... Но они себе много воли берут, от налогов бегают, устраивают самочинные походы, и в правилах у них тоже так записано: вина помногу не пить, мирные дома не зорить, рыцарское слово твердо, что меч листоранский, и всякое такое. Но сам понимаешь — и пьют, и жителей обижают, и с врагом запросто могут стакнуться... Хм, а ты верно придумал. Такой орден собрать, чтобы все прочие поприжал!
— Это у вас неправильные ордена, незаконные, — сказал Виктор Панкратович. — С феодальным уклоном. Придется их распустить. А пока суть да дело, соберем-ка мы пленум по сельскому хозяйству. Продовольственную-то программу надо выполнять или нет?
Канцлер и начальник стражи вздохнули, переглянулись и сказали, что, конечно, надо.
Глава восьмая
— Пойдем, пойдем отсюда, — тянул капитана за рукав Шмурло. — А то другие появятся.
— Обожди, дело есть, — сказал Деряба. Он вернулся к порожней шкуре, задрал бутылочную голову зверя и обломком дубинки, который все еще оставался у него в руках, стал выковыривать из пасти огромные клиновидные зубы. Одним из зубов он чиркнул по деревяшке.
— Да ими бриться можно! — восхитился капитан. — Надо же, чего в природе не бывает: воздушный шарик с зубами!
Не переставая восторгаться достоинствами покойного чудовища, Деряба закончил выемку зубов, аккуратно сложил их в кучку, и, выбрав самый большой, склонился над шкурой, как бы прикидывая.
— Ты что, жрать это будешь? — испугался Шмурло, вытиравший рукавом зареванное лицо.
— Да нет, плащ-палатки выкраиваю. Кто знает, сколько придется здесь куковать, пока наши прилетят.
— Так ведь воняет!
— Ты, полкан, вони настоящей не слышал...
— Болван! — заорал Шмурло. — Какие тебе тут наши прилетят, откуда они возьмутся? Откуда они знают, где мы находимся? Никто нам не поможет! Это из-за тебя, идиота, мы сюда вляпались! Это же не наша страна! Это вообще никакая не страна! Так не бывает! Ты слышал — Гидролизный про четвертое измерение говорил?
— Гидролизный много чего наговорит.
— А ты знаешь, что и у нас, и в Штатах ведутся секретные работы по четвертому... — и полковник государственной безопасности заткнул сам себе рот кулаком.
— Да знаю, — неожиданно сказал Деряба и продолжал орудовать острым зубом. — Мне Булумба про это рассказывал.
— Что за Булумба?
— Колдун ангольский, на реке Кванга живет, десять жен у него. Хороший мужик, жаль только, не по нашу сторону баррикад работает, Матанге помогает. Как его орлики в рейд пойдут — кругом сушь. Как мы бандитов начнем гонять — так ливень. Вот такой Булумба. Мы его дважды в хижине сжигали, а он уходил. Должно быть, здесь как раз и отсиживался. Я ведь почему тогда, в ванной, сюда ломанулся? Думаешь, из-за слесарей твоих? Нет, я подумал: а не сюда ли Булумба от меня уходил? Бог даст, прищучу я его здесь, возьму за цугундер... Ну-ка примерь!
И кинул в полковника кусок шкуры с прорезями. Шмурло, содрогаясь от омерзения, примерил. Было как раз. Полковник скоренько снял шкуру и перекинул через руку.
— Вот видишь — даже капюшончик вышел, — укоризненно сказал Деряба. — И вообще, полкан, мало ли куда Родина человека послать может?
Полковник забылся и вслух сказал, куда она может. Тотчас будто вихрь прошумел в кронах деревьев, затрещали ветки, Деряба вскочил, держа зуб острием к себе.
Но ничего больше не произошло.
— Ну-ка еще раз! — попросил Деряба.
Шмурло повторил. И снова зашумело, загудело в вершинах, дрогнула земля, посыпались сверху какие-то шишки, твердые и тяжелые.
Деряба попробовал шишку на вкус и скривился.
— Так что с язычком тут надо поосторожнее, — постановил он. — И про это Булумба намекал.
Шмурло фыркнул.
— Чудно, — сказал он. — Все остальные слова у нас по-нерусски выходят, а это — пожалуйста...
— Так, а из этого кусочка еще и сидор добрый выйдет: не в руках же эти бритвы таскать.
И действительно, вскоре были уже готовы и вторая плащпалатка, и заплечный мешок. Потом Деряба выломил новую лесинку, а на конец ее примотал кожаным ремнем самый большой клык. Закончив работу, капитан взмахнул копьем, завыл и заулюлюкал.
— Сам ты Булумба и есть! — сказал Шмурло.
— Да, кое-что можем, — согласился Деряба. — Эй, давай-ка двигаться поскорее. Я только сейчас подумал: вдруг эта зверюга наших ребят порвала?
— Каких это наших? - возмутился Шмурло.
— А Рылу с Гидролизным.
— Да что ты про них знаешь? Ты знаешь, что Рыло в американское посольство хотел пролезть? А Гидролизный „Хронику текущих событий" распространял, только не попался, гадюка, ни разу?
— Я, конечно, понимаю, что своя для тебя как раз эта пропастина, потому что она слопает и косточек не оставит, — сказал Деряба. — Одно ведомство.
— Ну ты!
— Вот и ну. Пошли.
И они пошли. Шмурло зачем-то шарил своей дубинкой впереди, словно слепой. Лес делался гуще, деревья выше, а дорога словно бы уже. Ни одной живой души больше не попадалось, только вдалеке кто-то орал дурным голосом — но вроде бы не человек. Деряба у себя в кустах двигался совершенно бесшумно. Говорить было не о чем, возвращаться некуда.
— Жрать охота, — подал голос Деряба.
Полковник горестно вздохнул и достал из кармана тренировочной куртки швейцарскую шоколадку — стащил у Анжелы, чтобы порадовать жену. Деряба отломил два квадратика, один дал полковнику, а остальной шоколад завернул и спрятал в мешок.
— А то ты горазд, — пояснил он.
Через некоторое время на дороге снова что-то затемнело, но никаких звуков не было. Капитан вылез из кустов и прошел вперед.
Перед ними лежала такая же самая шкура недавно побежденного зверя.
— Заблудились, по кругу ходим! — ахнул Шмурло.
— Ну да? — сказал Деряба. — Ту-то я всю испластовал, а эта целехонька. Гляди, да тут наши орудовали!
Он поднял с травы флакон из-под розового одеколона „Тед Лапидус", потом внимательно осмотрел все вокруг.
— Они, они это, Рыло с Гидролизным. Она, бедненькая, на них выскочила, а они ей в шары одеколоном фурыкнули. Тварь нежная — много ли ей надо. А остатний одеколон, надо полагать, употребили — выпьем, други, на крови! Вот и бычки, и шкурки от колбасы — подкреплялись, закусывали.
Все поименованные предметы капитан подобрал и отправил туда же, в мешок.
— Неужели одеколоном? — спросил Шмурло.
— А сам не видишь? Сумки ихние вот тут стояли, инструмент схватить бы не успели, а одеколон как раз об это время решили уговорить... Жаль, огоньку у нас нет, покурили бы... Ладно, не пропадать же добру.
С этими словами Деряба начал мудровать и над новой шкурой. Теперь дело пошло быстрее, он выкроил четыре куска в размер банного полотенца и несколько ремней.
— В тапочках-то не находишься, — сказал он и обернул свои два куска вокруг ног наподобие портянок, да еще стянул ремнями. С такой работой и Шмурло справился.
— Как все равно хиппари какие, — жаловался он при этом.
Тронулись дальше. Один раз через просеку с шумом перелетела какая-то яркая красно-желтая птица. Потом перекатилось что-то вроде футбольного мяча. Потом Шмурло метнулся в сторону от обыкновенного куста: ему померещилось, что ветки как-то хищно скрючены.
— Вот же гадина, — рассуждал про чудовище капитан. — Не хочет себя на мясо сдавать. Зато шкура крепкая, если такую кислоту выдержала...