— Так он, оказывается, еще и кочевников на нашу голову призвал, изменник!
— Не забывайся, гражданин Миканор! — осадил его Шмурло. — А то ведь мы тоже кое-что припомнить можем! Дочка-то старосты — она, небось, несовершеннолетняя?
И продолжил чтение вслух.
— „Желанным гостем на прилавках Макуххи стала брошюра товарища В. П. Востромырдина „Листоранское ускорение", посвященная проблемам индустриализации страны. Глубокий анализ, подлинно комплексный подход ко всем вопросам, с которыми приходится сталкиваться краевой партийной организации, отличают эту работу. Коммунисты края давно знают Виктора Панкратовича как убежденного ленинца, последовательного проводника решений Центрального Комитета, крупного партийного руководителя, лидера и застрельщика всех новых дел, чуткого и отзывчивого старшего товарища, подлинного короля партийного строительства. Чтения брошюры „Листоранское ускорение" состоятся во всех трудовых коллективах столицы и на местах. Ю. Жуков, политический обозреватель".
Капитан Деряба давно уже отупел от чудес, виденных по дороге, от всех этих голяков и человекоподобных насекомых, от рассказов привязавшейся ванессы, от третьих глаз и пятых ног, от съедобных веток и ядовитых камней, от кипящих озер и сквернословящих птиц, от великанских следов ботинок, которые оставляли за собой чудесные слесаря, от мыслящего тростника, от синих младенцев с длинными клыками, от ночных завываний и подземных шорохов — от всего такого чужого, опасного и непонятного. Ему бы впору обрадоваться, услышав такие знакомые словосочетания и обороты, но в голове билась одна-единственная мысль: „Ну вот, и сюда уже добрались..."
А Шмурло продолжал:
— „Когда развеялся религиозный дурман. Долгие годы в Кировском районе Макуххи стоял и действовал храм так называемого бога Могуту. Долгие годы его сотрудникам удавалось морочить головы населению, извлекая из этого немалую прибыль. Наконец терпение сознательных трудящихся истощилось, и они сигнализировали в Королевский Комитет по делам религий и культов о том, что в этом храме под видом богослужений ведется неприкрытая религиозная пропаганда. Решением Королевского Совета депутатов трудящихся оплот мракобесия был закрыт, а окопавшиеся там ставленники темных сил направлены на стройки народного хозяйства. Сейчас бывший храм готов гостеприимно распахнуть двери урожаю нынешнего года. Рабкор Вэ Овчаренко. Собаке — собачья смерть. Сотрудники листоранского комитета государственной безопасности установили, что главнокомандующий великий герцог Тубарет Асрамический в течение долгого времени получал...“ Эх. черт, дальше сгорело! Значит, действует здесь комитет, значит, нам туда как раз и надо!
— Ай да Мырдик! — сказал Деряба. — Вот развернулся! Надо же! Придется и впрямь в столицу двигать.
— Что ты, Степан! — испугался маркграф, Соитьями Славный. — Это же очень старая летопись, там же сейчас... Эй, что нынче из столицы слышно?
— Ничего не слышно, — отозвался баронет. — Говорят даже, что никакой столицы вовсе нет, и короля нет, да и королевства тоже. Там сейчас территория Аронакса, а здешними землями даже кирибеи побрезговали. Разве что забредут когда работорговцы какие-нибудь...
— Ага! — возрадовался маркграф, и, отведя баронета в сторонку, стал с ним шептаться.
— Ух ты! — восхитился и Шмурло, но совсем по другому поводу. — Тут и стихи есть, народное творчество лауреата Госпремии... „Былина о партии" называется...
Наша партия — не шаляй-валяй,
Наша партия — не хухры-мухры.
Наша партия — сила страшная,
Сила страшная, страшно сильная,
Страшно сильная и могучая.
Она за руку возьмет — ручка вон,
Она за ногу возьмет — ножка вон,
Она за...
Но дальнейшие действия партии по изъятию конечностей пожрал, увы, огонь. Поэтому полковник перевернул лист.
— „Вести с полей. Продолжается поездка государственного канцлера товарища Калидора по местам боевой и трудовой славы. Кукой-макой встретили его труженики Снегопурья, вставшие на трудовую вахту под девизом „70-летию Ю. В. Андропова — 70 ударных смен“. Жвирцы в этом году уродились крепкие да ядреные — это сказались результаты правильной агрохимической политики на селе, провозглашенной на запомнившемся многим до самой смерти Пленуме по сельскому хозяйству, решительно покончившем с феодальным землевладением и произволом так называемых ванесс, на поверку оказавшихся настоящими вредителями, наносящими непоправимый ущерб озимым, яровым и паровой зяби. Применение на полях инсектицидов вызвало массовый выход из леса недобитых дихотомов, все еще находящихся под влиянием вековых предрассудков. Но сельчане не унывают, и никакие потери не заставят их уже свернуть с избранного пути. Вэ Кожемяко“.
— А вместе с Мырдиком у нас никто из журналистов не пропадал? — спросил Деряба. Ванесса у него на плече рыдала от страшных древних новостей.
— Вроде никто, — пожал плечами Шмурло. — Да и зачем? Такого добра везде хватает. А вообще правильно ребята излагают, без экивоков и аллюзий. Тут и фельетончик есть — маркграфа, между прочим, критикуют... „Принуждал к сожительству, используя служебное право первой ночи...“
— Где? — набежал чуткий маркграф.
— Да вот, любуйся — „Дон-Жуан из Миканоровки“, только конец оборван...
Миканор, Соитьями Славный, с трудом шевеля губами, стал разбирать вписанное.
— Клевета, — решил он наконец. — Напраслина. Пусть бы сперва измерили, а потом уж писали. И насчет принужденья вранье, вы же сами видели...
— Видели, видели, — с удовольствием вспомнил Шмурло. — Так что веди нас в столицу — мы там тебе с опровержением поможем...
— Да какая столица! — в отчаянии вскричал маркграф. — Вам же говорят, что там нынче пустое место! Нет больше могучего Листорана!
И зарыдал — видно, не одна любовь была у него на уме.
Шмурло аккуратно свернул „Листоранскую правду" и спрятал ее за пазуху — пригодится.
Пока не стемнело, полазили по башне в надежде найти что-нибудь полезное. Самой полезной находкой, пожалуй, было сильно выдержанное вино, а одежда вся истлела, кроме кожаных камзолов да таких же коротких штанов.
Решили помыться и постираться колодезной водой, причем Деряба снова подшучивал над маркграфом и даже вспомнил частушку, которой его научили кубинские соратники в Анголе. Частушка безжалостно высмеивала окопавшихся в штате Флорида контрреволюционеров:
Возле города Майами
„Контрас" мерились носами,
Но длиннее завсегда
У Фиделя борода!
Вином угостили и оборванцев, которые взамен накопали в лесу корешков на закуску. Оборванцы жаловались, что корешков становится все меньше, поскольку ванесс почти всех истребили ядом и растения остались без присмотра. Сопровождавшая Дерябу прекрасная бабочка немедленно снялась с плеча и полетела хлопотать о природе.
— Хорошая девка, — сказал капитан вслед ванессе. — Я ее, пожалуй, с собой заберу. Выйду в отставку, женюсь, заведу огород, а она у нас главный агроном будет...
Шмурло вздохнул: слишком уж много знал капитан Деряба, чтобы ему вот так, спокойно, в отставку уйти.
— На ванессе, что ли, женишься? — спросил маркграф.
— Извращенец, — ответил Деряба. — Я с одной девушкой давно переписываюсь. Певица Лариса Толстоедова — знаешь?
— Знаю, — сказал Миканор, надевавший кожаные штаны.
Деряба уронил свежепостиранную рубаху в пыль.
— Знаю, — подтвердил маркграф. — Очень мы с ней неплохо время провели в Новом Афоне... Ой, что это я плету? У меня в голове все перепуталось...
Деряба, возобновив левой рукой стирку, правой взял Миканора за душу и принялся ее вытряхивать. Сообразительный Шмурло сразу же приступил к допросу, в ходе которого выяснилось, что ненасытный маркграф, когда ему надоедали местные красавицы, делал, оказывается, вылазки в Мир, причем как раз через знаменитую Новоафонскую пещеру. Вылазки свои он подгадывал к курортному сезону, раздевал обычно какого-нибудь пьяного и покорял сердца в его костюме. Женщины наши его крепко уважали и называли „Гивико", а что это такое — он, маркграф, и до сих пор не знает, зато знает массу ласковых русских и грузинских слов. Обнаружилось даже, что у них со Шмурлом имеется масса общих знакомых — и Клавдия Гуговна, и Ксюша Оберемок, и Натэла Никитична, не говоря уже об Анжеле Титовне...
— То-то она нас все время каким-то Гивико попрекала! — скрипнул зубами Деряба. — А это вот кто был! Собирайся, сволочь! Хватит нам тут ошиваться!
Но на землю резко пали сумерки, и пришлось развести костер у входа в башню. Решили все же ночевать на воздухе, не рисковать — сматеришься ненароком спросонок, тебя и накроет какой-нибудь трухлявой балкой. Оборванцы страшно обиделись, что зря занимались уборкой — ведь они никогда не служили в той же армии, что Деряба. Ворча, они тоже сгрудились вокруг костра, только баронет куда-то подевался.
— Не навел бы кого на нас, — заметил Деряба.
— Да я его это... На разведку отправил, — успокоил маркграф. — Девочки какие-нибудь, то, се...
— Девочки? — с сомнением спросил Деряба, но Миканор уже откупоривал бочонок с вином. Пили из дорогих резных кубков — их тоже решили прихватить с собой. Из леса доносился писк ванессы, дававшей наставления задичавшим травинкам. Девочки все не шли. Оборванцы ругательски ругали окаянного Гортопа Тридцать Девятого за разорение, хотя и признавали, что при нем был порядок.
Шмурло и маркграф состязались, перечисляя на память все рестораны от Трихополя до Сухуми. Деряба молчал: ему страшно хотелось домой, а здешние приключения не казались уже ни забавными, ни привлекательными. Потом он на всякий случай спросил про ангольского колдуна Булумбу — не видели ли здесь такого маленького, черненького, в побрякушках?
Маркграф как раз дошел уже непосредственно до ресторана „Апсны“ и сбился.
— Ты, Степан, должно быть, про Черного Карлика говоришь, его к ночи поминать не надо. Когда Шишел и Мышел возводили Земной Диск, этот Карлик им всяко пакостил, да и до сих пор не унялся. Только у тебя ведь копье из зуба голяка, он к н