И наладил свой инструмент, гонорар же запросил вполне скромный и доступный.
Глава пятнадцатая
...Король велит найти гонца, чтоб скор на ногу был, чтоб крепче матери-отца он партию любил.
Явился рыцарь тет-а-тет верхом и на коне. На нем нарядный партбилет и звезды на броне.
„Тебе я золото даю, алмазы, серебро, о! Ты только грамоту мою свези в Политбюро, о!"
Ответил рыцарь: „Ей-же-ей, готов я всякий час исполнить партии своей и лично твой приказ.
Увидишь сам, что заплачу добром я за добро: на дне морском я отыщу твое Политбюро!"
Проездил рыцарь двести лет, объехал двести стран и, наконец, привез ответ в родимый Листоран.
Король встречает храбреца с лицом светлей зари и восклицает он с крыльца: „Ну, как там, говори!"
„О, я проездил двести лет, объехал двести стран. Привез я партии привет в родимый Листоран.
Стоптал я ровно сорок пар испанских сапогов и радиоактивный пар оставил от врагов!
Я отличился и в стрельбе, и в классовой борьбе: вот череп Троцкого тебе с отверстием во лбе!
Блатной в меня вонзал перо, боксер ломал ребро, но я, прищурившись хитро, искал Политбюро!
Я побывал в пылу страстей на свадьбе Фигаро: вдруг среди членов у гостей есть член Политбюро?
Но я напрасно танцевал фокстрот и болеро — никто из них не указал пути к Политбюро.
Я опускался в кабаки, заглядывал в бистро. Буржуи там и кулаки, а не Политбюро.
Я покорил Бардо Бриджит и Мерилин Монро, но в их объятьях не лежит тропа в Политбюро...
Но, наконец, мой конь устал, и кончилась земля, и я тогда постоем стал под стенами Кремля.
Мой конь от ужаса дрожит: ведь там уж много дней мертвец таинственный лежит, что всех живых живей.
Вдруг распахнулся темный зал, и выглянул мертвец. „Прекрасно, батенька, — сказал, — Явились, наконец."
И взял он грамоту твою рукой из синих жил и резолюцию свою немедля наложил.
Товарищ государь король, вот номер, вот печать, а вот — ты сам прочесть изволь — решенье „Расстрелять".“
С тех пор король окаменел и с грамотой в руках обходит свой земной удел, врагам внушая страх.
Глава шестнадцатая
— Нормальная песня, — похвалил Деряба, когда эхо старческого козлетона затерялось в скалах. — Типа Розенбаум.
— С чужого голоса старичок поет, — заметил Шмурло. — И содержание типично аполитичное. Ты, дед, с такими песнями, видно, давно нары не давил. А у нас ведь строго на спецзонах: в больничке не прокантуешься...
Стало слышно, как старичок закипает.
— Кончай, полкан, — строго сказал Деряба. — Не цепляйся к ветерану. Ты же, отец, обещал спеть, как наш товарищ Востромырдин в чудовище перекинулся — я так понял...
— А я разве не спел? — искренне изумился старый молодой барон Сараторский.
— И близко не было.
— Странно, — сказал старичок. — А! Я, должно быть, еще полтораста куплетов пропустил, это бывает. А король наш, точно, решением Магического Пятиугольника был превращен в гигантского огригата и охраняет в этом ущелье один из проходов в Мир. Так что вам туда ходить не советую.
После чего бард и менестрель самым сердечным образом распрощался с новыми приятелями и со старым знакомым, споро собрал дорожный мешок, пересчитал выручку за концерт и бодро потопал в гору, напевая нечто лирическое.
Деряба обвел взглядом спутников.
— Ну что, рискнем?
Маркграф пожал плечами.
— Огригат славен тем, что уничтожает все живое...
— Вот ты первым и пойдешь, — постановил капитан.
...Ущелью, казалось, конца не будет, и тропа все время уходила вниз. Всякая растительность пропала, лошадям было негде травинки перехватить. Камешки из-под копыт беззвучно падали в бездну. Маркграф то и дело озирался с запоздалым намерением дезертировать. Деряба подбадривал его цитатами из боевых и дисциплинарных уставов. Над головами то и дело пролетали скверные существа. Полоска неба над головами становилась все уже.
— Вот он... — прошептал наконец Миканор.
Бывший секретарь Краснодольского крайкома и бывший король плавал в обширном водоеме на дне ущелья. Длиной он был метров сорок. Шмурло попробовал пересчитать щупальца и сбился. Та же история повторилась и с глазами. Глаза были повсюду, даже на хвосте.
Кони заржали. Шмурло сложил ладони рупором.
— Виктор Панкратович! — полковник перекричал ржанье. — Ты нас узнаешь? Мы тебе привет от Анжелы Титовны привезли!
Упоминание о законной супруге привело монстра в бешенство: он жутко заколотил хвостом по воде и выбросил в сторону кричавшего все ближайшие щупальца. Но не достал.
Странники поспешно отступили на солидное расстояние.
— По хорошему не понимает — будем кончать, — сурово решил судьбу крупного руководителя Деряба!
— Ему бы, по совести, девушку в жертву принести, — сказал маркграф и вздохнул: девушка самому бы сгодилась.
— Поднимемся наверх и камнями забьем, — продолжал развивать военную науку Деряба.
— Правильно, устроим обвал и проход сами себе засыплем — ну ты додумался! — сказал полковник, а маркграф согласно кивнул.
Потом обмозговали идею отравить чудовище чем-нибудь, но никакого яда, кроме сволочной сущности маркграфа, под рукой не оказалось, а маркграф дорогу знает... Да и привыкли уже к нему как-то...
Деряба то и дело выглядывал из-за утеса, проверяя политико-моральное состояние гада. Гад хватал совершенно несъедобные камни и бревна щупальцами и отправлял в пасть. Странники тоже от нечего делать доели последний припас. Миканор и Шмурло прикорнули спина к спине, капитан же продолжал наблюдения. В конце концов монстр прекратил всякую активную деятельность и стал колода колодой.
И вот, когда Деряба потерял уже всякую надежду и твердо решил вернуться назад, чтобы поднять какое-нибудь национально-освободительное движение, с головой гада что-то произошло. Самый здоровенный глаз на темечке с булькающим звуком поднялся вверх, как танковый люк. Из люка показался сильно обросший человек в каком-то тряпье. Человек подошел к самому краю туши и справил малую нужду.
Деряба бесшумно, таясь в глубокой тени, проскользнул вдоль берега поближе. Косматый спрыгнул в воду — там ему было по колено — и выбрел на сушу, после чего стал выполнять целый комплекс физических упражнений, считая самому себе вслух.
Выпрямиться после очередного приседания он не успел: капитан прыгнул ему на спину и поверг.
— Ты-то нам, гад, и нужен! — воскликнул Деряба, отвыкший от субординации до последней степени, поскольку поверженный, несмотря на бороду, оказался Виктором Панкратовичем Востромырдиным. На шум прибежали остальные. Виктор Панкратович узнал земляков и пришел в неописуемый ужас, восторг и замешательство, отчего и закричал по-болгарски:
— Добре дошли, братушки!
Но, вглядевшись в суровые лица, чисто выбритые зубом голяка, добавил шепотом:
— Нихт шиссен! Их бин дойче...
Тут он сообразил, что это не просто земляки, а как раз люди, отвечавшие в свое время за его охрану, и прибыли они не просто так.
— Здравствуйте, Степан Егорович и Альберт Петрович. Я всегда знал, что Родина меня не оставит. Я буду ходатайствовать о досрочном присвоении вам очередных воинских званий... Да что званий! По Герою схлопочете!
Будущие Герои хранили жестокое молчание.
— В древних исторических хрониках зафиксировано мое безупречное поведение на высоком посту, доверенном мне партией и правительством... Вот, поглядите!
С этими словами бывший легендарный король вытащил из лохмотьев партийный билет. Шмурло резко выхватил документ из рук бывшего подопечного и подошел к его изучению самым внимательным образом.
— Нехорошо получается, Виктор Панкратович, — сказал он, последовательно изучив каждую страницу. — Уплата членских взносов в особо крупных размерах — за это у нас по головке не погладят...
— Не пойду! — заголосил вдруг Востромырдин. — Вот тут, на месте, расстреливайте, убивайте — не пойду!
— И в самом деле, — встрял маркграф. — Зачем это мы его с собой потащим? Чтобы от нас девушки шарахались?
— Хватит звенеть, — распорядился Деряба. — Виктор Панкратович, чем же ты в этой глуши, кормишься?
Востромырдин смутился, хотя глаза его вспыхнули хищным блеском и тотчас же погасли.
— Да так... Питаемся помаленьку...
— Вот и накормил бы земляков.
...Внутри огригата было и темновато, и сыровато, но вполне уютно. Некоторые внутренние органы чудовища Виктор Панкратович приспособил в качестве мебели — неприятно, конечно, да зато мягко. А какой стол он накрыл нежданным гостям! („Дураку.понятно — взятки берет, — определил Шмурло. — Потому что место удобное")..
Деряба не понял и спросил:
— Тебе что, и сюда пайку привозят?
Вместо ответа Востромырдин махнул неопределенно рукой. Он уже сообразил, что полковник и капитан здесь не при исполнении. А когда ему представили маркграфа, даже обрадовался:
— Так вот ты какой! Орел! Правильно я тогда на пленуме за тебя заступился — ведь эти сволочи-бароны исключения требовали! А я им внушил: нельзя так с человеком, с ходу, не разобравшись...
Маркграф смущался, благодарил незнамо за что.
Наконец наелись и напились, и Шмурло, скверно улыбаясь, обратился к королю:
— Я весь внимание, гражданин Востромырдин...
Виктор Панкратович побагровел, и в тот же миг прямо из сводчатой стены помещения свистнула струйка жидкости, ожегшей щеку полковника госбезопасности. Тот взвизгнул.
— Желудочный сок, — пояснил Востромырдин. — Растворю к чертовой матери и переварю. Я огригат или нет?
Было слышно, как оскорбленное чудовище в гневе колотит хвостом. После неловкой паузы сообразительный маркграф предложил выпить мировую. Хвост успокоился.
— И чего вы за мной увязались? — демократично спросил Виктор Панкратович.
Деряба рассказал про слесарей, которые в здешних условиях постепенно переродились в мифологические фигуры.