– Не знаю, – неуверенно сказал Борис, – она родилась девятнадцатого января.
– Так она Козерог. Это же прекрасно. Её знак как раз гранат. Как и у меня, хотя я совсем на другой стороне Зодиака – я Дева. Ты знаешь, в астрологии утверждают, что гранат способен рождать сильные страстные желания, которые, увы, часто оборачиваются против его владельца.
– А когда у тебя день рождения? – как бы невзначай спросил Борис, мгновенно подумав, что мог бы устроить Катержине как-нибудь подарок-сюрприз.
– Неважно… Двадцатого сентября…
Она повернулась к Борису и, глядя ему прямо в глаза, сказала:
– Очень не люблю сюрпризы на свой день рождения.
Борис уж было раскрыл рот, чтобы возразить и рассказать свою любимую историю, как он устроил жене день рождения – сюрприз, но тут же понял, что это явно неуместно в данной ситуации. Однако Катержина, осадив его благие намерения, не стала дожидаться ответа и, повернувшись к прилавку, уже тараторила о чём-то с продавщицей по-чешски. Та полезла куда-то под прилавок, вытащила оттуда маленькую коробочку и раскрыла её. Борис понял, что, какую бы цену ему ни назвали, он купит эти серьги. Женщины, чуть улыбаясь, смотрели на него.
– Сколько? – Борис полез за бумажником.
– Три тысячи крон.
Они с продавщицей пошли к кассе, но, подойдя, Борис вдруг положил бумажник на прилавок и, перегнувшись через него, спросил:
– А что-нибудь для этой девушки?
Продавщица пожала плечами и, повернувшись к Катержине, позвала её.
– Борис, она не поняла, что ты спросил.
– Нет, так, ничего – смутился он.
Катержина улыбнулась:
– Такой большой, а врать не научился. Вот беда, – и она раскатисто засмеялась. Смех её был настолько заразителен, что засмеялся и Борис, и даже продавщица захихикала неожиданно писклявым голосом.
Взяв покупку, они вышли на улицу, и Катержина потянула его дальше – в волшебный мир Праги. И опять они бродили по улицам, и опять наслаждались друг другом.
– Ты наверняка проголодался, – вдруг неожиданно остановилась Катержина. – Пора пообедать.
Они зашли в какой-то ресторанчик. Катержина сама сделал заказ, и Борису принесли нечто очень вкусное, ароматное, таящее во рту и в придачу прекрасное пиво. Он даже не спросил, что он ест. Ему было так хорошо, так уютно. Он предпочёл отдать всю инициативу этой женщине, слушать её, не спрашивая, подчиняться ей, следовать за ней. Вообще, в нём была эта черта – он не особо любил быть лидером. Хотя всю жизнь ему приходилось руководить людьми, принимать решения.
Немного отяжелев от прекрасного обеда, Борис предательски подумал о небольшом отдыхе, но его разомлевшие мысли были прерваны энергичным «Пошли дальше». И они отправились дальше, перешли через замечательный мост на другой берег Влтавы, поднялись по длинной улице, каждый дом которой был произведением искусства. Барочный монастырь, величественный готический собор в Пражском граде, малюсенькая улица с домами, словно вросшими в землю, – всё это пробегало перед глазами Бориса, не оставляя особого следа. Девушка, идущая рядом, – вот что было главным в его Праге.
Наступал вечер, тени становились длиннее, переплетаясь друг с другом, окутывая дома и улицы таинственной романтической красотой. Катержина и Борис присели на скамейку в каком-то огромном парке и вдруг замолчали. Этот парк, скамейка, наступивший вечер, зажжённые фонари – всё это разом поменяло атмосферу всего прошедшего дня. Так, во внезапно наступившей тишине, они просидели несколько минут. Борису вдруг показалось, что ещё минута и что-то оборвётся, что-то хорошее, светлое, что есть между ними, может испариться, улетучиться. Испугавшись этого, он буквально схватил Катержину и обрушил на неё град поцелуев. Она улыбнулась при первом же из них, но тут же подставила своё лицо под этот ураган ласк. Через минуту они уже не могли оторваться друг от друга. Борис попытался расстегнуть её кофточку, но Катержина, на секунду отпрянув раскрасневшимся лицом, прошептала:
– Милый, потерпи, мы же не дети.
– Поехали ко мне, – срывающимся голосом прошептал Борис.
– Нет. Мы едем ко мне, но чуть позднее.
– Как скажешь, – и Борис опять подчинился этой женщине. Он инстинктивно чувствовал: всё, что бы она ни предложила, будет лучше для них обоих.
– Давай походим, – предложила она, и Борис опять понял, насколько она права: сидение на лавочке сводило его с ума от желания обладать ей прямо здесь, в этом парке, оно сковывало его мысли.
Они опять гуляли, уже практически без слов, взявшись за руки, думая, скорее всего, каждый о своём. Наконец они вышли на какой-то широкий проспект, дождались трамвая и поехали, так же молча, изредка поглядывая другнадруга. Потом былатихая неширокая улица, их гулкие шаги, тяжёлая дверь подъезда, осторожный поворот ключа, крадущееся торопливое проскальзывание по длинному коридору, и, наконец, комната. Её комната. Катержина зажгла свет, и Борис огляделся. Обычная спальня: широкая кровать, тумбочки по двум сторонам, шкаф и трельяж. Ничего особенного, но это её территория, и она хотела быть с ним именно здесь, у себя, там, где она может позволить всё. Борис в очередной раз подивился уму этой женщины.
– Ну, – раздался её чуть насмешливый голос, – осмотрелся?
И она выключила свет. Время разума закончилось, наступило время страсти. И не для него одного. Казалось, из клетки выпустили тигрицу. Это была сумасшедшая ночь. Они были то необыкновенно нежны друг к другу, то вдруг яростно накидывались друг на друга, как будто самые первобытные инстинкты взрывали их изнутри. Он целовал её от кончиков пальцев на миниатюрных ступнях, поднимаясь всё выше и выше, чувствуя, как трепещет её тело от этих поцелуев. Она вдруг перестала быть той женщиной, которая вела его сегодня за собой, и превратилась в ласковую, податливую, угождающую всем его желаниям любовницу. Борис чувствовал себя богом, царём, Гераклом, супермужчиной, и всё это сделала она. Иногда, устав, он откидывался на подушки и проваливался в сон, но снилось ему то же, что происходило и наяву, – он овладевал Катержиной. Пять минут такого сна, он открывал глаза, и всё продолжалось снова. Время, казалось, перестало существовать. Ухнув в очередной сон, Борис проснулся от слов Катержины:
– Борис, ты должен уходить.
– Что? Почему? Который час? – Борис завертелся на кровати, пытаясь увидеть часы на стене.
– Неважно, – Катержина ловко соскользнула на пол, умудрившись на ходу завернуться в простыню.
– Ещё очень рано, – Борис попытался схватить её за эту импровизированную тогу.
Но она поспешно, даже резко дёрнула её на себя и стала собирать свои вещи, в беспорядке разбросанные по полу. Борис с некоторым изумлением смотрел, как девушка в течение буквально пары минут оделась. Он вдруг почувствовал, что выглядит довольно глупо обнажённым в постели рядом с полностью одетой женщиной, которая смотрела на него, чуть улыбаясь. Борис, стыдливо отвернувшись от Катержины, надел трусы и только тогда нашёл в себе смелость шагнуть к девушке:
– Нет. Ты… Я хочу…
Она сделала неуловимое движение головой, как бы отметая возможность компромисса в этом вопросе:
– Я прошу тебя – одевайся.
Борис был просто ошарашен, раздавлен. Он ничего не понимал, но послушно оделся и встал, вопросительно глядя на Катержину.
Она неожиданно сделалась необыкновенно серьёзной:
– Борис, сделай так, как я тебя попрошу. Сейчас мы выйдем из этой комнаты. Ты пройдёшь за мной. Умоляю тебя – иди осторожно и тихо. Я тебя выпущу и очень прошу тебя – не говори в коридоре ни слова. Выйдешь из дома, поверни направо, через квартал – трамвай. Он идёт прямо до твоей гостиницы. – Тут голос её задрожал, на глазах появились слёзы: – Дай я тебя поцелую, милый.
Борис судорожно пытался что-то сообразить. Он прижал к себе Катержину, начал осыпать поцелуями её губы, щёки с набежавшими слезами, глаза, волосы:
– Я не хочу от тебя уходить, я вернусь к тебе, я найду тебя – обещаю.
– Не обещай, – она вздохнула, казалось, всей грудью, – прощай.
И потянула его за собой, бесшумно открыла двери, повела его по знакомому уже коридорчику, куда, как он сейчас только увидел, выходили ещё две закрытые двери, осторожно открыла входную дверь, слегка подтолкнула Бориса на лестничную площадку и так же осторожно закрыла дверь.
Борис постоял пару минут, потом спустился на несколько ступенек, повернулся, посмотрел на номер квартиры. Сбежал вниз на улицу, внимательно всмотрелся в номер дома и название улицы, понимая, что всё это напрасно, что он никогда больше не войдёт в эти двери.
Он осматривал этот дом, пытаясь найти окна той квартиры, где провёл эту волшебную ночь, надеялся, что дрогнет занавеска и он увидит её лицо, но увы…
Борис повернулся и не спеша пошёл к трамвайной остановке. Было раннее-раннее утро. Ещё окончательно не рассвело, да и серые тучи, неподвижно нависшие над городом, добавляли в атмосферу начинающегося дня гнетущий сумрак.
«Хмурое утро», – усмехнулся про себя Борис, вспомнив почему-то название известного романа.
Потихоньку начал накрапывать дождь, и мужчина уже со злостью произнёс шёпотом: «И дождь смывает все следы», – ему вдруг вспомнилось название мелодраматического фильма времён его молодости. Он замотал головой, как бы пытаясь отогнать эти мысли: «Господи, какая чушь лезет в голову». Но вот подошёл трамвай, и Борис невольно вздрогнул: двадцать пятый номер – точно такой, какой останавливался возле его московского дома в пору его юности.
«Дежавю какое-то», – он опять мотнул головой и шагнул в открытую дверь.
В трамвае было светло и уютно, но Борис почти прижался лицом к стеклу, по которому стекали крупные капли дождя, и мысленно продолжал стоять там, на улице, под дождём, около захлопнувшейся двери подъезда.
Он услышал название своей остановки, вышел из трамвая и зашагал в сторону отеля, перебирая в голове события последних суток. Поворот направо, ещё немного – и вот она, гостиница. Дождь уже не хлестал, а моросил – противно и, казалось, неотвратимо. Борис поднял голову и увидел машину скорой помощи, въехавшую почти на тротуар. Неизвестно почему, но нехорошее предчувствие кольнуло его сердце. Он заторопился и уже почти в дверях столкнулся с двумя санитарами, вывозившими каталку с накрытым телом. Борис машинально посторонился, но тут же схватил одного из санитаров за руку: