И сейчас наблюдая, как юная учительница физики радуется успеху своих учеников, Эмилия Романовна вспоминала свой непростой 9 «А», первый и, как оказалось позже, последний класс, сдавший годовой экзамен на четыре и пять, все как один.
Это был диктант. Оценка шла в аттестат за основную школу, то есть за девять классов. Эмилию Романовну на экзамен не допустили. Поэтому для комиссии было удивительно вдвойне, что все написали хорошо. Комиссия в обратную сторону работала, выискивая ошибки, которых не было…
К моменту, когда Эмилию Романовну вызвал директор, она уже знала, что комиссия не сумела найти серьезных ошибок и все её ученики написали годовой диктант на хорошо и отлично.
Чтобы весь класс сдал экзамен без троек – редкий, если не уникальный случай. Поэтому по пути к кабинету директора Эмилия представляла, как её будут поздравлять, размечталась, что её наградят какой-нибудь грамотой или, возможно, даже премией, и уж точно будут хвалить и чествовать. Душа её радовалась за себя, за учеников, за школу, и улыбка одинаково нежно ласкала встречающихся в школьном коридоре коллег и учеников.
– Эмилия Романовна, как это понимать? Вы нам всю статистику ломаете! – с порога, словно ушатом студёной воды, окатил директор радостную учительницу. – У всех нормальных учителей и тройки, и четвёрки, и те, кто не сдал, тоже присутствуют, – выговаривал он.
На секунду Эмилия Романовна подумала, что директор шутит, и улыбнулась ему растерянно.
– Вы что думаете: я в шутки с вами играю?! Вы что хотите? Всю систему подорвать! К чему вы это?!
Учительница хотела возразить: «Ребята же старались…»
– Думаете: я по проверкам соскучился?! Или мне работы не хватает! Времени у меня много объяснять здесь элементарные вещи?!
Эмилия Романовна не могла поверить. Её не только не хвалили, не поздравляли: на неё кричали, словно она не учительница, чьи ученики всего несколько часов назад доказали профессионализм своего преподавателя, а нарушающая нормы поведения школьница.
– Вот посоветуйтесь здесь и сделайте, чтобы было как положено! – ткнув пальцем в лежащие на столе работы, подытожил директор.
Эмилия Романовна готова была расплакаться, но годы преподавания научили её скрывать за строгой учительской маской даже самые сильные чувства.
– Мила, понимаешь, если будет один сильный класс, то к другим учителям могут возникнуть вопросы, – ласково, стараясь успокоить, объясняла завуч Тамара Павловна, тоже понимая всю щекотливость ситуации…
Эмилия Романовна Тамару Павловну очень уважала за её профессионализм. Излишняя полнота завуча не портила, она придавала её облику какую-то уютность, от этого та казалась широкой души человеком. Но вот её слова дисгармонировали:
– Сама же знаешь: сегодня рекорд, а завтра норма… А смогут ли другие учителя добиваться такого результата?
– Но ведь ребята старались…
– Да, это так, но к другим учителям могут возникнуть вопросы…
Завуч помолчала секунду.
– Мила, ты подставляешь своих коллег под удар, весь коллектив. Не нужно так делать, – отрезала строго завуч. – А проверки? Ты подумала о том, что после такого эксцесса обязательно будут проверки?
В то время все боялись проверок, хотя бюджетники во все времена больше проверок боялись только смерти, а больше смерти – только потери работы…
– Да, бедные дети, они же так старались! – уже, едва скрывая чувства за учительской маской, сдавалась Эмилия Романовна.
А кому снизить балл? Бросать жребий? Возможно, это было бы самым справедливым решением, если, конечно, вообще в контексте этой истории можно говорить о справедливости.
Решено было поставить тройки двум мальчикам. Александру Николаеву и Павлу Арбузову. Эти мальчики по другим предметам учились на три, поведение подводило и т. д.
Эмилия Романовна даже спустя столько лет продолжала корить себя за то, что не отстояла своих учеников, за то, что согласилась: одна лишняя тройка в и без того «троечных» аттестатах Александра и Павла останется незамеченной.
– Света, ты такая молодец. Оставайся всегда такой же светлой! – Эмилия Романовна хотела сказать ещё что-то, но, как всегда, звонок прозвучал не вовремя.
Полина Люро
Я закончила МГТУ им. Баумана, работаю, замужем.
Начала публиковаться четыре года назад, пишу в основном рассказы в жанрах фантастики и мистики.
За Пушкина!
Мы все когда-нибудь постареем,
пусть же юмор и чувство собственного
достоинства не покидают нас
в любой ситуации…
На новом месте дед Данила чувствовал себя неуютно, он и раньше-то всегда переживал и терялся, попадая в незнакомую компанию, хотя на язык был скор и ядовит. А в нынешних обстоятельствах ему и подавно было не по себе – здесь, в чистилище, всё было совсем не так, как он представлял: огромные светлые залы на поверку оказались маленькими комнатками, соединёнными узкими коридорами с толпящимся и недовольным народом…
У входа его встретила мрачная особа с кислым выражением лица и, сунув в руки пачку бланков с карандашом, прогундосила:
– Заполняйте форму Прибытия, все девять листов, и не забудьте на каждом расписаться.
Она уже отвернулась, когда Данила сердито тронул её за рукав:
– А дальше куда?
Дамочка почти испепелила его взглядом.
– Ищите комнату № 136, там получите первую печать… – и её глаза злорадно сверкнули.
Дед тяжело вздохнул и подошёл к пробегавшему мимо парню с безумными глазами.
– Эй, малец, не поможешь?
Но тот странно дёрнулся и помчался дальше, что-то бормоча себе под нос.
Рядом раздался каркающий старушечий смех:
– Сразу видно, новенький. Не проси – не до тебя им, сам справляйся с этими бюрократами… – бабулька, больше смахивавшая на Бабу-ягу, приветливо улыбнулась ему щербатым ртом. – Ты посмотри, дед, сколько тут народа мается. Ничего не напоминает? Вот, вот… Некоторые не то что годами – столетиями справиться с бумажками не могут. А про загадочную комнату № 136 даже не спрашивай… Я вот думаю, может, мы сразу в ад попали, а?
Она невесело усмехнулась, растворившись в галдящей толпе. Данила опустил руки и осмотрелся: старушка не обманывала – такой разношёрстной публики он ещё не видел – старики в потёртых пиджаках переругивались с фигуристыми дамочками в шёлковых платьях, современные студентки, отчаянно флиртуя, строили глазки бравым гусарам, мушкетёры пинками выталкивали пролезшего в очередь парня с гитарой…
Данила почесал лысеющий затылок и чуть было не сплюнул на пол:
– Что за бред? Мало, что ли, мне при жизни мороки было, так ещё и тут?
Он похлопал по карманам нового, специально купленного на «этот случай» костюма в поисках сигареты и, ничего не найдя, только больше разозлился. Внутри расстроенного человека разгорался настоящий костёр недовольства, и, чтобы самому в нём не сгореть, надо было срочно выплеснуть быстро нараставшее раздражение.
Дед оглянулся и, довольно крякнув, подошёл к темноволосому франту в старинном костюме, чья высокомерная физиономия была ему смутно знакома и сразу не понравилась:
– Кто такой? Что-то ты мне подозрителен, парень…
Тип окинул Данилу презрительным взглядом, процедив сквозь пышные усы:
– Я – Жорж Дантес, убирайся, мужлан…
Радостно выдохнув: «Вот так повезло!» – дед от души отвесил ему крепкую оплеуху, сбив гордеца с ног. Не ожидавший подобного «противник», потирая быстро вздувающуюся щёку, возмущённо промямлил:
– Mon Dieu, за что?
Данила уже уходил, но, обернувшись, засмеялся:
– Не за что, а за кого – за Пушкина! Давно мечтал это сделать…
На душе полегчало, и, подумав, что даже в этом ненормальном месте можно найти что-то хорошее, старый учитель литературы прислонился к стене и начал заполнять первый лист…
Ольга Максимова
Журналист, художник.
После окончания факультета журналистики МГУ имени Ломоносова работала редактором в газете, на телевидении, радио. Благодаря своей профессии получила неоценимый опыт общения с людьми разных национальностей, возрастов, увлечений. Побывала в разных уголках мира.
Впечатления от поездок, наблюдения за жизнью людей, эмоциональные переживания получили своё отражение в рассказах, новеллах, пьесах, что стало естественным продолжением многолетней профессиональной работы журналиста.
Увлечение живописью – неотъемлемая часть её деятельности. Активный участник выставочных проектов Международного художественного фонда, членом которого она является.
Симфоническая поэма
Дирижёр взмахнул палочкой, и под звуки струнных, валторн, арфы перед глазами Веры с неожиданной быстротой стали мелькать картины её жизни. Музыка звучала с нарастающей силой то громче, то тише, как морские волны накатывалась на неё, поглощая полностью, не давая передохнуть.
Вера сидела в ложе бенуара и, казалось, уже не принадлежала ни себе, ни своей непростой и совсем не короткой жизни. Это был эмоциональный шквал, который пробивал насквозь, заставлял учащённо биться сердце и вспоминать давно минувшие годы.
Вера впервые слушала симфоническую поэму Сергея Рахманинова «Остров мёртвых», хотя была её ровесницей. Композитор написал своё произведение в начале двадцатого века, в год её рождения. Прошло уже больше семидесяти лет. Вера знала, что иногда музыка помогает художникам создавать шедевры живописи. На этот раз композитора вдохновил художник. Остров в Тирренском море послужил швейцарскому живописцу Арнольду Бёклину прототипом «острова мёртвых» для его одноимённой картины.
– Надо относиться ко всему в этом мире как к загадке, – любил повторять художник. И сам эти загадки создавал.
Рахманинов, не поклонник его творчества, был поражён картиной, но не оригиналом. Сергей Васильевич увидел репродукцию живописного полотна в чёрно-белом варианте. И зазвучала вечная тема жизни и смерти. Зазвучала мощно, завораживающе, пугающе, как будто автор предвидел войны, революции, гибель миллионов людей, всё то, что пережила эта маленькая, хрупкая женщина, которая застыла в ложе театра с закрытыми глазами, поражённая музыкой великого композитора, музыканта и тяжестью обрушившихся на неё воспоминаний. Картина Бёклина дала толчок к созданию поэмы. Но Рахманинов раскрыл эту тему по-своему. Вместо покоя и обречённости, тихой печали, изображённых на холсте, в симфоническом произведении зазвучала внутренняя нарастающая сила, отчаяние, драма, борьба за жизнь.