Он голову опустил, знаете, так бычок рожки выставляет, а у этого Степана и правда «рожки» – на кудлатости нестриженной над висками два завитка в разные стороны.
– Я вчера, гражданка Семирадова, ваши показания не записал. Давайте уж сейчас запишем.
Вот прямо сразу и гражданка. Обиделся.
Записал он мои показания и от чая с коньяком не отказался, и от тортовой кучи я ему здоровый кусман отвалила. Букетом закусывать не стал, врать не буду. О вчерашних событиях, тех, которых мне не досталось, Степан особо не распространялся, но кое-что я из него вытянула.
– Киднепинг? – спрашиваю.
– Скорее шантаж, – отвечает.
В общем, Вишнин отец, Прохоров, он какой-то чиновник, достаточно высокого полёта. И некие плохиши хотели, чтобы он бумаги подписал, чтоб им, значит, корзина печенья и бочка варенья отвалились. То ли госзаказы, то ли ещё какие сладости. А Прохоров не подписывал и денег не хотел. Ну они и решили на других клавишах Монтану сбацать.
– А чего это, – говорю, – чиновничья дочерь в свой колледж на метро мотается через полгорода, а не на «мазерати» с шофёром и группой поддержки в чёрных костюмах?
– На детский «мазерати» папаша-Прохоров не сбился, решил, что и на метро неплохо.
Прям фантастика, правда?
Вишня по-прежнему мотается на метро, и я тоже. Да, помимо баклажанного букета и муравьиного тортика мне с этой истории ещё один бонус откололся. Теперь по утрам мы со Стёпой едем на свои рабочие места вместе. Жаль только, после фразочки «Станция «Щёлковская». Конечная…» расставаться приходится. Но ведь это только до вечера.
Роман Стрельцов
29 лет.
Родился в небольшом городке Абай (Казахстан).
Сейчас проживает на Урале.
За плечами – художественная школа г. Ревды Свердловской области.
Стихи начал писать после армии; увлекся также музыкой, кино и художественным оформлением поэтических текстов.
Мотыль
Я помню, как-то в восемь лет
Смотрел на белый лунный свет:
В стекло стучал мотыль седой —
Хотел лететь к себе домой.
Я тихо встал, открыл окно
(Мои все спят, немудрено):
Мотыль блеснул крылом во тьме
И – на Луну, к своей семье.
«Вот это да! – подумал я. —
Чтоб в космонавты – мотыля?
Зачем вообще там строить дом?
Там нет цветов… или пальто…
Там только камни да песок,
А здесь – река, поля, лесок».
…С тех пор уж двадцать лет прошли.
Как жаль, что мы – не мотыли…
Наталья Стрельцова
Наталья родилась в Ревде. В шестилетием возрасте с семьей покинула Россию, уехав в Казахстан (сильно болел младший брат, врачи рекомендовали сухой и тёплый климат). В Казахстане окончила среднюю школу, Карагандинское культпросветучилище. Уже позже, вернувшись в Россию, окончила Челябинскую академию культуры и искусств. Библиотекарь – по профессии и призванию.
Писать начала с четырнадцати лет, первое стихотворение посвятила родному Уралу.
Птицелов
Поймал однажды птичку
Охотник-птицелов,
Пичугу-невеличку,
Размером с ноготок.
Ему взмолилась птичка:
«Охотник, не губи!
Взамен тебе я ценных
Дарю совета три:
Совет мой первый будет —
Не очень ты жалей,
Когда уйдёт, что было…
То не вернешь, ей-ей!»
Охотник любопытный
(Какой совет второй?)
Пичугу отпускает:
«Лети себе домой!»
Второй совет, взлетая,
Щебечет: «Фьють-фьюить!
Не веруй в то, охотник,
Чего не может быть!»
…Уселася на ветке:
«Смешной ты человек!
Во мне своё богатство
Ты потерял навек!
Ношу в своём я чреве
Каменья-изумруд —
Таких размеров яйца
Лишь страусы несут!»
Тут стал совсем невесел
Охотник-птицелов…
И ждёт он, чуть не плача,
Последних птичьих слов.
«О чём совет твой третий?» —
Уныло вопросил.
«А нужен ли он, третий,
Когда о двух забыл?»
Ему пеняет пташка:
«Ты пожалел о том,
Что волю даровал мне
И не вернёшь потом.
Так ты забыл мой первый
Совет: чтоб не жалеть,
Когда ушло, что было…
И грустно мне смотреть,
Как ты поверил, будто
Во мне, такой малой,
Каменья-изумруды
Поместятся горой…»
Карпенко Валерий Владимирович
Родился в 1960 году. Как все, учился и работал, и всё ещё жив…
Как Господь Бог дал, так и есть.
«…Однажды в Бишкеке далёком…»
…Однажды в Бишкеке далёком —
Чем славился древний Бишкек —
Однажды в арыке глубоком,
Однажды тонул человек.
Но, видимо, в общем и в целом,
Он плавать совсем не умел,
Но что-то для этого делал,
Чего-то при этом хотел.
И, видимо, в эту минуту,
А может, не в эту совсем,
Привиделось что-то ему там,
Что после привиделось всем.
И всё-таки, что непременно
Хотелось добавить ещё —
Не зная, не можно добавить,
Не зная добавить о чём, —
Когда на полях Заполярья
Просторы покроют снега,
Покроют зачем – я не знаю,
Но, видимо, это судьба,
А в солнечном древнем Бишкеке,
Где тонет сейчас человек,
Однажды в арыке глубоком,
Чем славится древний Бишкек…
А где-то в Мадриде далёком
Проездом бывал Пикассо.
Он что-то, конечно, предвидел,
Хотя, вероятно, не всё.
Хотелось сказать, но о чём же?
О многом хотелось сказать.
Я многое тоже не видел,
Хотя и хотел повидать.
В Мадриде, всё так же далёком,
Нечасто бывал Пикассо.
Что можно увидеть в Мадриде?
В Мадриде ни то и ни сё.
Я всё ещё тщательно бреюсь,
На что-то неявно надеюсь,
Надеясь неясно на что.
А это уже кое-что.
Надеюсь на что – не понять,
Чего у меня не отнять.
И всё же прекрасен Бишкек,
Где тает невыпавший снег.
Антон Каспров
Родился в 1955 году в небольшом городе Городке Хмельницкой области (Украинская ССР, ныне Украина). Окончил Мурманское мореходное училище Нарком-рыбпрома СССР (ныне Мурманский морской рыбопромышленный колледж имени И. И. Месяцева) и семнадцать лет ходил в море на рыболовных судах. Трудился шахтёром, литейщиком, строителем, объехал всю страну: от Заполярья до Сахалина. В 2000 году обосновался в подмосковном Долгопрудном, работает электромехаником.
К литературному творчеству пришёл уже зрелым сложившимся человеком. В произведениях автора отразились и его богатая биография, и опыт познания себя. Более всего тяготеет к лирическим стихотворениям пейзажной тематики, а также к философской лирике. Важное место отводит рассказам о море – и в поэзии, и в прозе.
Публиковался в альманахе Российского союза писателей. Вошёл в состав авторов «Антологии русской поэзии» за 2018 и 2019 годы. Сейчас работает над новой книгой «Грани», в которую войдут как стихи, так и проза.
Состоит в литературном кружке города Долгопрудного, организует поэтические вечера, встречи с читателями.
Номинант литературной премии «Наследие», премии имени Сергея Есенина «Русь моя» и национальной литературной премии «Поэт года». Награждён медалями «Александр Пушкин 220 лет», «Владимир Маяковский 125 лет», «Антон Чехов 160 лет» и «Сергей Есенин 125 лет».
Член Российского союза писателей.
Шторм
Небольшой рыболовный сейнер, раскачиваясь на волнах надвигающегося шторма, высоко задирая нос, с грохотом скатывался с волны, погружаясь корпусом в холодную, потемневшую от нависших туч пенистую воду.
– Вахтенный! Опустить конуса, поднять шары! – подал команду штурман стоявшему на руле матросу. – Ты смотри там, чтоб волной не смыло. Передвигайся между волнами, – предупредил спускающегося по трапу матроса, всматриваясь в карту промыслового района и прокладывая путь к ближайшему острову Шпицберген, месту становления на рейд с подветренной стороны.
Руль, выставленный на автопилот, поддерживал проложенный курс без вмешательства рулевого. Изредка поглядывая на волну, штурман подстраховывал рулевой автомат, пока вахтенный матрос не опустит на фок-мачте сигнальные знаки «работа с тралом» на «передвижение судна в сложных условиях».
Вахтенный матрос, по пути накинувший на себя непромокаемую брезентовую куртку с капюшоном, перебежками между ещё небольшими, перекатывающимися через палубу волнами, быстро добрался до фок-мачты, где на утке крепился фал, удерживающий сигнальные знаки. Открепив от утки фал и намотав его на запястье руки, чтобы не потерять при порывах ветра и болтанке сейнера на волнах, матрос начал крепить сигнальные шары ко второму концу фала. Шум волн, грохот якорных цепей и перегруженного встречными волнами дизеля заглушали выкрики штурмана, недовольного медленными, как ему казалось, действиями матроса в усиливающемся ветре и шторме.
В этот момент сейнер резко провалился в пустоту между волнами. Внезапно появившийся девятый вал накрыл сейнер мощной волной. Деревянный трап-настил на мостике приподнялся на боковину и с грохотом накрыл свалившегося с ног штурмана. Задрожавший в судорогах сейнер резко наклонило на борт и сильно отбросило в сторону. Лобовое стекло рубки, казалось, чудом выдержало удар многотонной волны.
Карабкаясь и удерживая равновесие, с ушибленным лбом, штурман бросился к рулю удержать направление сейнера на волну и обезопасить его от бокового повторного удара вала. Крепко вцепившись в руль, штурман всматривался в палубу бака, с которой скатывались остатки пенящейся волны. Палуба блестела чистотой, и никаких признаков ни такелажа, ни матроса не просматривалось.