Его слова потрясли Нибули. Даже он, позволявший себе насмешничать над стариками, боялся священных камней. Он знал, что смерть настигает каждого, кто покажет чуринги женщинам или непосвященным. Заметив нерешительность Нибули и ужас на его лице, белый вытянул из-за пояса блестящий нож и бережно положил его на землю. Потом вынул из кармана бутылку, отвернул пробку и как бы ненароком поднес ее к ноздрям юноши. Резкий аромат достиг даже тех, кто стоял в ожидании поодаль. Варнагери заметил, как вспыхнули глаза Нибули при виде вещей белого человека. Медленно-медленно Брэдли сунул нож обратно в ножны, завинтил пробку на бутылке и положил ее в карман.
Он тоже заметил вожделение во взгляде юноши. Похлопав себя по карману, Брэдли сказал:
— Вот что, парень, принеси хорошую старую чурингу ко мне, и я дам тебе эти штуки, понял?
Когда белый зашагал прочь, Варнагери спросил Нибули, о чем был разговор. И когда юноша рассказал, что белый предложил купить чурингу, Варнагери на мгновение потерял дар речи. Старейшины, стоявшие полукругом, глухо заворчали, а одноногий Кирили в сердцах метнул бумеранг вилги в том направлении, куда ушел белый. Варнагери попытался успокоить старейшин, сказав, что белый, наверное, уйдет на следующий день. Наконец мужчины разошлись по своим стоянкам, а сам Варнагери прилег у костра с ощущением какой-то странной тревоги. Эта тревога не проходила всю ночь.
Постепенно тишина опустилась над лагерем. Все крепко спали у костров. И лишь одна фигура виднелась темным силуэтом над тускнеющим огнем. То был Нибули. Долгое время он сидел неподвижно у маленького, сияющего в ночи пятна и смотрел в направлении палатки белого. Его тело напряглось и закостенело от внутренней борьбы, которая бушевала в сердце: желание заполучить сокровища белого человека боролось в нем с всепоглощающим страхом перед магической силой чуринги. Никакое влияние белых, никакое общение с ними не могло истребить этот леденящий ужас, вскормленный и стократ усиленный бессчетными поколениями предков, слепо веривших в то, что в чуринге заключена душа племени. Нетерпеливым движением Нибули швырнул на угли пучок сухой травы. Трава вспыхнула — быстротечно и жарко.
Глядя на костер, Нибули видел красивое лицо Джалмы в обрамлении пляшущих разноцветных огней. При мысли о ней его решимость крепла.
Нибули поднялся на ноги и внимательно вслушался в тишину над лагерем. Ни звука. Даже собаки крепко спали. Звезды указывали ему путь к священному хранилищу...
Утренняя звезда робко замигала над горизонтом, когда Нибули появился у палатки белого человека. Он стоял, дрожа от испуга и утреннего холода. С горящей головней в руке Нибули мог неутомимо прошагать хоть целую ночь, но без защиты огня темнота обретала отчетливые формы, в ней таились полчища деббил-деббилов (Деббил-деббилы (австрал. диал.) — злые духи ночи. (Прим. ред.)) .
Бесшумно приоткрыв полог палатки, Нибули позвал:
— Босс, я принес ту чурингу, что ты просишь.
— Уф-ф... Что такое? Кто здесь?
— Это я, босс... Нибули... Ты больше не говори громко. Могут это черные люди услышать... Я поймал чурингу, что ты просил.
Джим Брэдли высунул голову из палатки и увидел дрожащую черную тень. Он протер глаза, прогоняя сон.
— А ну, давай посмотрим.
— Не здесь, не снаружи, босс, — запротестовал Нибули. — Лучше я войду, босс. Может кто видеть здесь, снаружи.
Нибули огляделся.
Брэдли отвязал полог палатки. Нибули быстро проскользнул внутрь и, пока Брэдли возился с фонарем, принялся распаковывать покров из коры, скрывающий чурингу.
При виде плоского овального камня в глазах Джима Брэдли загорелся огонь удовлетворения. Да, это настоящая, старая чуринга, никаких сомнений на этот счет. Лоснящийся глянец ее поверхности — результат сотен и сотен протираний красной охрой, когда ласковые руки бесчисленных поколений старейшин ласкали камень, — блеснул в луче света. Глазом знатока Брэдли отметил и рисунок на камне — концентрические круги, нанесенные неглубокими, но точными и безошибочными штрихами. Брэдли прощупал рисунок пальцами.
— Ты знаешь и историю этой чуринги? — спросил он.
— Прости, босс. Я не знаю историю этой чуринги.
— А может, ты меня обманул... может, я и не дам тебе тот нож, — сказал Джим, окидывая цепким взглядом все еще дрожащего Нибули. При этих словах Нибули почувствовал, как панический страх тисками охватывает его тело, словно все его мускулы враз свело судорогой.
— Нет, этот настоящий, босс, совсем настоящий. Я не знаю эту историю. Этот камень от тотема змеи... а я жил долго там, на ранчо. Старики больше не рассказывали мне истории, — молил он.
— Да черт с ним... Бери, — сказал Джим. Он подтолкнул нож и масло для волос к Нибули. Тот схватил их и быстро исчез в проеме полога. Белый человек был настолько доволен своей удачей, что даже не заметил, как он ушел. Джим стоял в смутном, колеблющемся свете фонаря и потирал рукой черный налет на гладкой поверхности камня...
В шуме и суете нового дня, когда стойбище готовилось к охоте и сбору пищи, приготовления белого человека к отъезду прошли почти незамеченными. Только старый песенник Джимбала, который сидел на солнышке, вполголоса напевая ребятишкам истории племени, заметил, как опал белый шатер, и почувствовал облегчение. Присутствие чужестранца простиралось подобно темному облаку над мирным покоем и простой гармоничной жизнью племени.
Беспрерывно щебеча, женщины выходили на поиски еды. Мужчины окликали собак и сходились вместе для дневной охоты на кенгуру среди холмов на западе. Поначалу они двигались по тропе все вместе, но скоро развернулись веером по степи и пошли в разных направлениях. Нибули быстро шагал впереди и, когда почувствовал, что значительно обошел остальных, резко изменил направление и повернул в сторону. Обойдя подножье холма, он подошел к небольшому возвышению, с которого видно было долину и женщин, копающих землю в поисках пищи. Нибули притаился за кустом, поджидая, пока Джалма отойдет подальше от остальных. Затем, приложив ладонь ребром ко рту, он издал долгий и мягкий свист — крик лесного голубя. И тотчас Джалма подняла голову и стала потихоньку двигаться в его направлении. Когда она подошла к кустам, Нибули едва слышно, почти шепотом произнес ее имя. Джалма, не замеченная никем, мягко скользнула за куст...
Когда она собралась уходить, Нибули задержал ее. Он вытащил из-за чахлого куста бутылку с маслом для волос, открутил пробку и дал Джалме понюхать.
— Это тебе.
Джалма вдохнула сладкий запах — о, никогда, никогда она не нюхала ничего столь неотвратимо манящего! Даже голова закружилась от радости.
Нибули неловко налил немного жидкости себе на ладонь и провел ею по волосам Джалмы. Ах, как приятно было ощупать ее затылок и ее волосы, легкие и ласковые, как дуновение бриза! И Джалма, в точности повторяя его движения, втерла немного масла в волосы любимого. Потом закрыла бутылку и положила ее на дно своего блюда — питчи, под груду корней, собранных ею в долине. С улыбкой она взглянула в последний раз на Нибули и стала спускаться с холма к остальным женщинам.
Нибули смотрел ей вслед. Радость переполнила его сердце. Старики говорили, что Джалма не может быть его женой. «Если ты осмелишься нарушить закон, с племенем случится что-нибудь страшное». Но выходит, что они не правы... Ведь ничего с нами не случилось. Когда он повернулся, чтобы поднять копье, то увидел след Джалмы в песке. И, повинуясь внезапному порыву, он поставил свою ногу поперек ее следа, начертав на песке знак двух любящих сердец, а потом быстро повернулся и зашагал через степь в направлении общей охоты...
Варнагери провел ночь, полную страшных снов и плохих предзнаменований. Он и спать-то лег, терзаемый страхами, и сон ему приснился плохой: священная змея погибала, раздавленная каблуком белого человека, который смотрел с усмешкой, как извивается в агонии ее бессильное тело. Варнагери проснулся с ощущением удушья и с жуткой болью, тисками сдавившей голову. Он встал и пошел по лагерю, а в ушах его звучали знакомые голоса сплетничающих женщин.
Он искал Нибули, но того не было среди охотников. Обуреваемый подозрениями, он стал внимательно осматривать землю вокруг лагеря. Так и есть, на земле ясно отпечатывались уходящие в степь следы. Следуя за ними, он заметил, что внезапно следы повернули в сторону почти под прямым углом. Варнагери остановился, пытаясь сообразить, что бы это могло значить. Потом крикнул остальным охотникам.
— Я посмотрю здесь... Будет больше удачи, если попробовать в одиночку.
Он услышал, как они что-то прокричали в ответ потом подождал несколько минут, пока они исчезли из виду, и пошел по следам медленно, но неуклонно. Он дошел до того места, где Нибули и Джалма встретились, и остановился с безошибочной уверенностью и стал искать на земле знак двух влюбленных сердец.
До его слуха долетел бешеный лай собак. Потом он различил жалобный стон и снова лай и понял, что Нибули поразил копьем животное и сейчас отбивал тушу от осатаневших собак.
Теперь Варнагери спешил, он перешел на ровный, плавный бег. Скоро из-за поворота тропы показался Нибули, который шел навстречу, таща на плечах кенгуру. Собаки бежали за ним по пятам, подпрыгивая и возбужденно тявкая. Когда Нибули подошел ближе, Варнагери уловил вдруг слабый запах масла для волос. Сердце его забилось быстрее, ибо он узнал запах, таившийся в той бутылке, что белый предлагал вчера Нибули. Леденящий ужас закрался в душу. Каким образом Нибули заполучил масло? Он ведь сам сказал вчера, что белый отдаст его лишь в обмен за каменную чурингу?
Мысли смешались в голове Варнагери. Нет, он ни за что бы не поверил, что мужчина его собственного племени... посвященный... пусть даже такой насмешник, как Нибули, мог стать предателем, способным украсть душу и сердце всего племени. Следовало все выяснить немедленно, пока еще можно вернуть чурингу, прежде чем белый увезет ее навсегда. Он содрогнулся при мысли о том, что произойдет с племенем, если то, чего он страшился всей душой, окажется правдой.