Денис Лукьянов, Ольга Птицева
Родился в Москве, окончил Институт журналистики, коммуникаций и медиаобразования МПГУ.
Писатель, журналист, книжный обозреватель, контент-редактор издательской группы «Альпина». Пишет для журналов «Юность», «Прочтение», «Литрес Журнал». Ex-обозреватель эфира радио «Книга», работал в ГК «ЛитРес».
Писательница, поэтесса, преподавательница школ литературного мастерства CWS, Band. Авторка романов для молодых взрослых. Суммарный тираж больше 150к экземпляров. Уверена, что миром правят истории. Адептка пригородных электричек и бытовых мелочей. Сотрудничает с издательствами Popcorn Books, «Поляндрия NoAge», «Альпина. Проза», сервисом «Яндекс. Книги», резидентка Дома творчества Переделкино. Роман «Там, где цветет полынь» стал основой для одноименного сериала.
Ольга Птицева: «Желание объяснить человеческую жестокость потусторонним – наш культурный паттерн»
Ольга Птицева – автор разножанровых романов. В 2023 году у писательницы вышли антиутопия, психологический триллер и сиквел мистического романа «Там, где цветет полынь», экранизированного сервисом KION. Поговорили с Ольгой и выяснили, почему потустороннее – идеальный паттерн российского сознания, как изменились современные антиутопии, насколько выматывают поездки по книжным фестивалям и каково работать с большим количеством издательств одновременно.
– Ты автор многих издательств: «Альпина. Проза», «Поляндрия NoAge», Popcorn Books и не только. Упрощает это жизнь автора или усложняет?
– Я тут всегда дурацки шучу, что я – литературная полиаморка! У каждой книги, особенно если автор пишет разножанровую прозу, должно быть свое издательство, куда текст подойдет. Я очень ценю, что и мои издатели, и моя агентка Галя Бочарова спокойно относятся к тому, что я заканчиваю проект и говорю: «Так, ребята, я хочу вот эту книжку издать там-то. Я вас всех очень люблю, но сейчас буду попробовать в это издательство». Есть в этом какая-то смысловая концептуальность. Здорово, когда книга органично встает в портфель издательства и хорошо смотрится со всеми другими текстами этой редакции. В то же время такой подход помогает перемешивать аудитории. Я знаю, что есть костяк моих читателей, которые пойдут за мной куда угодно! Включая, может быть, даже условную жанровую редакцию «АСТ». Кто знает, что ударит мне в голову в следующий раз? К тому же мне всегда любопытно знакомиться с лояльной читательской аудиторией разных издательств и смотреть, найдем ли мы точки пересечения. В такой «многоиздательской» ситуации я вижу большую писательскую свободу и очень благодарна всем, кто меня поддерживает на этом пути. Здесь много коммуникативных сложностей. Становится больше проектов и редакторов. Часто все происходит одновременно. Сейчас у меня несколько параллельных релизов: бумажное издание «Края чудес» выходит в «Альпине. Прозе», «Рэм», продолжение «Там, где цветет полынь», – в Popcorn Books, а еще мы приступили к редактуре продолжения «Двести третьего дня зимы». Есть планы поработать дальше с моим дорогим сервисом «Яндекс. Книги». Мы уже задумывались о новых проектах на 2025 год. Какая это масса коммуникаций! Я очень благодарна агентке Гале, потому что она берет на себя большую их часть: все, что связано с договорами, логистикой и прочее.
Так что, если коротко: разные издательства – это интересный путь! Мне самой очень любопытно, к чему это приведет. А вдруг мы объединимся в одного большого монополиста?
– В мегахолдинг, да-да!
– В мегахолдинг, который будет бороться с другим мегахолдингом! И про это Netflix снимет какой-нибудь байопик.
– Прозвучало практически как «Годзилла против Конга». Ты перечислила кучу проектов, которые реализуются сейчас. Чем больше проектов, тем больше писательская ответственность? Ты ее ощущаешь?
– Да, это как в том анекдоте: пойдешь на бал, когда разделишь вину и ответственность и переберешь вину и ответственность! Я работаю не просто с историями, а со смыслами. Писательство – формирование ценностей и передача их в пространство, где они начинают жить свою жизнь, как-то откликаться или не откликаться у аудитории. Я сама читаю много разных текстов. Понятно, что и для меня это тоже не всегда приятный процесс: это встреча с чужими ценностями и чужим голосом. В этом ключе я чувствую особую ответственность за собственные книги. И в то же время прекрасно понимаю, что не всесильна – никакой я не демиург. Поэтому несколько отделяю от себя то, что происходит с романом после завершения работы. И несколько месяцев, которые новинка готовится стать книгой из моей рукописи, – хорошее время для сепарации от нее, потому что поле читательских интерпретаций бескрайне, любое слово может быть понято другим человеком как угодно. Есть мой опыт, есть моя точка зрения, бэкграунд, психологическое состояние. А есть мои читатели, и они – абсолютно другие люди. Понятно, ответа на вопрос «Что же хотел сказать автор?» не существует. Я до сих пор не всегда уверена, что я хотела сказать. Да и хотела ли что-то.
– У тебя недавно вышел «Край чудес» в качестве аудиосериала в «Яндекс. Книгах» и в «Альпине. Прозе» в виде бумажной версии. Это переиздание, текст сильно пришлось переработать. При этом я знаю, что не все проекты ты готова переделывать. «После огня» пока точно не собираешься переиздавать. Как ты определяешь, что готова переделывать, а что нет?
– Это примерно как смотреть свои фотки со времен, когда ты неловкий подросточек с дурацкой прической. Дилогия «После огня», вышедшая в «АСТ: Mainstream» в далеких-далеких 2015–2016 годах, была моей первой ступенькой. Стилистическая, художественная и сюжетная редактуры могли быть лучше. И этичный, гуманный, осторожный, профессиональный редактор мог сделать эти книги лучше, но в итоге этого не произошло. Мне с моим не повезло. Получился ученический текст. Я восхищаюсь коллегами, у которых первая книга выходила классная, сформировавшаяся. В то время я, правда, и сама была весьма юная. Тексты получались очень романтичные, поэтичные, метафоричные. И от той девочки до меня мне сегодняшней – огромный путь. Пересечений не осталось. Просто не представляю ситуации, в которой я была бы готова вернуться к этим текстам и что-то с ними сделать. Я считаю, что роман «Там, где цветет полынь» был по-настоящему моим дебютным, а «После огня» – это такая тренировочка, почти как растяжечка. Возможно, этому не нужно было становиться книгой. Но тут я к себе несправедлива. Как-то заглянула на LiveLib и увидела, что дилогия живет: люди до сих пор пишут какие-то разборы, анализируют поступки героев, рисуют фан-арты. Это ужасно трогательно, но возвращаться к тексту я не готова.
– Мы с тобой сегодня уже начинали говорить про «Двести третий день зимы». Я бы сказал, что он демонстрирует новый формат антиутопий, где фокус сделан на внутреннем мире героя, а не на страшном социальном мире будущего. Как думаешь, это так?
– Я для себя разделяю антиутопии на два вида. Первый связан скорее с жанром научной фантастики: там автор досконально прорабатывает систему мира, его правила, законы, историю. Часто это техногенные антиутопии, где смысл технического прогресса свелся к уничтожению свободы отдельно взятых людей. С другой стороны, есть антиутопии-метафоры, в которых ситуация давления строя над свободой человека – скорее фон. И главная задача автора – поговорить о том, как человеку в этом живется и как он пытается себя сохранить. Для меня в работе над романом главным ориентиром была книга «Полиция памяти», вышедшая в «Поляндрии NoAge». Там мы не знаем предысторию происходящего с героями, зато досконально разбираемся с тем, как им живется в наступивших обстоятельствах. Такой подход интереснее, потому что мне довольно сложно читать техногенные антиутопии, но ужасно интересно смотреть и думать, как живется человеку в тоталитарном антиутопичном строе. Поэтому работа над «Двести третьим днем зимы» и над продолжением, «Весной воды», которую мы сейчас редактируем, – это работа именно над рефлексией героев, а не над тем, как они оказались в мире вечной зимы. Кому-то из читателей это понравилось, а кто-то продолжал задавать вопросы: но как же так, зачем правительству все это, как не рухнули все общественные системы? Я блаженно улыбалась и говорила: «Я не нашла ответа». Может быть, вы найдете, тогда и поговорим. Просто мне было важно совсем другое.
– Ты часто говорила в интервью, что та самая метафора вечной зимы – это очень хороший образ, или паттерн, если угодно, который отзывается в нашем культурном коде. А какие еще образы или нарративы ты бы выделила?
– В целом – нечто потустороннее. Такое, что до конца невозможно сформулировать, оно не обращается в материальное чудище. То есть, условно, это некая сила, влияющая на сознание людей, превращающая их в жестоких, плодящих ненависть и насилие существ. Здесь мне на ум приходит «С ключом на шее» Карины Шаинян и «Последний день лета» Андрея Подшибякина. Это хорошие примеры историй, где существует некая хтоническая сила, сводящая всех с ума, и из-за этого люди ведут себя жестоко. Как будто вот такие образы заложены в нашем культурном коде. Когда происходит что-то очень жестокое, особенно в большом масштабе, сразу хочется найти причину таких действий. Нам сложно верить, что люди сами по себе могут быть настолько жестокими друг к другу. Становится очень страшно. Мы задаемся вопросом: как так вышло? Мы ведь все были маленькие, любили собачек и кошечек, хотели, чтобы мама держала нас на ручках. Как такой человек, допустим, спустя 30–40 лет мог стать насильником? Наверное, его свела с ума какая-то хтоническая сила. Желание объяснить человеческую жестокость потусторонним – наш культурный паттерн.
– Какое-то время назад в писательском комьюнити было горячее обсуждение двух тем. Во-первых, современные романы становятся меньше в объеме, и это не есть хорошо. Во-вторых, авторы слишком много ездят на выступления и фестивали, отчего перестают быть на сто процентов писателями. Начнем с первого. Все твои романы весьма компактны. Объем как-то влияет на текст?
– Я помню это обсуждение! Оно мне показалось странным. В таких случаях обычно я думаю: вам реально больше не о чем поспорить? Мне объемы романа абсолютно без разницы. Главное, чтобы читать было интересно. И чтобы хватило места истории. Я всегда думала, что как раз пишу слишком цветасто и объемно, и лучший путь улучшения таких текстов – это как раз их высушивание. Мне нравится, когда книги получаются не такими большими, тогда смысл становится более сконцентрированным. Но если роман, например, смыслово большой, пусть он и будет большой. Если поменьше, пусть будет лаконичным! В процессе работы над текстом про это нужно минимально думать. Главное слушать себя и аудиторию. Да и в целом, если помыслить культурологически, мы ускоряемся во всем. Нам нужен быстрый дофамин. Наверное, поэтому короткие тексты заходят чуть лучше.
Мы сейчас говорим, и я вспоминаю детали того скандала, о котором ты упомянул. Укор был в сторону того, что писатель хочет побыстрее закончить книгу, чтобы потом надеть красивое платье и поехать на фестиваль. Вот это меня тогда задело! Я считаю, что хейтить писателей за их желание побыть публичными – несправедливо. Большую часть моих сил сейчас забирают путешествия, рабочие командировки в том числе, и не всегда это суперприятное времяпрепровождение. Когда обнаруживаешь себя в ночном поезде Краснодар – Ростов или Ростов – Волгоград и думаешь о том, что твое лицо стало жутко прыщавым от смены воды шесть раз за неделю, то, согласись, это не похоже на приятный бон вояж. Скорее на довольно сложную работу. Такой хейт – некоторая мизогиния. Мне тогда хотелось сказать: «Ребята, давайте мы не будем бить друг друга ногами хотя бы за это. У нас есть куда более серьезные темы для розни».
– Второй мой вопрос как раз был про твои поездки. Насколько они выматывают и выбивают из писательского ритма? Или, наоборот, заряжают?
– Сейчас я взяла паузу. Поняла, что лето было слишком насыщенным. Надо немного отдохнуть. В конце концов поработать с текстами не в аэропортах и на вокзалах, а дома. Но поездки – это в первую очередь огромное количество поддержки, получаемой в процессе. Встречи с читателями – счастье. Невероятно: иногда впервые можно приехать в незнакомый город, а у тебя там вдруг целая семья! В поездках у меня появилось огромное количество друзей. А команды независимых книжных – это просто лучшие люди Земли. Недавно я была в Калининграде на заседании феминистического книжного клуба. Мы разговаривали про «Двести третий день зимы». Это было невероятно ценно и очень радостно. Еще успела вместе с литературным критиком Максимом Мамалыгой съездить в Краснодар поддержать погорельцев из книжного магазина «Чарли». Это все про жизнь внутри книжного комьюнити, и я это очень ценю. Все мои командировки дают мне много сил и радости, а еще я получаю огромную обратную связь. А потом я вижу, как мои тексты выходят в топ продаж тех независимых книжных, где я была в гостях, и понимаю, что это все правда работает на аккумуляцию людей, союзников и единомышленников.
– Мы сегодня с тобой вспоминали много твоих книг. Какие из всех написанных считаешь самыми экспериментальными, необычными?
– У меня есть один странный текст. Повесть на «Литресе», «Фаза мертвого сна». Когда я до сих пор вижу какие-то отзывы на него, то думаю: «Боже, он правда еще где-то доступен!» В целом мне кажется, что все мои эксперименты в итоге находят своих читателей. Мне это очень лестно, приятно и ценно. В ближайшем будущем выйдет несколько рассказов в разных сборниках. Мне проще экспериментировать на небольших форматах. Хотя «Край чудес» именно в виде литературного сериала для меня тоже был большим экспериментом. Концептуально и композиционно текст сильно менялся по ходу переработки его в литературный сериал. К тому же это была еще и командная работа, потому что меня очень поддерживали и Ксения Грициенко, и Елена Васильева из команды «Яндекс. Книги».
– Мы в самом начале говорили об Оле образца «После огня» и Оле нынешней. Ты, допустим, лет 5 назад, и ты сейчас: это два разных человека, писателя?
– В 2019 году я довольно громко и со скандалом ушла из редакции «АСТ: Mainstream». Мы с моими дорогими коллегами объединились в «Ковен Дур», окололитературный подкаст, и начали его активно записывать. Выпустили первый сезон, где в своей абсолютно хулиганской манере рассказывали о том, как сложно живется молодому начинающему автору, особенно если он попадает в жернова монополиста. И мне кажется, что мы делали революционную штуку: предлагали коллаборации всяким литературным ребятам, ходили в гости к Галине Юзефович и ели там пирог, записывали подкаст. Чего только не делали! Это было абсолютно рок-н-ролльно, и я вообще не представляю, откуда у нас были силы, потому что мы писали книги, делали театрализированные встречи с нашими читателями, и все своими силами! Одновременно с этим раз в неделю публиковали выпуск «Ковена Дур». Короче говоря, мы были очень крутыми ребятками. Ездили друг к другу в гости, ходили в театр, носили красивые платья, пили красное вино. Было очень-очень много сил и желания. А еще непонимание, как эти желания реализовать. Кожа была лучше, мешки под глазами были меньше, здоровья было больше. А еще, мне кажется, мы были довольно драматичными драма-квинами. Все казалось нам таким максималистичным. Сейчас я, наверное, куда более спокойная и прагматичная. В общем, уравновешенная. Если говорить именно с писательской точки зрения, то в те годы я писала и издавала «Там, где цветет полынь» и как раз нащупывала свой голос. Мне тогда очень хотелось выходить в независимых издательствах, быть частью молодой, активной, любящей свое дело команды. И конечно, я даже подумать не могла, что в итоге так все и сложится! Что будут ковид, закрытые границы. Что мир схлопнется и станет столь стремительно меняться прямо у нас под ногами.
Кажется, моя карьера за пять лет стала такой, о какой я мечтала в 2019 году. Конечно, тут хочется убрать все «но» и сказать: как здорово, что так все сложилось. Но это такие «но», которые не убираются, к сожалению.