Родился в Москве, окончил Институт журналистики, коммуникаций и медиаобразования МПГУ.
Писатель, журналист, книжный обозреватель, контент-редактор издательской группы «Альпина». Пишет для журналов «Юность», «Прочтение», «Литрес Журнал». Ex-обозреватель эфира радио «Книга», работал в ГК «ЛитРес».
Приключение на двадцать минут, но с последствиями: книжные новинки
Однажды та, кого мы бы назвали Гердой, потеряла своего Кая – неродного брата, в которого была влюблена. Его забрала та, кого мы назвали бы Снежной королевой, – одна из фейри. Но она готова дать Герде шанс. Если девушка сможет прийти в ее владения и забрать Кая с его согласия, он будет свободен. Герда получает волшебный компас и клянется не говорить ни с кем, кроме тех, на кого тот укажет. Она встречает Чародея, отказывающегося называть свое настоящее имя, и продолжает путь с ним – в его жизни та, кого мы назвали бы Снежной королевой, тоже сыграла не последнюю роль. Впереди – опасности, но, что важнее, встречи; встречи, меняющие понимание не только коварных – коварных ли? – планов королевы фейри, но и себя самих. Как видите, сюжет «Белой Королевы» пересказать можно весьма компактно. Однако все дело здесь далеко не во внешнем движении, а во вставных историях, замедляющих текст, метафорах и мастерской стилизации.
Новый роман Евгении Сафоновой – словно волшебный сундучок, сделанный из фрагментов других сундучков (утка в зайце, яйцо – в утке, и далее по схеме): получившаяся мрачная сказка работает благодаря деконструкции сказочного же канона и новому прочтению (с большей долей психологизма) классических персонажей: от Золушки до красной Шапочки и Румпельштильцхена. Все это к тому же связано кельтской мифологией, легендами о фейри, в которых Евгения Сафонова знает толк – уже не первым романом показывает, что копает до первоисточников. Но все же, если посмотреть шире, «Белая Королева» – развернутая метафора жизни после внутреннего коллапса, и не важно, чем он был вызван: внутренним, потусторонним или социально-политическим. Герои Евгении Сафоновой – все те, что рассказывают сказки главной героине, – топчутся на хрустальных, режущих ступни осколках собственных судеб: одни теряют любимых, другие – семью, третьи – себя. Чтобы как-то примириться с болью, они обращаются к чудесам – проблема лишь в том, что любое чудо может оказаться темным. Как узнать, что это: злые происки фейри или последствия собственных решений? Ведя Герду через все стадии горя, заставляя проживать чужие печальные истории, Евгения Сафонова все же приводит ее к свету: пусть он ранит и слепит до боли в глазах. Такова его природа. Это свет прозрения, знания. Он спасителен – и губителен для тех, кто не способен примириться с правдой.
Евгения Сафонова, помимо прочего, прекрасный стилист. «Белая Королева» – текст великолепно ритмизированный; такой прием помогает загипнотизировать читателя, вогнать его в необходимое, мрачное настроение. Бывают романы-эмоции, а бывают те, что транслируют определенное психологическое состояние, – этот как раз из таких. Следя за приключением героев, читатель постепенно растворяется в напевности вставных рассказов и теряется в мороке фейри. Чувствует всю боль персонажей, слышит звон каждого разбитого сердца – и в конце концов выходит к свету. Ослепит ли он его или заставит пробудиться?
«Ты была так прекрасна, когда я впервые узрел тебя – у меня и сейчас не хватит слов, чтобы описанное соответствовало истине. Ты будто явилась из всех песен, что я любил; из тех снов, что я не видел, но мечтал увидеть; из книг, что тогда я еще не читал.
Ты вернула мне голос, когда мир хотел оставить меня немым.
В твоем белом дворце вечность ледяными осколками стелется под ноги. Перебирая эти осколки, будто они могут сложить ответы на вопросы, что когда-то так меня мучили, я чувствую себя богаче, чем когда-либо в мире людей.
Пока моя память о прошлом жива, я запишу то, что еще помню. Ты подарила мне место подле тебя и твоего трона, чтобы я пел тебе, – а мои песни рождались из боли, оставшейся среди смертных вместе с прежней жизнью.
Я рад, что отринул ее.
Да только лучшие песни рождаются из боли, хотим мы того или нет».
У Саши в жизни все не так просто: она рассталась с парнем, учится на журфаке и пытается попасть на стажировку в крутую компанию. А еще Саша вечно, как говорится, «загоняется»: рефлексирует об отношениях, которые теперь в прошлом, оказывается недовольна то внешностью, то своим творчеством. Подруга советует ей скачать приложение для онлайн-знакомств. Изрядно выпившая Саша соглашается и понимает, что… приложение создано для флирта и секса без обязательств. Но это еще полбеды. Вскоре незнакомец начинает писать сообщения садистского характера. Он не останавливается. Более того, кажется, следит за Сашей в реальной жизни. И всегда где-то рядом. Можно ли от него спастись? Да и… нужно ли? Или даже такое внимание – самое извращенное – вскоре вызывает зависимость?
Новый роман Дарины Стрельченко, как водится, написан на стыке жанров: с одной стороны, это мистический триллер об интернет-сталкере с садистскими наклонностями (или, если угодно, об интернет-маньяке, почти невидимом, слившимся с сетью и приложением для знакомств), будто продолжающий тренд гремевшего сериала «Олененок». С другой – это роман взросления, где становление героини – стажировка в престижной компании и учеба на журфаке – осложнено онлайн-преследованием. Впрочем, до последнего непонятно: действительно ли сталкер всегда рядом с Сашей, как он заявляет, или это – простая уловка? Дарина Стрельченко уже не первый раз обращается к мистике; не первый раз ее герои доходят до грани помешательства. В «Не бойся меня» Стрельченко использует безотказные приемы, постепенно становящиеся частью ее авторского метода. Во-первых, большое место уделено ритмике текста. Сообщения маньяка – что реальные, что застрявшие в голове главной героини, – создают эффект капель воды, медленно падающих в закрытой комнате: доводят до предела, оголяя нервные окончания читателей. Во-вторых, в тексте важны вкусы и запахи – они, почти всегда резкие, зачастую неприятные (от фисташкового латте до духоты метро), сгущаются, обволакивают и капельками кислоты оседают на тех самых оголенных нервах, вызывая еще большее неприятное возбуждение – как от ощущения нарастающей опасности. И именно на постепенно растущем у Саши и читателя чувстве тревоги построен весь текст. Сюжетно роман раскачивается достаточно долго; можно было бы сказать, что «Не бойся меня» – этакое «Психо» на современный лад, но первую половину текст слишком зависает в бытовых деталях. Арка условного «взросления» мешает событиям разогнаться. Кажется, тексту стоило быть максимально adult, уходить от линии взросления. Это пошло бы ему на пользу. В любом случае, чем дальше – тем выше ставки. Тем страшнее за Сашу – и за себя.
«Не бойся меня» – роман в первую очередь о борьбе с внутренними демонами. Имя им – Боязнь Быть Несовершенным Во Всем. Не важно, что тебя не устраивает – внешность или результаты творческих экспериментов. Рано или поздно демоны материализуются. Какую форму они примут – неясно; быть может, окажутся неуловимыми сталкерами-маньяками. Работая прежде всего с внутренним миром героини, Дарина Стрельченко как бы выворачивает его наизнанку: и все тревоги Саши оказываются спроецированы на мир вокруг нее. Как там говорят? Мысли материальны. Вот и происходящее можно назвать плодом этих навязчивых мыслей. Роман компактно помещается в формулу, сказанную героем-маньяком: «Страх и эйфория»; именно это – две главные и, казалось бы, несовместимые эмоции, которыми пропитан роман. Химическая реакция – смертельна. Ведь смесь эта, столь обожаемая сталкером и столь отторгающая обычных людей (ведь она противоестественна), оказывается горючей, легко воспламеняемой. И приводит к пожару. Прежде всего – внутри.
«Я делаю еще несколько попыток отвлечься. Несколько упражнений на концентрацию внимания – естественно, на другом предмете. Встаю, ухожу, наливаю чай. Возвращаюсь.
Память против меня. И ты против меня. Я сам против себя, и мне сложнее обычного справиться с воспоминаниями этим вечером.
Часы показывают начало пятого, и за окном вот-вот рассветет, когда я закрываю ноутбук и сажусь на диван. Проходит минута, другая, третья. В квартире надо мной что-то падает, звенит будильник, а затем кто-то бежит, стуча по полу шлепанцами. Я открываю глаза, вдыхаю и выдыхаю. Встаю. Включаю ноутбук. И аккуратно отклеиваю с экрана стикер. Закрываю глаза, считаю до десяти, ни на что не надеясь. Открываю глаза и узнаю́, что тебя зовут Саша. Саша Тернова.
Саша.
Ты в ловушке.
И я в ловушке.
Все».
На первых страницах романа главный герой, Джо Турнье, понимает, что позабыл всю жизнь, кроме последних нескольких часов. В клинике выясняется, что он – раб богатого господина (в альтернативной реальности, где Франция победила в Наполеоновских войнах, рабство – дело нормальное), хотя многие принимают его за одного из террористов. И вот герой получает открытку, которая ждала его почти восемьдесят лет. На открытке – маяк. Проблема в том, что построили его совсем недавно. Получив вольную, спустя время – уже подрастает его дочка – Джо отправляется на этот маяк и… попадает в прошлое, где за ним начинается настоящая охота. А он начинает охоту на собственную память.
В новом романе Наташа Пулли не изменяет себе и действует по заранее заготовленному сценарию: помещает несколько отрешенного от мира и общества героя (в данном случае – из-за потери памяти) в альтернативно-исторические события, где ему приходится узнавать много правды как об окружающих, так и – в большей степени – о себе. На этот раз, правда, временные линии – обе альтернативные – находятся сразу в двух плоскостях: в настоящем, в мире победившей Франции, и в прошлом. Тут-то, впрочем, знакомые кирпичики текстов Пулли и приобретают новый окрас, выбиваясь из общей стены – такой монументальной пинкфлойдовской The Wall – авторского творчества. Альтернативно-исторический фон в этот раз становится для автора не просто красивой декорацией, а самоцелью. В этом романе много геополитики. Она здесь – чуть ли не главной герой. «Маяк на краю времени» – книга о том, как от решений властителей мира ломаются судьбы, порой – их собственные. В этом контексте трагедия Джо Турнье отходит на второй план. Втянутый в ворох событий (хочется процитировать «Доктора Кто»: «временно-шременных событий»), он становится просто красивой шахматной фигуркой в руках автора; что уж говорить о второстепенных персонажах. Вроде бы Пулли и выписывает их максимально подробно, и оставляет за каждым огромную слепую зону, постепенно позволяя читателю заглянуть в прошлое персонажей, понять их трагедии – через письма или воспоминания, – и сопоставить все сюжетные ниточки, но только… Персонажи все равно ощущаются лишь пешками в большой игре. Хотя, может, такова и была задумка? Предположим, что да. Но тогда из повествования сильно выбивается финал, где личностное намеренно преобладает над геополитическим. Складывается ощущение, что изначально Пулли хотела разнести The Wall на маленькие кирпичики, деконструировать собственный метод, поиграть с читателем… а в итоге пожалела его. Возможно, зря.
«Маяк на краю времени» выдержан в лучших традициях мистических детективов в историческом сеттинге. Тут вам и ключевые для понимания событий эпистолярные фрагменты, и случайные встречи, оказывающиеся неслучайными, и несколько больших загадок, на которых строится весь сюжет: от таинственной открытки с маяком до подлинной личности главного героя. И конечно, все это сопровождается ненавязчивой и грамотно сделанной стилизацией. Книга «съедается» влет, да только вот искушенный читатель раскроет главную интригу уже где-то на первой трети романа. Слишком она покажется очевидной. Опять же, интерпретации – коварная ловушка, ведь и в этом можно углядеть намеренный прием. Вновь – деконструкцию.
Потрясающе продумавшая очаровательный и пугающий альтернативный мир, где господствует жестокая Франция (жонглировать историческими сеттингами автор настоящий мастер), Наташа Пулли будто бы сама застряла в какой-то временной ловушке. Так и не смогла решить, чего ей хочется больше – порассуждать о судьбах людей и судьбах мира с помощью фантастического допущения или же просто написать увлекательный психологический роман. Не смогла выбрать, если угодно, между большой литературой, заставляющей читателя рефлексировать, и качественно сделанной беллетристикой, заставляющей переворачивать страницы. И в этой авторской неопределенности, холодным морским ветром сквозящей из-за кирпичиков текста, главная проблема романа. Впрочем, если не обращать на это особого внимания – удел обозревателя погрязнуть в анализе, – от сюжета получаешь весомое удовольствие. Будто проводишь время за просмотром фильма (Пулли всегда весьма кинематографична), которому тут же хочешь поставить все десять звездочек на «Кинопоиске». Правда, после долго ходишь и рефлексируешь, так ли поступил. Чем больше всматриваешься сквозь туман времени, тем больше замечаешь маленьких несостыковок.
А дьявол, как известно, в мелочах.
«Большинству людей трудно воскресить в памяти свое первое воспоминание – за ним приходится тянуться, как за банкой на верхней полке, – но для Джо это проблемы не составляло. Ведь первое, что он помнил, произошло через неделю после того, как ему исполнилось сорок три.
Он сошел с поезда. Да, именно это стало его первым воспоминанием, а вот второе труднее поддавалось определению. Это было тягостное, зловещее чувство, будто все вокруг в порядке вещей, жизнь идет своим чередом, но вместе с тем что-то явно не так.
Было раннее утро, стоял страшный холод. Черный паровоз со свистом испускал пар прямо у Джо над головой. Платформа возвышалась над путями всего на пару дюймов, и двойные поршни колес были на уровне его пояса. Джо находился так близко, что слышал, как над топкой кипит вода. В уверенности, что паровоз вот-вот накренится, он отступил подальше».
Некогда таинственный английский художник прошлого века, известный как Скарабей, перед смертью обратился к египетской магии и заключил часть своей души в картину. Эту картину почти сто лет спустя на блошином рынке Питера приобретает студентка художественной академии. С тех пор с ней творятся странные вещи; еще более странными становятся ее новые рисунки. Женя, главная героиня и младшая сестра обладательницы картины, тоже хочет стать крутой художницей – но все идет не так. Постоянно подстегиваемая мыслями о таланте сестры, она волей-неволей впутывается в мистическую историю. Женя подмечает жутковатые вещи, видит сны со скарабеями. И теперь хочет во всем разобраться. Что же происходит? Кем же был загадочный Скарабей? И настолько ли таинственна главная тайна ее сестры – или всё куда проще?
Этот роман – особенно открывающие сцены – кажется большим оммажем гоголевскому «Портрету»; впрочем, и выдержан он в стилистике мистической истории, где ничему верить нельзя. То какие-то незнакомцы цитируют Брюсова на улицах, то из картин идет кровь, то тени шагают по квартирам… Или все это кажется слишком впечатлительной и запутавшейся в себе героине? Переносясь из Лондона прошлого века в современность, читатель оказывается во вполне светлом Питере людей искусства, где на каждом шагу – то выставки, то уютные книжные. Но Таня Ван всегда стоит рядом с тревожным звоночком – тихим, чтобы только намекнуть читателю, – и иногда, подобно услужливому швейцару, звенит в него – то есть вплетает в привычные картины города нечто инородное. Постепенно текст будто бы сгущается, становится все более меланхоличным: краски Питера тускнеют, исчезает всякий намек на уют, а герои все глубже погружаются в параноидальные состояния, все сильнее зависят от мистики и видений. Слишком много тайн всплывает на поверхность. Не столько оккультно-египетских – личных.
В «Расколотой душе» большой акцент сделан на бытописи, и из-за этого динамика текста, на первых страницах кажущегося пейдж-тернером, весьма спадает. Все самое интересное начинается ближе к концу романа; это издание – его первая половина, так что продолжение, как говорится, следует. «Расколотая душа» – текст кросс-жанровый: это и арт-детектив, и, само собой, мистика, и роман взросления. Здесь важна не столько разгадка всех тайн, сколько внутренний рост Жени – именно ее мировосприятие и задает манеру всего повествования. Но от такого обилия жанров история несколько размывается: то условная детективная линия слишком отходит на второй план, то мистическая составляющая звучит чересчур неслышно, будто за стенкой. И, подобно кубриковской крови из раковины, резко вырывается наружу в конце. Но то – яркий аккорд перед продолжением. А дальше читателю будет видно.
«Нарисованные глаза становились проводниками в потусторонний мир. Но художник не замечал магии – так сильно его поглотило творчество.
Прошло не менее пяти кропотливых дней, прежде чем картина была закончена и художник с трудом накорябал в правом нижнем углу: “Скарабей”». Но, завершив работу, мастер не отложил египетскую кисть и не убрал краски.
Несмотря на его тяжелое и рваное дыхание, несмотря на смрад, что витал на чердаке, поглощенный ненавистью, художник сильнее сжал кисть. Он вдавил ворс в черную краску, поднял руку над законченной работой и разделил правую и левую часть лица египетским символом Анх. Он словно поставил на картине печать: ровно посередине нарисовал магический крест, символизирующий бессмертие. Над бровями появилась горизонтальная черная линия, меж глаз пролегла вертикальная, с петлей на конце, Т-образная фигура, увенчанная сверху кольцом».
Рут живет обычной жизнью молодой англичанки: ходит в бары, встречается с родителями на Рождество, болтает с подружкой. И однажды влюбляется в Алекса – думает, вот оно, ее счастье. Да только оказывается, что у Алекса есть семья, но он бросает беременную жену ради Рут, перебирается к ней и не упускает ни одной возможности заняться сексом. Первое время все близкие Рут возмущены сложившейся ситуацией, но постепенно они принимают Алекса, да только вот… готова ли героиня продолжать отношения? Теперь, похоже, поменялось что-то в ней. Такой же для нее Алекс, как во время первого знакомства? В ком проблема: в ней, в нем, в окружающих? Сбегая от всего мира и тревожных новостей, Рут отправляется в Новую Зеландию, где ее и застает катастрофа, после которой землю покрывает белый пепел, а все человечество погибает. Неужели на этом – конец истории? Да нет же. Рут и ее новый знакомый Ник успевают спрятаться в туше выброшенного на берег кита и выжить, а позже делают из его костей жилище. Теперь им приходится выживать и искать новых людей, но главное… разбираться в себе и друг в друге. Может ли настоящее счастье наступить после конца света?
И правильно ли это – полюбить человека, о котором ничего не знаешь и с которым осталась одна – или нет? – на всем свете? Что теперь этично, а что – нет? Может быть, море подскажет ответы.
Подобно тому, как главные герои спрятались в туше кита, «женский роман» спрятался в «Остове» в брюхе постапокалипсиса: один жанр одевается в костюм другого и постоянно водит читателя за нос. Кейт Сойер чередует фрагменты жизни Рут до катастрофы и после и, по сути, показывает читателю, что парадоксальным образом настоящее счастье – любимого мужчину и детей, – Рут обретает не в идеальном мире современности, где рядом – друзья, семья, да к тому же удобства цивилизации, а в покрытом белым пеплом мире катастрофы. Просто потому, что счастье не приходит извне: для того чтобы поймать его – а оно, поминая Метерлинка, всегда подобно синей птице или, может статься, синему киту, – нужно прежде всего примириться с самим собой, копнуть несколько глубже базовых потребностей: «есть», «пить», «влюбляться, как в кино», «заниматься сексом». Если дистиллировать сюжет «Остова», то получится базовая структура того самого «женского» романа – поиск пресловутого женского счастья (оно может быть разным), просто в нетипичном для классического сюжета сеттинге, как у Мадлен Миллер в «Цирцее» или Элоди Харпер в «Доме волчиц» – их мифологический и исторический сеттинг лишь облекает все ту же историю в иную форму. Но Рут, в отличие от героинь этих романов, нужно не просто шагнуть через себя и принять, что прошлая жизнь была лишь игрой в счастье, радостным диснейлендом, где под масками мультяшных героев – уставшие люди; Рут нужно шагнуть за порог привычного мира. Катаклизм – финальный импульс в становлении героини.
Однако если «женскую» часть романа Кейт Сойер прорабатывает досконально и детально – так, что читатель практически подглядывает за интимной (не только в сексуальном смысле) жизнью Рут, – то к постапокалиптической будто бы относится слишком халатно. И дело не в том, что феномен таинственной катастрофы не объясняется: то ли это химическое оружие, то ли природный катаклизм, то ли ядерная бомба. Это как раз очень грамотный ход, чтобы не смещать акценты. С первых строк понятно, что все это – просто необходимая метафора, а не цель рассказчика. Однако из-за слишком большого количества так называемых таймскипов мы смотрим на Рут и Ника то спустя год после катастрофы, то спустя пять лет, то спустя десять, – повествование становится слишком скомканным. Читатель не успевает проникнуться отношениями героев и понять их так же полноценно, как, допустим, успевает с лихвой понять пусть и токсичные, но все же отношения Рут и Алекса. Потому «большая и светлая любовь» на фоне умирающего мира кажется слишком… поспешной, а некоторые поступки героев то слишком героическими (изнуряющий ручной труд, собственный огород на морском берегу), то слишком нереалистичными – таковы, например, чересчур легкие в описанных условиях роды главной героини или накачанный за счет того самого физического труда торс Ника. Хотя питались герои первое время, мягко говоря, не очень: найденными консервами да водорослями. Все эти элементы отлично работают в рамках «женского» романа, но слишком бросаются глаза в «постапе».
«За последние дни в Окленде Рут посмотрела больше новостных выпусков, чем за весь прошлый год. Дикторы с паникой в глазах как могли старались предоставить информацию, которой у них просто не было. Сообщения, поступавшие из Европы, ясности не вносили. С лица земли исчезали целые города, но никто не знал, что именно произошло. Известно было одно: в результате какой-то катастрофы все живое и неживое было истреблено. Бедствие невиданного размаха, не имевшее аналогов в истории».